«Я занимаюсь тем, что пытаюсь проникнуть людям в мозг»

О том, как заглянуть в чужие мысли, в какой океан закидывают удочку лингвисты и какие неожиданные вопросы возникают у участников научных экспериментов, в интервью для проекта Indicator.Ru и Координационного совета по делам молодежи в научной и образовательной сферах Совета при Президенте Российской Федерации по науке и образованию «Я в науке» рассказала сотрудник Центра социокогнитивных исследований дискурса (СКоДис) и Когнитивной лаборатории полимодальной коммуникации (ПолиМод) при Московском государственном лингвистическом университете Ольга Прокофьева. — Ольга, чем вы занимаетесь в науке? С какими вызовами сталкиваетесь во время исследований? — В своей исследовательской деятельности я обращаю внимание на то, как люди обрабатывают информацию и позже представляют ее в своей речи и жестах. Вызовов достаточно много. Один из них — лингвистика не всегда признается как наука. Лингвистика не хочет и не может быть технической специальностью, но постепенно стремится не уступать по методам и достижениям, хочет быть во всем наравне с другими специальностями, поэтому мы тоже используем статистику и оборудование. Например, для моего исследования мне пришлось самостоятельно осваивать айтрекер. — Какими методами вы изучаете то, как люди обрабатывают информацию? По каким признакам за этим можно следить? — Например, мы исследуем, как человек реагирует на визуальные стимулы: тексты, картины. Как человек обрабатывает эту информацию, можно увидеть при помощи регистрации движения глаз. А то, как он это воспринимает, какой образ построит внутри себя, как потом его выразит, переработает и покажет другим, и интересует нас как исследователей. И здесь маленький gap (от англ. «пробел» — Indicator.Ru): мы не можем понять, что именно находится в голове. Буквально говоря, я занимаюсь тем, что пытаюсь проникнуть людям в мозг. И это сложно, ведь ни на одном снимке мы не можем прочесть мысли и сказать, например: «Здесь он думает о кошке». Но почему бы не зайти с другой стороны? Почему не взять речь и не посмотреть на то, что сказал человек, когда он описывает, что происходит у него в голове? А после этого взять жесты. Они еще менее осознанны, чем речь, и показывают ту же самую мысль со второй стороны. И с третьей стороны — посмотреть на визуальную перцепцию. Глаза контролировать еще сложнее, если, конечно, вы не шпион и не делаете это специально. И таким образом мне хочется зайти с как можно большего числа сторон и дойти до самой сути. — Как ваши исследования могут повлиять на жизнь обычных людей? — Чисто с практической точки зрения — как часто вы замечаете, что жестикулируете? Как думаете, насколько это вам помогает? Например, если вам трудно говорить и вы начнете жестикулировать, вам станет легче? Или другой вопрос: люди, которые говорят на разных языках, они жестикулируют одинаково или по-разному? Все знают, что «ок», например, будет не самым приятным знаком в определенных странах. Но культурологи зачастую обращают внимание лишь на маленькую долю жестов, группу, которую мы называем эмблемами. А мы, как когнитивные лингвисты, обращаем внимание и на другие жесты, закидываем удочку в целый океан. — Есть ли у вас научная мечта, большая цель всех ваших исследований? — Наверное, одно из таких желаний в том, чтобы как можно больше углубиться и подтвердить, что все каналы передачи сообщений, которые мы называем модальностями (отсюда, собственно, и название лаборатории — ПолиМод) связаны, и что через них можно дойти до каких-то более общих идей в голове. Боюсь сказать слово «концептов». — Как вы себе представляете идеальное будущее вашей научной сферы? — Может быть, это прозвучит глупо, но если допустить, что изначально мысль является чем-то абстрактным и просто существует в некой физической оболочке, например, в голове, в словах, то я верю, что научившись интерпретировать эту мысль, пока она еще в физической оболочке, мы сможем ее добыть и сохранить, и когда она этой оболочки лишится. Не знаю, можно ли это назвать «искусственным бессмертием» или буквальным «черпанием идей из воздуха». Это путь не одних только лингвистов, но это наш проход туда, в самую суть мыслей. — Расскажите о достижениях российских ученых, о которых вы недавно слышали, и которые вас приятно удивили. — Наверное, меня радует, что российских ученых не останавливает ничего. Например, я читала, что в Сибирском (отделении – Indicator.Ru) РАН смогли вывести мышей, которые абсолютно не подвержены аллергии — такое достижение современной медицины. Очень забавляет новость о том, что любитель, который на самом деле работает инженером, на самодельном телескопе открыл комету. — Привлекательна ли сейчас наука для молодежи? — Да, мне кажется, сейчас наука стала интереснее. Она стала доступнее. У нас появился интернет, мы в любой момент можем найти любую информацию. Другая проблема, что информации стало слишком много… Более того, сейчас большинство проектов международные. Участвовать в интернациональном проекте, когда перед тобой сидят представители разных культур и вы изначально по-разному смотрите на эту проблему, намного интереснее, чем сидеть одному и корпеть над книгой. Сейчас очень много конференций, в том числе молодежных, где ты можешь обсудить свою проблему и увидеть, что ты не один. Наука сейчас действительно стала привлекательной, как мне кажется. — Получают ли государственную поддержку ваши исследования? Есть ли у вас гранты? — Да, в данный момент я участвую в двух проектах, которые поддержаны грантами. Один из них — совместный проект лаборатории ПолиМод с Аланом Ченки по гранту РНФ. Мы исследуем людей в условиях сильной когнитивной нагрузки, в частности, во время синхронного перевода. Еще у меня есть проект от РФФИ, мы с научным руководителем выиграли грант в августе. Это программа по поддержке фундаментальных исследований, и я надеюсь в результате этого проекта не только дописать диссертацию, но и внести вклад в теорию языка. Кроме того, я целый год получала стипендию правительства РФ для аспирантов. Это всегда приятно, когда ты чувствуешь поддержку и понимаешь, что кому-то нужно то, что ты делаешь. — В каком возрасте и почему вы решили стать ученым? — О том, чтобы пойти по научной тропе, я думала еще ребенком. Но выбирала совершенно не лингвистику, а биологию. Более серьезно о лингвистике я задумалась только с поступлением в университет. Мне хотелось охватить как можно больше языков, я набрала себе три иностранных языка и, когда у нас начался курс лекций по теории языкознания с Ольгой Ирисхановой, направилась к ней, как к научному руководителю. И я уже тогда заявила, что хочу отойти от языков и добраться до мыслей людей. Но она ответила: «Как же так, языки — это же прекрасно». На последующих курсах бакалавриата я также начала ценить языки, у нас были прекрасные преподаватели, но идея о том, что хочется добраться до мысли, оставалась. И у меня почти не было сомнений, идти в магистратуру или нет. Не успев закончить магистерскую диссертацию, я знала, что пойду в аспирантуру. — Как школьникам, которые только выбирают будущую профессию, понять, стоит ли идти в науку? — Мне кажется, это очень сложно. Мало кто из моих знакомых ученых уже в школьном возрасте знал, что действительно хочет в науку, хочет писать научные статьи, хочет что-то открывать. Наука — в первую очередь тяжелая работа. Иногда ты не можешь рассчитать время, приходится несколько часов сидеть и корпеть над одним и тем же материалом. Это могут быть бессонные ночи и очень сильные огорчения. Но не стоит думать, что наука ограничивает тебя, полностью занимает жизнь. Я, например, не представляю себя ни без исследовательской деятельности, ни без преподавательской, черпаю вдохновение и там, и там. И если бы не было чего-то одного, мне бы этого не хватало. — Есть ли у вас какие-то советы для студентов, как добиться успеха в своих первых исследованиях? — Нужно в первую очередь быть активным и никогда не бояться задавать вопросы. За собой я замечаю, что иногда задаю одни и те же «глупые» вопросы с перерывом в два года, например. Никто не посмотрит косо, все объяснят, и тебе же станет легче. Потому что пока не перейдешь этап какого-то вопроса, не сдвинешься с места. Еще я советовала бы вступать в научные сообщества, ходить на конференции, где встречаются люди твоего же возраста, твои единомышленники. Можно общаться с ними, обмениваться контактами. — О чем бы вы хотели предупредить молодых людей, которые планируют начать исследовательскую работу? К чему должен быть готов молодой ученый? — Я бы сказала, что это очень специфическая деятельность. К сожалению, молодой ученый должен быть готов к тому, что он может сначала абсолютно не понять с чем он столкнулся. С тем, что он будет часами читать материалы, которые он не понимает, не зная, что из этого нужно или не нужно для интерпретации его результатов. Какие-то из этих часов окажутся потраченными впустую. Но после этого наступает момент, когда приходит нужный ответ. В итоге это может к чему-то прийти, просто не стоит сдаваться с самого начала. — Если бы вы писали письмо сейчас себе пять – десять лет назад, что бы вы написали? Или, наоборот, если бы вы писали из прошлого себе письмо в будущее, в сегодняшний день? — Наверное, если бы я писала в прошлое, я бы посоветовала себе не переживать: выбор, который я сделала, будет правильным. А если бы я писала из прошлого в будущее, наверное, намекнула бы выбрать именно этого научного руководителя. Потому что, как показывает практика, очень много зависит от того, с кем ты работаешь. — Расскажите, были ли какие-то смешные, необычные моменты в вашей исследовательской работе? — Да, был, например, момент, когда я проводила свой эксперимент. Участникам нужно было сесть перед экраном, 40 секунд внимательно рассматривать изображения (всего их было четыре). Потом они отходили и отвечали на два вопроса: что изображает художник, и какие эмоции, чувства, идеи он хочет передать своей картиной. Движения глаз при этом регистрировались айтрекером. Один мальчик очень внимательно рассматривал все картины и подробнее всех описывал их. У других участников это занимало минуты полторы, а у него не меньше четырех с рассуждениями о том, что же там могло быть, особенно на четвертой картине, сюрреалистической. Он абсолютно не понимал, что на ней происходит, и выдавал различные идеи. Как только я выключила камеру, он обернулся и спросил: «Так что же там? Смысл-то какой?». Пришлось его расстроить и признаться, что мы тоже не знаем. Порой очень трудно убедить участников эксперимента в том, что мы исследуем, какие они есть, и правильных ответов нет. Ни для них, ни в науке вообще. — Какая у вас любимая книга? — Сложный вопрос. Никогда, наверное, не смогу назвать одну любимую книгу. Когда мы читаем книгу, мы берем из нее что-то свое, как будто собираем пазл не по той книге, а именно по себе. И из разных книг складываем себя. Наверное, из некоторых таких «пазлинок» я бы назвала не самую приятную, на первый взгляд, книгу — «Тошнота» Сартра. Потому что несмотря на весь тот ком тяжелых мыслей, которыми она наполнена, в конце она приводит к свету и к какому-то решению. И это очень напоминает жизнь вообще: не стоит отчаиваться, когда налипает много ненужных мыслей, стоит найти все равно какую-то связь, возможно, она потом снимет все остальное плохое. — Какого художественного персонажа вы бы хотели видеть сотрудником своей лаборатории? — Кого-то наподобие Санчо Панса, который всегда бы был с тобой рядом. Не именно этого персонажа, а вообще человека, который будет с тобой рядом, пусть и не поддерживает твои взгляды, но будет всегда, если что, на подмоге. Будет несогласен с идеей, но не уйдет, не отвернется от тебя. И в какой-то степени наша лаборатория напоминает собрание людей, которые не всегда соглашаются друг с другом, но всегда поддержат и помогут найти выход, даже если это не совсем их область. — Посоветовали ли бы вы своему ребенку избрать научную карьеру? — Я бы не стала ничего советовать ребенку, не только относительно научной карьеры, но и о профессии в целом. Все-таки это выбор каждого. — Есть ли у вас какие-то необычные хобби, где вы черпаете силы для работы? — Во-первых, мы регулярно с друзьями уходим в водные походы. Это помогает на две недели полностью отключиться от того, что ты делаешь, и взглянуть с другой стороны. И в какой-то момент мы — мои друзья тоже или закончили магистратуру, или собираются в аспирантуру, причем в совершенно разных областях — пытаемся друг другу объяснить, что же мы делаем, и почему мы это делаем. Как это ни странно, как ни пытаешься от них убежать, разговоры о работе все равно возникают. Второе хобби, которое я назвала бы — иногда взять в руки гитару и немного поиграть и попеть. Как и речь, которой я занимаюсь, как жесты, как и наше зрительное восприятие, искусство, музыка, картины — еще один маленький вход туда, в наши мысли, в наше сознание. — Продолжите фразу: «Я в науке, потому что…». — Я в науке, потому что иногда мне кажется, что я словно бы знаю какие-то ответы, которые могут помочь людям вокруг меня. И если я не всегда знаю, как до них добраться, я хочу все-таки чего-то достичь и поделиться этим с людьми. Может быть, жизнь станет проще и приятнее. Материал подготовлен при поддержке Фонда президентских грантов. Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще. Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.