Как все, любимую убил: «Фантастическая Кармен» Юрия Башмета

Казалось, что знаменитые строки Оскара Уайльда из «Баллады Редингской тюрьмы» непременно должны прозвучать со сцены московской «Геликон-оперы», где зрители-слушатели смогли насладиться удивительной синтетической постановкой — одновременно драматической, оперной и балетной — скрепленной образами Кармен, женщины, которая предпочла свободу самой жизни, и ее возлюбленного Хозе — несостоявшегося собственника и убийцы. Стихи изысканного, но несчастливого британца так и не прозвучали — вместо него в сложном многоголосии сыграл свою важную партию его великий соотечественник Шекспир… Спектакль Юрия Башмета и Павла Сафонова столь же странен и далек от классичности, как и интерьеры театра на Большой Никитской. И при всем при том в нем мощно присутствует дух классики, и даже клоунские носы и костюмы, которые оказываются порой на персонажах, заключение истории Кармен и Хозе в рамку современности и вторжение в знойный испанский колорит промозглой петербургской достоевщины и мрачных контуров замка Эльсинор не разрушает главной темы — извращения Любви под темным влиянием Эго и превращения ее в Страсть, а затем и в Смерть, как вина в уксус. Это вовсе не та благородная смерть от высокой Любви, как в трагических историях «Ромео и Джульетты», «Лейлы и Маджнуна». Это тот случай, когда не способный любить, а умеющий только присваивать и ревновать, практически ходячий мертвец, хватает живого и делает вещью, которой уже можно распоряжаться по своей прихоти — только вот какой теперь в этом обладании смысл? Спектакль начинается в психбольнице для преступников, среди высоких и холодных кафельных стен, напоминающих скорее не о лечебнице, а о морге. Радио доносит скандальную новость — известный кинорежиссер Хозе подозревается в убийстве из ревности своей возлюбленной — актрисы Карменситы, которая, по слухам, предпочла ему отважного гонщика «Формулы 1» из команды «Красный бык»… Дезориентированного и потерявшего память Хозе (актер Михаил Трухин) навещает полицейский доктор (Евгений Стычкин), неуловимо похожий повадками на Порфирия Петровича. Достоевским начинает веять практически сразу. В углу зловещего помещения с одинокой каталкой и пятью дверьми, ведущими в туманную тьму, почему-то стоит рояль, заваленный листами бумаги — якобы фрагментами сценариев. Оказывается, Хозе снимал свою Карменситу в «Идиоте» в роли Настасьи Филипповны, а в «Гамлете» она была Офелией. Ну, и конечно, конечно же, был в его карьере музыкальный фильм «Кармен» на музыку Бизе. И приходит музыка, и начинает воплощаться в самых разных телах, призраках воспаленного мозга интеллектуала-убийцы. Причем совершенно не важно, в чьем образе являются Кармен и Хозе — самих себя, режиссера и актрисы или Настасьи Филипповны и Рогожина, арии звучат те самые, знаменитые. И только в балетных партиях все «как надо» и внутри и снаружи, они освежают горячечный бред безумца, ведут к обретению памяти, раскаянию и выздоровлению. В чем же тут болезнь и в чем выздоровление?.. Болезнь — даже не столько в животно-демоническом желании обладать, поглотить целиком, переварить и вобрать в себя. Болезнь в неумении любить — то есть думать не о себе, а о том, кто рядом. Один известный психотерапевт рассказывал в своей книге о богатом клиенте, который жаловался на интимные проблемы с горячо любимой — вроде бы — женой. Бедняга истратил кучу денег, перепробовал все и уже был готов к разводу или измене. Врач задал ему один-единственный вопрос: о чем он думает в постели. «Разумеется, о том, как получить удовольствие!» — раздраженно воскликнул мужчина. «Попробуйте в ближайшую ночь думать о своей жене и о том, как доставить удовольствие ей», — был ответ. Богач вышел, хлопнув дверью. Через несколько дней он вернулся, сияющий и окрыленный, выписал чек на огромную сумму и сказал: «Все, спасибо, сеансов больше не будет — мне уже совершенно незачем к вам ходить!» К сожалению, главный герой спектакля выздоравливает слишком поздно. Только разрушив любимое тело, не желавшее принадлежать ему целиком, он вспоминает о душе Карменситы, о ее желаниях, о том, где она любила бывать. То, что он мог бы дать душе, он смог — перед тем, как погрузиться в умопомрачение — дать лишь телу: похоронить зарезанную им женщину в месте, которое бы понравилось ей, будь она жива. Воистину трагическая ирония и подмена! «Любовь — это активность, а не пассивный аффект, — писал знаменитый психоаналитик Эрих Фромм, — это помощь, а не увлечение. В наиболее общем виде активный характер любви можно описать посредством утверждения, что любовь значит прежде всего давать, а не брать. Что значит давать? Хотя ответ на этот вопрос кажется простым, он полон двусмысленности и запутанности… Торгашеский характер готов давать только в обмен на что-либо. Давать, ничего не получая взамен, это для него значит быть обманутым… Любовь — это активная заинтересованность в жизни и развитии того, что мы любим… Уважение — это не страх и благоговение; оно означает в соответствии с корнем слова (геspicere = to look at) способность видеть человека таким, каков он есть, осознавать его уникальную индивидуальность. Уважение означает желание, чтобы другой человек рос и развивался таким, каков он есть. Уважение, таким образом, предполагает отсутствие эксплуатации. Я хочу, чтобы любимый мною человек рос и развивался ради него самого, своим собственным путем, а не для того, чтобы служить мне». Ни простой солдат Хозе, ни маститый режиссер Хозе, ни русский купец Рогожин, ни принц Датский не прошли этого экзамена. Первые убили своих любимых, приняв желание полного обладания за любовь, подменив уважение боготворением, последний же, полностью поглощенный своими переживаниями, интригами и лицедейством, просто не заметил ни любви Офелии к себе, ни своей собственной — к ней до тех пор, пока не стало слишком поздно. Впрочем, о странной любви Гамлета хорошо сказала Марина Цветаева: — На дне она, где илИ водоросли… Спать в нихУшла, — но сна и там нет!— Но я её любил,Как сорок тысяч братьевЛюбить не могут!‎— Гамлет!На дне она, где ил:Ил!.. И последний венчикВсплыл на приречных брёвнах…— Но я её любилКак сорок тысяч…‎— Меньше,Всё ж, чем один любовник.На дне она, где ил.— Но я её —‎(недоумённо)‎— любил? Оформление спектакля создает полное впечатление горячечного бреда. Давящая на мозг белизна пустых стен внезапно вкривь и вкось покрывается бессвязными фразами и рисунками, пол усыпан алыми лепестками, словно бы залит кровью, а Карменсита — холодноватая блондинка в изысканном красном платье и босиком (Ольга Ломоносова) полностью ломает классическое представление о диковатой цыганке Кармен — и все же волшебным образом подтверждает его. Врач же, несомненно, персонифицирует совесть героя — ту самую, что не дает покоя и цветаевском Гамлету. Единственным минусом можно счесть некоторую слабость драматической составляющей спектакля, порой проскальзывающую неточность и необязательность фраз в диалогах. Рядом с великой музыкой хочется видеть и слышать что-нибудь уровня Дюрренматта. Впрочем, рамка есть рамка, и, наверное, не стоит требовать от нее, чтобы она была прекраснее заключенной в нее картины. Великолепное исполнение гениальных арий — особенно хочется отметить как волнующий до мурашек голос, так и невероятно достоверное поведение на сцене Максима Пастера — искупает любые огрехи, истинные или кажущиеся. Постановка получилась воистину фантастической, вне точного места и времени, и при этом, как ни странно, актуальной — ведь случай историка-расчленителя Соколова забудется еще очень не скоро… Тоже ведь жил-был человек утонченного душевного и интеллектуального склада, тоже страстно любил не желавшую жить в клетке женщину и тоже убил ее. В этой тройственной формуле несомненен только последний компонент…