«Дети — это хроническая экстремальная ситуация»: поэт Маша Рупасова — о жизни в Канаде, семье и новых проектах

«Летидор» пообщался с детским поэтом и узнал много интересного не только о творчестве, но и о разнице воспитания детей в Канаде и России. В ноябре 2019 года в Мобильном художественном театре Михаила Зыгаря вышел новый аудиоспектакль «Когда башни были маленькими». Автором сценария стала детский поэт Маша Рупасова, несколько лет назад переехавшая жить в Канаду. «Летидор» посетил премьеру аудиоспектакля , а также пообщался с Машей Рупасовой в дни ее приезда в Москву. О своем первом опыте в драматургии, влиянии бабушки и дедушки на творчество, особом укладе жизни в Канаде и о многом другом известный поэт рассказала книжному обозревателю и постоянному автору сайта Анне Федуловой. Как случилось ваше творческое слияние с Михаилом Зыгарем и его проектом «МХТ»? Слияние случилось оттого, что взрослые слушатели МХТ прониклись форматом мобильного театра и захотели приобщить к нему своих детей. Вот Михаил обо мне и вспомнил. Летом я предложила ему несколько идей для первого спектакля, Миша выбрал прогулку вокруг Кремля. Сюжет спектакля полностью ваш? Сюжет придумала я, но дорабатывали мы его вместе с режиссером Алексеем Киселевым. Без его помощи история была бы более плоской. Леша предложил сделать не просто историю, а журналистское расследование, которое проводят три современных ребенка. Я сомневалась, что этот ход сработает, но положилась на режиссерский опыт Алексея и не пожалела. Сложно ли было работать над проектом? Работать было не сложно, сложно было согласиться на то, что твой текст — это только материал для совместной работы. Коллективное творчество идет вразрез с моим опытом. Но я уже пару лет чувствовала, что засиделась в зоне комфорта, поэтому решила рискнуть своим писательским самолюбием и не пожалела. Вам понравился процесс работы над спектаклем? Работать с режиссером, пытаться увидеть историю его глазами было очень интересно. У меня благодаря этой работе появились зачатки сценарного зрения, мне кажется. Надеюсь, это не последний наш совместный проект. Несколько лет назад вы вместе с семьей переехали в Ванкувер. При том все творческие и профессиональные проекты, будь то презентация новых детских книг, детский аудиоспектакль «Когда башни были маленькими» или антибуллинговая программа «Травли NET», по-прежнему проходят в России. Не тяжело ли жить на два города? Жить на два города непросто. Во-первых, это дорого. Во-вторых, приходится переживать утрату привычной идентичности и выстраивать новую, а это тоже усилия — как эмоциональные, так и материальные. В-третьих, мои друзья и близкие рассыпаны по земному шару, а хотелось бы всех иметь под боком. Как прошла ваша личная адаптация к новому месту? Адаптации у меня практически не было, меня в Ванкувере просто ничего не бесит и не раздражает. А к нормальной жизни привыкнуть очень легко. Я тут ни разу не слышала разговоров на повышенных тонах, не видела пьяных (поэтому мне сложно объяснить ребенку такую святыню, как «Ирония судьбы»), ванкуверцы чтут чужие границы и при этом всегда рады посмеяться и поболтать с незнакомцами. Тут нет ничего сверхъестественного, просто разумный общественный уклад. И мне интересно разобрать его на составляющие и, может быть, что-то позаимствовать. В Канаде, к примеру, сильные антибуллинговые программы, и вводятся они на уровне государства. Буллинг — это юридическое понятие, то есть проблема признана и осознана, а значит, найдутся и пути решения. А сочинять на английском еще не пробовали? Нет, не пробовала. Во-первых, язык не позволяет, во-вторых, много работы на русском. В своих авторских блогах, общаясь с читателями, вы часто вспоминаете бабушку и дедушку. Они же присутствуют и во многих ваших стихотворениях. Насколько сильно повлияла семья на ваш жизненный путь вообще и на само творчество в частности? Я думаю, на меня семья повлияла, как и на всех нас, сильно. Я благодарна семье за наши счастливые моменты, за опыт безоблачной детской радости. Отдельно я благодарна маме: в 90-е, когда все рушилось, мама была нашим оплотом — мы с братом никогда не боялись остаться без еды или без крыши над головой, хотя мама растила нас одна. При этом мы были частью большой семейной системы с кузенами, бабушками-дедушками, двоюродными тетками и так далее, и это давало очень большую устойчивость, укорененность. Тем более, что каждое лето мы проводили в деревне у бабушки, где каждый второй был твоим дальним родственником, кумом или сватом. Были у нас в роду и тяжелые моменты, но мне уже 44 года, я выросла и ни на кого не злюсь, всех как-то жалко. Я понимаю, что по нашей семье проехалась горькая история России, покалечила характеры, и ничего тут не поделаешь. Недавно я пересматривала старые фото — настроение было скорбное, я все думала: вот достанься моим старикам другая история, как бы они были счастливы — так вот я удивилась тому, что мои молодые бабушки и дедушки постоянно улыбаются. И это искренние радостные улыбки. Среди послевоенной разрухи, после огромных утрат, в невероятной бедности. Я думаю, на мое творчество повлияла способность моей родни радоваться жизни. Я, наверное, только и пишу, что о чуде и радости бытия. Я знаю, что пишу от лица всей семьи, поэтому мне неловко, когда меня хвалят. Нас на самом деле много! Свои первые стихи вы написали для сына, когда он был еще совсем маленьким. Сейчас Максиму уже 9 лет, и судя по всему, вместе с ним взрослеет и ваше творчество. Взять хотя бы вашу новую книгу «Происхождение человека», которую вы написали в соавторстве со Станиславом Дробышевским. В ней даже главного героя зовут Максимом, и ему тоже 9 лет. Ведь это не совпадение? Уверена, что тема динозавров и прочих древних существ — одна из наиболее актуальных и в вашем доме. Как ни странно, к динозаврам Максим неподдельно равнодушен, а австралопитеки его не интересовали до тех пор, пока я не увлеклась антропогенезом. Скорее, это я в свои сорок с лишним дозрела до попыток осмыслить историю человечества. Ощутила колоссальную важность этой темы. Макс, конечно, слушал мои рассказы о проконсулах и питекантропах, но стойко держался баскетбола — это его главная страсть. Поэтому я придумала историю, где его ровесники сами хотят разобраться в происхождении человека (став заодно великими ютуберами). Мне ужасно хотелось дать моему читателю первое представление о научной картине мира. Хотелось, чтобы у детей появились вопросы об антропогенезе — и чем больше, тем лучше. Означает ли это, что дети в какой-то степени взаимно развивают и воспитывают родителей? Ведь именно с их появлением мы раскрываем в себе невиданные ранее таланты и способности. Дети, безусловно, нас развивают. Дети — это хроническая экстремальная ситуация, вытаскивающая из родителя и все самое хорошее, и все самое плохое. Но мы их любим, мы зависим от их мнения о нас, поэтому от плохого стремимся избавиться, а хорошее стараемся приумножить. Возможно ли, что следующим этапом вашего творчества будут книги на такие важные темы, как взросление, сексуальное воспитание или первая любовь? Насколько я знаю, рано или поздно мы все к этому приходим. А в России с такими книгами очень большая напряженка, в отличие от той же Канады или США. Интересна ли вам эта тема? Задумывались ли уже о грядущем подростковом периоде сына и его нюансах? Вы знаете, мне кажется, что термин «сексуальное воспитание» пугает консервативно настроенного родителя, надо заменить его чем-то более нейтральным. Сейчас родителю кажется, что на уроках сексуального воспитания детей будут обучать сексу. Возможно, групповому. Тогда как детей на этих уроках учат ровно противоположному: заботе о себе и своем здоровье. В странах, где преподают body science (науку о теле), число подростковых беременностей (а значит, и смертность в родах) сокращается. Мой сын на уроки body science ходит с 6 лет. Чему их учат? Не сексу, нет. Их учат, что их тело неприкосновенно. Учат, что есть интимные части, прикасаться к которым могут только родители и доктор с разрешения родителей. Я, кстати, не знала, что рот тоже является private part (интимной частью), меня ребенок просветил. Также он знает, как называются половые органы и прочие части организма. Знает, что есть хорошие и плохие прикосновения. Если родитель не хочет, чтобы его ребенка учили такой крамоле, как телесные границы, он пишет записку, и ребенка занимают чем-то другим. Так что, если мне и интересно что-то, связанное с сексуальным воспитанием, так это работа с родителями, а не с детьми. Это родителю нужно втолковать, что половая неприкосновенность ребенка прямо пропорциональна его информированности. Это должна быть упорная, но деликатная и осторожная работа с родительскими табу, на нее требуется много ресурса, которого у меня пока что нет. Впрочем, отсутствие сексуального просвещения не единственная прореха нашего государства. Стоит лишь вспомнить ничем не оправданную волокиту с принятием закона о домашнем насилии или огромное количество никем не замеченных случаев школьной травли. Расскажите, как эти проблемы решаются в Канаде и почему, на ваш взгляд, сложившаяся ситуация в России не меняется с годами? Как я уже упомянула, проблема буллинга в Канаде решается на государственном уровне, антибуллинговые программы введены во всех школах и направлены на превенцию травли. И это единственная работающая схема: предотвращать. Буллинг в острой фазе побороть чрезвычайно тяжело, мы с этим постоянно сталкиваемся в программе Травли NET: родители в ужасе обращаются к нам, когда травля уже полыхает вовсю, когда требуется вмешательство юристов или полиции. Мы надеемся разработать антибуллинговые инструменты, которые приживутся в российских школах, но нам нужна поддержка как сообщества родителей, так и государства. В Канаде превенция травли состоит из нескольких значимых частей. Во-первых, детей с сада обучают методам саморегуляции. Во-вторых, учителя работают в плотной связке с психологом: негативная групповая динамика, ведущая к травле, отслеживается, и школа принимает меры. В-третьих, дети знают, что буллинг — это насилие, а толерантность к насилию в Канаде нулевая. Тут даже агрессивных собак водят к психологу. Ты не можешь гулять по улицам с животным, которое будет швыряться на прохожих — даже если это животное в наморднике. О поводке мы даже не говорим: любая собака должна быть на поводке всегда — за исключением специальных зон, где разрешен выгул без поводка. Что касается домашнего насилия, то в Канаде есть система запретительных ордеров для агрессоров. Если родитель лупит ребенка, ему выписывают временный запретительный ордер и через суд обязывают пройти родительские курсы, где насильника учат управлению гневом и прочим важным вещам. В это время ребенок живет со вторым родителем или у родственников. После завершения курсов и беседы с социальным работником семья воссоединяется. Ситуация с насилием в России кажется мне, скажем мягко, тяжелой. Бытового насилия — эмоционального, физического, вербального, сексуального — трагически много, но когда ты живешь внутри этого насилия, ты к нему привыкаешь, застываешь в нем, как в арктических льдах. Реагируешь только на вопиющие случаи: отрубил руки — да, ужас; врезал между глаз — ну, бывает, че. В трамвае нахамили, в поликлинике нагрубили — ну а что, где-то бывает по-другому, что ли? Да, бывает. И, как я понимаю, наша задача — растопить этот сковавший нас лед. Кто как может. И тогда в России станет теплее. Фотографии предоставлены проектом МХТ