Опера «Лейла и Маджнун»: над вечной Любовью не властны границы

Говорят, что есть только две главные темы для произведения искусства в любом жанре — любовь и смерть, все прочее — вариации. В конце концов, все трагедии якобы «не про любовь» на поверку — истории о любви к власти. Или к самому себе. Или к Искусству, к Истине, Справедливости… Ну, а смерть ожидает впереди каждого, даже того, кто любил в своей земной жизни только бутерброды с икрой или салом, но погибать от невиданной любви — как ни крути, куда более славное дело, чем от вредной диеты… Есть две трагические истории-легенды, очень похожие друг на друга, хотя одна создана на Западе, а другая на Востоке. Пусть Западу с Востоком очень трудно найти общий язык, пусть мироощущения западного и восточного человека очень разные, но перед Любовью и Смертью не могут устоять никакие пропасти, даже те, мостов через которые еще нет и в проекте. Ибо и та, и другая сестра крылаты. «Ромео и Джульетта»… «Лейла и Маджнун» … Эти имена могут читаться с некоторыми вариациями на разных языках, но почти всякий носитель западной или восточной культуры сразу поймет, о чем речь. Они из тех «мастер-ключей», что сразу открывают сердце того, кто еще не сделался человеком вовсе без корней или предельным постмодернистом, паразитирующим на любых чужих корнях, запаролив свои сердечные электронные замки номером какого-нибудь «красного карлика», взятого из астрономического каталога наугад. Для всех остальных сразу же открывается целый пласт смыслов, цитат из прочитанного и услышанного, очень личных воспоминаний и чувств. Как же все-таки сделать так, чтобы к сердцу западного зрителя все же подошел затейливый восточный ключик? И тут на помощь приходит еще одно крылатое существо — Музыка. Тут становится ненужным и даже вредным перевод, который редко бывает совершенен. Перевод на язык музыки, на язык чистых эмоций точен почти всегда. Так и родилась идея удивительного оперного действа — этнической «всемирной оратории» о мистической любви. Совершенно не удивительно, что автором музыки стал Арман Амар — французский композитор марокканского происхождения, живущий во Франции, автором либретто — Лейли Анвар, профессор кафедры персидского языка и литературы в Национальном институте востоковедения Парижа, глава кафедры иранских языков, а еще — сама поэт и мелодекламатор. Рассказчик легенды, классический восточный книжник и почти что добрый волшебник Насер Хемир — тунисский актер, режиссер и писатель, тоже творящий во Франции. При этом на сцене московского Концертного зала им П. И. Чайковского, где состоялась российская премьера проекта, не прозвучало ни одного французского слова. Русского тоже. Не высветилось ни одной буквы субтитров. Только великолепные голоса, колдовской силой своей порой буквально выдергивающие из уютных кресел, творящие из волшебных звуков вечную трагическую историю — на арабском, персидском, турецком языке и даже зловещим степным горловым пением. Авторы идут дальше — на сцене несколько влюбленных пар в одеждах не только разных народов, но и разных эпох (и только жестокий отец в облике древнего монгольского деспота один на всех). Оркестр тоже разношерстен, но при этом вовсе не эклектичен — народные восточные инструменты, китайские ударные, классический струнный оркестр под вдохновенным управлением Дидье Бенетти… Все это то сливается в удивительной гармонии, словно в причудливой арабеске, то в трагические минуты создает ощущение падения Мира в хаос, что, наверное, было бы более трудной задачей для классического симфонического оркестра. Что же сама история? Это ни в коем случае не обычная повесть о несчастной любви, о разлученных влюбленных. Тем более что выбранный вариант легенды имеет свою изюминку — беда вовсе не в том, что семьи влюбленных враждуют или Каис, будущий безумец Маджнун, не пара знатной красавице. Вина Каиса оказалась в том, что он слишком откровенно говорил о своей любви, да еще и в стихах, что отцом девушки было принято за оскорбление, а несчастный поэт — за сумасшедшего. В результате безутешная, но послушная Лейла была выдана за нелюбимого и увезена из города, а действительно помешавшийся с горя Каис до конца своей недолгой жизни блуждал по пустыне, нагой и босой, в слезах и песнях изливая свою любовь, саму душу и жизнь. Он безуспешно пытался найти возлюбленную, ставшую в его глазах Божеством (а может, всегда бывшую женской ипостасью Божества, Вечной Женственностью?). Суфийские авторы так и трактуют эту историю — как разлученность человеческой души с Богом в образе Женщины и попытки с нею соединиться — пусть и после смерти. Для тех же, кто знаком и с индуистской мифологией, изложенной в Пуранах, история Лейлы и Маджнуна тут же вызывает в памяти другую историю о жестоком отце несчастной дочери и блуждающем безутешном нагом безумце — о Праджапати Дакше, его дочери Сати и Боге Шиве. Сюжет имеет отличия, но смысл тот же самый: всемогущий Шива без своей возлюбленной всего лишь «шава» — труп. И в этом отличие восточных трагических легенд от той же великой шекспировской трагедии, где куда больше трогательной романтики («нет повести печальнее на свете…») и политических перипетий («чума на оба ваши дома…») и куда меньше мистических исканий. Впрочем, если как следует подумать, то любовь мистична всегда, как бы о ней ни писали. Мистики нет разве что в скучных до зубной боли «активных поисках» при помощи лабутенов, ламборгини и прочих приманок века сего… Что до спектакля, то эксперимент однозначно удался. Причем вышел вовсе не чем-то искусственно-глобалистским, как можно было бы счесть по составу авторов и исполнителей, а совершенно органичным для культуры, в которой родился данный великий сюжет. Можно только пожалеть, что желающих увидеть концертное исполнение столь необычной вещи оказалось не так уж и много для такого большого зала. Что ж, для не посетивших спектакль их собственная встреча с Любовью, Смертью, Музыкой и двуединым Богом наверняка состоялась в тот день где-то в другом месте — ведь эти встречи происходят с нами ежедневно и в каждый миг нашей жизни…