Не совсем потерянное поколение: почему в мире победившего прагматизма остается место для романтики

Время романтиков закончилось. Особенно печальна эта аксиома выглядит в преддверии Дня влюбленных — 14 февраля. В тренде — практицизм и прагматизм, тренинги личностного роста, делающие ставку на разум. Романтики прошлого беззаветно служили миру, прагматики настоящего пытаются «прогибать» под себя мир, считая истинно важным лишь свое «я», отрицая само существование понятия «чужие интересы». Но терять надежду все-таки рано. Когда-то нашу страну называли страной романтиков. Этому было много объяснений, включая особую русскую ментальность. Ведь романтизм — это не только вера в идеалы, подкрепляемые искренними порывами души, не только мечтательность, позволяющая «рвать горизонты», не только вера в прекрасное далеко и прокладывание пути к нему даже ценой отказа от чего-то дорогого тебе, это еще и особое отношение к любви. Для позднерусского дворянства, воспитанного «Легким дыханием» и «Асей», многогранная любовь, легко распадающаяся на составляющие (любовь к Отечеству, от дыма его до гробов, любовь к строю — монархии, кровной чести и дамам сердца), виделась и ощущалась чувством глубоким, наполненным, в каком-то смысле экстремальным. Стоять за Отечество — так до конца, хранить верность мундиру и офицерской чести — так до последнего мгновения жизни, обожествлять избранницу — так абсолютно. Последнее не отрицало и не исключало, правда, шагов влево и вправо — любовные отношения и брачные союзы рушились и в прежние времена, чувства «мутировали» и менялись качественно со временем, однако все-таки и браки были крепче, и разводы — реже, и сами отношения — чего уж там! — явно глубже. Наследие советских времен У советского человека романтизма тоже было с избытком. Он выживал в самые циничные времена, обрел новое качество в период войны, возводил города и осенял собой великие стройки ХХ века, заставлял жертвовать собой без жалости и без оглядки и питал поэтов, создававших стихи и песни, жившие не недели, а многие десятилетия. Для романтиков перестройка стала отрезвляющей пощечиной. Именно романтизм и желание перемен повели людей на баррикады в 1993-м. Но затем наступила эпоха психологического крушения для огромного количества человек, буквально раздавленных новыми рыночными и общественными реалиями. — Знаете, я очень хорошо помню, как именно у меня случилось прощание с романтическим периодом жизни, — вспоминает психолог Владимир Ковалев. — Я учился в Петербурге, на выходные приехал в Москву с будущей женой. Для нас это была романтическая поездка еще и потому, что деньги на билеты и проживание мы наскребали по копейке. И вот — столица. Мы шли по Арбату и впервые увидели нищего в камуфляже. Тяжелая инвалидность — ампутация руки и ног, сравнительно молодое лицо, преисполненное страдания, какие-то намеки на боевое афганское прошлое… Невеста моя затряслась от ужаса и внутренней боли и отдала ему все деньги, которые у нас были отложены на еду, да еще и извинялась, что можем дать так мало. А я и не спорил, восхищаясь ее отзывчивостью. Потом мы увидели этого человека возле Ленинградского вокзала — уже с ногами и руками, он спешил на пригородную электричку, а мы — на поезд. Ехал со сбора средств, так сказать... И в нас обоих что-то перевернулось тогда. Тогда вообще у многих «все переворачивалось» по разным причинам. Тем не менее старшее поколение романтический флер умудрилось сохранить. Но остались ли его признаки у поколения последующего? Ведь общество, начисто лишенное романтизма, живет совсем по иным законам. Попробуем разобраться. Смешанное поколение По мнению Владимира Ковалева, динамика развития общественного сознания после 1990-х была таковой, что смена поколений происходила с большей скоростью, чем в прежние времена. — Смотрите: последние предперестроечные выпускники школы были еще в полной мере советскими людьми, хотя уже и не «чистой пробы» советскими. Они могли не верить в советские догматы и силу КПСС, могли с относительной легкостью интегрироваться в современные им рыночные реалии, поскольку у них, собственно, отсутствовал личный рабочий опыт на советских предприятиях. И отношения личные они выстраивали особые: с одной стороны, у них была сформирована личностная база, заложенная опытом предков, с другой — присутствовала некая лабильность в отношении новых веяний. Они могли быстро усваивать, что «бабло побеждает зло», муссировать лозунг, что «все продается и все покупается», однако способны были романтично влюбиться в «ту единственную», которая «не такая, как все». У старшего, первого поколения их детей, мажоров, уже не было и не могло быть советской закваски, но были возможности их родителей, помноженные на их полудетские инфантильные амбиции. У тех же, кто мажорами не был в силу материальных причин, романтизм отсутствовал по определению: мечтать на «пустое брюхо» все-таки невероятно трудно. Но у них были и младшие дети! И с ними порой случался казус. По возрастным признакам эти молодые люди относились к тому же поколению, что и мажоры, но по внутреннему своему строю явно тяготели к поколению принципиально новому и пока еще плохо изученному. И если в мажорах, говорит Владимир Александрович, романтизм либо отсутствовал в принципе, либо «глухо дремал», то в этих детях он проявлялся, пусть и в зачаточном состоянии. — Их романтизм порой давал о себе знать в совершенно неожиданных, изуродованных и покалеченных формах. Например — обратите внимание — даже популярные компьютерные игры того времени менее кровавы, но наполнены какими-то сказочными смыслами — спаси принцессу, добудь сокровище, победи драконов. Не людей — драконов, зло! Они начали перемещаться в виртуальность, где после победы над злом обретали ощущение личного геройства. Это была безусловная подмена, по сути своей — подмена чудовищная. Но она работала какое-то время, что вообще свойственно для любых не подкрепленных ничем систем. И поколение миллениалов, уверен Владимир Ковалев, начало внутренне распадаться. Оно было первым настолько неоднородным, насколько и противоречивым: параллельно с ушедшими в виртуал романтиками появлялись циничные прагматики с четким ощущением жизненных целей и задач, напрочь отрицающие возможность преодоления трудностей. — Трудности раздражают, ибо их нужно преодолевать, побеждая себя. Для части этого поколения стало свойственно состояние подмены высшего порядка: они предпочли не преодолевать, а как-то их обходить, приспосабливаясь под обстоятельства. Зачем, например, убивать себя физическими упражнениями, если ты чрезмерно толст и не- подвижен? А что, если у тебя при этом хорошие мозги? Так напряги их, заработай денег, и тогда тебе станут доступны все прелести жизни — найдутся девушки, которые будут тебя обожать, подхалимы, сбивающиеся в тесный круг шакалов-подпевал. Ты не хочешь учиться, но готов делать «бизнес»? Отлично. Оборотистости хватает на то, чтобы покупать оптом дешевле, продавать дороже в розницу и сколачивать какой-никакой, но капитал? — «Бизнесмены», которых еще со времен перестройки в народе называли «купи-продай», нормально дожили и до миллениума. Надо отдать должное их оборотистости, но по факту их деятельность подрывала остатки романтического отношения к жизни. Ведь многие из них отлично существовали со своих барышей, не становились, но претендовали на звание «королей обстоятельств». Так какой романтизм может остаться в душе молодого человека, если он денно и нощно учился, недосыпал и недоедал, затем вышел на работу, а его выброшенный из вуза за неуспеваемость сокурсник, торгующий каким-то нехитрым товаром, зарабатывал в месяц втрое больше него? А что думают по этому поводу их дети — как раз родившиеся вокруг миллениума? Непохожие ни на кого Однако «толкотня поколения» на этом не прекратилась. И на свет появились нынешние подростки — те, что родились лет через пять-семь после миллениума. — Они тоже неоднородны, но среди них есть и совсем другие, — объясняет Владимир Ковалев. — Они в должной мере циничны, но у них — у первых после перестройки — возникает неподдельный интерес к обществознанию. Они очень рано приходят к теме волонтерства. Им важно социализироваться и «что-то значить», и именно поэтому плохо образованная, но искренняя в своих порывах Грета Тунберг смешит многих двадцатилетних, а 14-летним кажется мессией. Ее пример доказывает, что славу можно заработать на благородном деле, спасая мир. Как она силится его спасти, какие силы стоят за ней — их не волнует, об этом могут судачить более взрослые «дети», которым как раз таки нет до мира никакого дела вообще. Эти же, 14-летние, готовы ее поддерживать, у них не личностное, а полуобщественное сознание. И если мажор спокойно бросит на улице банку из-под пива, поскольку он крут, и где-то, они уверены, есть челядь, плебс, родившийся на свет лишь для того, чтобы за ними прибирать, чистые миллениалы спокойно оставят эту банку там, где сидели, просто не задумываясь о том, что это нехорошо, то подрастающее поколение, по крайней мере часть его, скорее всего, покрутит головой и не затруднится пройти десять шагов до урны. У них такая ментальность, недоступная пока нам самим. Они с большей готовностью реагируют на необходимость раздельного сбора мусора, чем их родители. Собирают батарейки и крышечки от бутылок, идущие на производство инвалидных кресел. А все потому, что у них оформляется здравое отношение к окружающему миру — они хотят жить красиво и достойно, но готовы на ответные действия, ощущая этот мир как часть территории, за которую они ответственны. Все это находится в них в зачаточном состоянии, но — находится. И странно было бы это не замечать. Снова учимся любить? А что же любовь? Да, уверен Ковалев, «смешанное поколение» и к ней относится качественно по-разному. — Мажор может влюбиться. Но он все равно будет делать ставку на «экстерьер». Это вообще нормально для мужчин: внешность женщины, ее притягательность играли и играют не просто не последнюю, а иногда первостепенную роль в их выборе. Что будет потом, после завоевания этой модели, — разговор другой. Суть в ином: ментальность мажора не позволяет ему обратить внимание на «не такую» девушку или барышню, сложенную несовершенно. Они просто неспособны на это. Поколение миллениалов в этом смысле несколько спокойнее. Они в здравом смысле слова толерантнее друг к другу, мягче. Но обратите внимание на подростков. Сплошь и рядом можно встретить сегодня молодых людей, создающих первые «парочки», когда рядом со стройным юношей оказывается, мягко говоря, полненькая девушка или наоборот. Благодаря отмиранию некоторых навязанных нам типических моделей что-то медленно, но, несомненно, меняется. Школьника-пухляка могут дразнить жиробасом, но он точно так же может стать и любимцем класса. И чтобы нравиться девушкам, ему уже вовсе не обязательно иметь в руках толстый кошелек с родительскими деньгами: молодые видят, но легче всех прошлых поколений «прощают» человеку его внешние особенности в «обмен» на хороший характер, доброту, какие-то положительные качества. Совсем юные «Ромео» скорее простоят под окнами своей «Джульетты», чем их старшие братья. Старшим, поясняет Ковалев, куда проще рассуждать иначе. От еще более старших они наслышаны, что при том богатстве выбора, которое якобы может обеспечить мир, нет смысла добиваться одной недоступной женщины. Зачем это, если ей на смену можно найти десятки, сотни других? —Да, вы правы: болезненная история с наличием богатого выбора, сфабрикованная в том числе и интернет-порталами знакомств, приучает людей легко разбрасываться связями. Одно движение — swipe (смахнуть, проводить — англ.), и ты «свайпишь», отбрасывая легким движением пальца профиль потенциального, но не приглянувшегося по фото партнера, а услужливая сеть подкидывает тебе все новые и новые варианты, и ты мнишь себя королем ситуации, ибо ты — автор своего выбора, — объясняет Владимир Ковалев. — При таком подходе ты неизбежно впадаешь в иллюзию, что ты — не тот, кому надо ухаживать за понравившейся девушкой, обременяя себя дарением подарков, походами в кино, ожиданиями любимой — все это перестает быть нужным и становится нудным. В этом смысле с романтизмом у этой ветви поколения покончено. Им была бы непонятна песня «на тебе сошелся клином белый свет», ибо их выбор поверхностен и основан только на удобстве. А если удобства в нем нет, то можно «свайпить» дальше. В этом смысле ньюромантики, еще учащиеся старшей школы, и правда другие. — Это удивительно, но они как раз способны на романтические проявления. Они будут не болтать, но переписываться с объектом интереса часами по телефону, отпрашиваться у родителей на посиделки у ночного костра на даче со сверстниками — так, как не делали их родители, но делали их бабушки и дедушки, «напичканные» уроками «оттепели». Не спешите его хоронить Так умирает ли тогда романтизм? И да, и нет, уверен Владимир Ковалев. — Поверить в его возрождение сейчас крайне трудно. Все, что мы наблюдаем, говорит о том, что время изжило эту черту русской ментальности за полной ее ненадобностью. Все, что мы видим, заставляет констатировать патологически разрастающийся прагматизм. Тем не менее ростки романтизма есть, и они вполне могут окрепнуть, если внешние обстоятельства не сломают их в зачаточном состоянии. Понимаете, ведь глубина чувств, на которые способен человек, почти всегда прямо пропорциональна его духовной глубине. Помните старый анекдот? «Вить, ты меня любишь?» «Ну, люблю...» «Ну докажи, сделай что-нибудь!» «Ну хочешь, руку сломаю?» Представители молодого поколения неоднородны невероятно. Одни — откровенные пустоцветы, плоды не-занятий ими родителей, результат их не-любви, не-ласки, не-духовности или материальной сверхобеспеченности. Вторые — не лишенные знаний, но не слишком глубокие и достаточно ленивые себялюбцы, полностью, всей своей душой воспринявшие информацию о том, что главное в этом мире — они, и вселенная вообще крутится для и вокруг их персоны. Третьи — плохо определившиеся пока подростки, уже не мечтающие стать Гагариными, но способные идти в науку, а не в бизнес, любящие чипсы, но достаточно осознанно выбирающие здоровый образ жизни (ЗОЖ). Они выросли отчасти на фэнтези, отчасти на фастфуде, но уважают салаты из зелени и осведомлены о пользе воды, могут быть жестоки, но в душе сентиментальны. Возможно, они разочарованы тем, как живут их родители, и потому начинают мечтать о наполненной романтикой жизни, и это мы сами склоняем их к практицизму. Но они другие. Не все, повторюсь, но многие. Нельзя исключить, что природа и общество способны к самоочищению, некоторые признаки доказывают это! И я вернусь к тому, о чем мы говорили в самом начале. Те принципы, по которым жило наше общество долгие годы, по всем законам логики и развития общества должны были изжить у его членов потребность в творении добра. Увы, взрослая часть нашего общества своими поступками это подтверждает, что ежедневно доказывает лента новостей. Увы, находится там место и для душераздирающих историй, связанных с совсем молодыми людьми. Но другая их часть, пока не особо понятная, начинает выказывать признаки исцеления. А если так, то похороны романтизма стоит отложить. Читайте также: Женщинам каких стран больше всего нравятся российские мужчины, рассказали в брачных агентствах

Не совсем потерянное поколение: почему в мире победившего прагматизма остается место для романтики
© Вечерняя Москва