Василий Кандинский — мастер абстракции в личной жизни

До конца февраля в новой Третьяковке можно посмотреть работы авангардистов, в том числе и знаменитые картины Кандинского. Но мастером абстракции он был и в личной жизни. С именем Василия Кандинского связана и удивительная история любви, полная абстрактных мечтаний и обещаний. …Габриэле придвинула шкаф к двери, отошла, посмотрела со стороны — идеально. Теперь никто не догадается, где вход в подвал. А в нем — 90 полотен маслом, 330 работ темперой, а еще акварели, офорты и литографии. Его наследие! Она всегда знала, что этот странный русский, принесший ей столько боли, гениален. Несостоявшийся художник Гитлер называет работы тех, кто на голову выше его, «дегенеративным искусством» и велит их уничтожать, а их хранителей подвергают уголовному преследованию. Но Габриэле сбережет это богатство. И имя того, кого она любила, зазвучит на весь мир! Волшебное имя — Василий Кандинский. Васе, рожденному на Чистопрудной улице, в Москве не хватало… цвета. Ему было пять, когда родители перебрались в Одессу, где и расстались; тетка Лиза, занимавшаяся мальчиком, брала его на Привоз, где он оживал, радуясь сочным цветам и полутонам. Цвета умели говорить с ним — иногда он слышал их тихие, почти невнятные, голоса и понимал, что небо может быть не только синим, а песок — не только желтым. И свой цвет есть и у мечты, и у грусти, и у счастья, и у каждого мгновения, которое ты проживаешь. Вернувшись в Москву, Вася поступил в университет. Блистательная юридическая карьера ждала его — спокойного, рассудительного, взвешенного. Правильного. Даже женитьба на двоюродной сестре Анне была правильной: она была старше на шесть лет и играла роль не столько жены, сколько матери, что Васе шло на пользу. В глубине его вечно сомневающейся души жил некий бесенок, и Вася знал, как важно успокаивать его различными правильными поступками... Только вот беда — бесенок успокаиваться не хотел. И когда Дерптский университет прислал Василию приглашение занять место профессора юриспруденции, он понял, что не способен ни преподавать эту науку, ни корпеть над законами, а смысл его жизни — живопись и ежедневное постижение тайны цвета. Анна даже поплакала. Но не спорить же с Васенькой. Он приехал в Мюнхен, поучился в частной школе Антона Ажбе, но бесенок требовал иного. В академию художеств его взяли без сопротивления, однако профессор Франц Штук едва не сошел с ума от безумства красок внешне спокойного русского. Год он заставлял Кандинского пользоваться лишь белой и черной красками, внимая лекциям о форме, но душа Васи устала от насилия, и итогом этой усталости стало создание общества скульпторов и художников «Фаланга», а затем открытие при нем школы. В ней Кандинский преподавал сам. Он прохаживался между рядами учеников, и дольше всего он стоял у работ Габриэле Мюнтер — девушки со смелой рукой, явно поцелованной богом на рисование. Необычная немка с кротким взглядом пытливых глаз была ему симпатична. Габриэле рисовала с детства, но правила соблюдать не любила, наслаждаясь набросками портретов, которые получались у нее невероятно выразительными. Рано оставшись сиротами, Габриэле с сестрой долго гостили в Америке у тетки, откуда вернулись в Европу эмансипированными молодыми дамами. Кроме массы впечатлений Габи привезла из-за океана альбомы с зарисовками и этюдами и дорогущий фотоаппарат, на который была готова молиться, ведь снимок тоже был искусством... Убедившись, что в отсталой Европе женщин по-прежнему не везде принимают на учебу, она через знакомых узнала о «продвинутой» школе искусств в Мюнхене и после первого же посещения выставки общества «Фаланга» записалась в студентки. Для нее, 25-летней, 36-летний преподаватель Кандинский был «совсем взрослым». Ей импонировало в нем все — и сдержанность, и внимание, и терпеливое объяснение мелочей. Как-то набросок у Мюнтер не получался, она была расстроена. Он ласково коснулся руки: — Тебя ничему нельзя научить — у тебя все от природы. Я могу лишь оберегать твой дар, чтобы к нему не пристало ничего неверного. Его слова были бальзамом… И он расцветал в ее присутствии, изучая ее как свою противоположность: в Габриэле, казалось, не было ни амбиций, ни тщеславия. А как она была уверена в себе! Он же мучился перед каждым подходом к холсту... Когда летом выехали на пленэр за город, Кандинский рассаживал всех учеников по разным точкам, объезжал их на велосипеде, а потом приезжал к Габриэле. И так и оставался возле нее. Василий истерично скомкал письмо Анны и отбросил его. Жена приезжает! — Элле, ты должна уехать, прошу. Приезжает Анна. — Ну так и что? — вымолвила она, отчего-то краснея. Он не ответил, уехал. Габриэле послушно собрала вещи, так ничего и не поняв. А он был не в себе. Как было объяснить ей, что Анна сразу бы поняла, чем занята его голова… Анна приехала и... ничего не поняла. Она знала, что Василий как заботливый преподаватель пишет своей лучшей ученице. А он писал фройлен Мюнтер часто, иногда оставлял недописанные письма на столе, будто специально для того, чтобы Анна их видела. И Анна выхватывала иногда официальные, но и заботливые строки: «То, что Вы с большим успехом и удовольствием работаете шпахтелем, мне очень и очень приятно». Откуда ей было знать, что по указанному адресу в тот же день муж тайно отправляет и второе письмо — полное иного содержания? Почти интимного, нежного, с жалобами на тоску по «его девочке». И она таяла. Уяснив главное: он не потерпит в ее жизни никого, кроме себя. Двусмысленность переписки была очевидна для обоих. Кандинский страдал: идея измены Анне ему была отвратительна, а идея чистой дружбы с Элле быстро сошла на нет. Их влекло друг к другу. 19 июля 1903 года они вновь встречаются на пленэре в очаровательном Кальмюнце. После первой ночи любви обмениваются кольцами — символами помолвки. Только надевались они редко — лишь там, где никто из знакомых не мог их увидеть… Как он был счастлив тем летом! Элле подарила ему столько нежности, что теперь и расставание с Анной не казалось ему столь бесчеловечным. Целуя Элле, он немыслимое количество раз клянется стать ее мужем. Пять следующих лет они проведут в бесконечных разъездах, в течение которых обещаниями оформить развод он будет кормить ее ежедневно. А она будет верить и ждать. Однако стоило им пересечься с Анной в одном городе, как Кандинский просил Габриэле уехать: ему это казалось неприличным! Габриэле плакала, но уезжала. Если они расставались, Кандинский начинал страдать, возвращать ее. Элле не знала, что пытка продлится многие годы: официально Василий разведется в 1911 году. В 1906 году Мюнтер сняла в Париже этаж жилого дома. Она хотела работать в устроенной там мастерской, но в результате там обосновался Василий, а она все чаще бродила одна по городу, ибо склонный к перепадам настроения Кандинский предпочитал творить в одиночестве. Ей было больно, но она терпела. Когда же Париж ему наскучил, Габриэле впервые отказалась уезжать с ним и осталась. Ей одной для жизни хватило маленькой комнаты, и она принялась наверстывать упущенное за годы с гением: посещала курсы рисовальщиков, с головой ушла в работу. Но он, уехав, вновь атаковал ее письмами. Без Габриэле к нему не приходило вдохновение! Она вернулась к нему еще раз. Окончательный и бесповоротный переход к абстракционизму произошел у Кандинского в 1908 году. Он как будто бы обрел и душевный покой: абстракции позволяли ему отражать внутреннее состояние. Став во главе Нового художественного объединения Мюнхена (НХОМ), Кандинский сам как бы стал его «манифестом». Иллюзия внутреннего баланса была обретена. Элле поверила, что счастье возможно, и купила для них домик в Мурнау под Мюнхеном. Она занималась садом, он — огородом, оба получали от этого удовольствие. В картины Кандинского на выставках в Германии плевали, но он головы не опускал — осенью 1910 года во время визита в Россию он обрел и славу, и успех. Выставка 52 работ Кандинского в Одессе стала сенсацией. Габриэле читала его письма и не узнавала депрессивного Кандинского — теперь свет и позитив били из него ключом! Она радовалась за него, но болезненно ощущала, как из него уходит любовь, что еще бурлила в ее крови. Но отношения тянулись, убивая Габриэле. Она плакала, скандалила. Успокоение она находила в работе, но от отчаяния это не спасало… Годы ушли, ни детей, ни семьи Элле не обрела. Теперь от нее все время веяло недовольством, он раздражался. Первая мировая вынудила русских покинуть Германию, они пожили в Швейцарии, затем Элле вернулась в Мюнхен, а он — в Россию. Переписка сохранялась, но теперь была холодной, и только со стороны Мюнтер сочилась болью. Наконец он официально предложил ей жить отдельно. Габриэле это просто взорвало. Ты обещал жениться! Обеща-а-ал! Зачем ей это? Он искренне не понимал. А задуматься о том, как относится общество к женщине, живущей с мужчиной вне брака, ему было недосуг. Он устал. ...Встречу Габриэле назначила в Стокгольме: там она «пробила» выставку его работ. Картин с собой он не привез, дописывал их в мастерской у Мюнтер. Уезжая, пообещал: «Я вернусь, надо подготовить документы для бракосочетания». Ей и в голову не могло прийти, что она больше его не увидит. …Письма приходили редко, а потом прекратились вовсе. Что происходит в России, Габриэле не знала, но любимый явно попал в беду! Она сделала официальный запрос в Москву «о местопребывании пропавшего лица » . Спустя много месяцев ей сообщили, что 11 июня 1918 года Кандинский «собственноручно подтвердил, что находится в живых». О том, что летом 1916 года он влюбится в женщину, поговорив с ней по телефону, и в феврале 1917 года счастливо женится на ней, Габриэле не знала. В 1921 году Кандинский с супругой Ниной Андреевской прибыл в Германию, и художник потребовал от Мюнтер через адвокатов вернуть его собственность: не только картины и предметы искусства, но и старый велосипед, одежду и другие вещи. Мюнтер написала ему все, что думает, в письме на сорока страницах. Он ответил ей, перейдя на «вы», прося не держать на него зла и обещая возместить моральный ущерб — в основном своими картинами. После четырех лет прений через адвокатов, в 1926 году, через десять лет после последнего свидания в Стокгольме, Габриэле Мюнтер отправила Кандинскому 26 ящиков с его имуществом, получив в ответ нотариусом заверенный документ, по которому художник наделял «госпожу Мюнтер-Кандинскую полным правом владения всеми работами, которые он ей оставил». ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ …Через тридцать лет Габриэле Мюнтер передала героически сохраненное ею наследие Кандинского музею Мюнхена — Ленбаххаузу. Умерла она 19 мая 1962 года в доме в Мурнау, в котором они жили с Кандинским. Нина Андреевская 28 лет была Кандинскому верной женой. Супруги жили во Франции, не покидая страну даже во время оккупации. Жилось им трудно — картины почти не продавались. 13 декабря 1944 года 77-летний Василий Кандинский умер в пригороде Парижа Нейи-сюр-Сен, где и похоронен. Нина Андреевская верила, что стоимость картин супруга вырастет, но некоторые полотна продавала, другие дарила музеям, организовывала мемориальные выставки, опубликовала книгу воспоминаний «Кандинский и я». В начале 1970-х Нина купила шале «Эсмеральда» в Швейцарии и переехала туда. В сентябре 1980 года она была убита на вилле: по разным сведениям, ее то ли задушили, то ли умертвили ударом по голове. Преступление не было раскрыто. Полиция установила, что из шале были украдены ценности, в том числе бриллиантовое колье от Картье стоимостью 930 тысяч долларов — украшения были страстью Нины. Через три года колье появилось на аукционе в Париже... Версий об убийстве было множество — от «руки Москвы» до участия международной банды грабителей, вина возлагалась также на Феликса Клее, искусствоведа, с которым Нина была знакома с детства, — его видели накануне в ее шале. Эта версия была шаткой, но после смерти Клее в 1990 году «почила в бозе». Кандинский предполагал, что слава придет к нему через сто лет. В этом он серьезно ошибся: все случилось намного раньше. Сегодня его творения оцениваются в десятки миллионов долларов. Читайте также: Сказка его жизни: как автор «Щелкунчика» разыскивал свою Мари

Василий Кандинский — мастер абстракции в личной жизни
© Вечерняя Москва