В чем трагедия и ужас любой власти?

«На то и власть, чтобы пожить всласть!» — говорит пословица. Однако уже при самом поверхностном взгляде становится понятно, что для того, чтобы «пожить всласть», стяжание власти далеко не лучший способ. Гораздо лучше в этом смысле быть олигархом, чем президентом, царем, или диктатором. Это так хотя бы потому, что на олигархе нет властной ответственности, и он не должен ежедневно отчитываться перед обществом, делать вид, что служит ему. Однако ответственность и отчетность — это еще далеко не все. Во всяком случае, это требует расшифровки. Для наглядности приведу почти бытовой пример. Если вы когда-нибудь ходили в поход, особенно детский, когда детей ведут взрослые инструкторы, то вы могли наблюдать примерно следующую картину. Ведомые дети думают о том, когда будет привал, что они будут есть и пить, будут ли они купаться, в какие игры они будут играть и так далее. Взрослые же, даже если и сами не против искупаться, хотят есть и устают, однако думают совсем не об этом. На каждом перекрестке они разворачивают карту и напряженно в нее всматриваются, смотрят на часы, просчитывают логистику всего мероприятия, ведут обо всем этом споры. Одним словом, ведомые и ведущие думают о принципиально разных вещах. Они находятся, как говорится, в разных «дискурсах». И тут дело не в уме как таковом, а именно в «заточенности», в самом предмете, на котором сосредоточено внимание. Предмет же этот по большому счету состоит в постоянном ответе на вопросы, связанные с тем, куда идти и зачем. Даже такие «бытовые» фокусировка и давление ответственности постепенно начинают формировать в личности ведущего определенные качества, постепенно трансформировать ее. А что же тогда говорить о государственной власти, которая к тому же никогда не была «вегетарианской», а всегда была связана с кровью? Какие тогда происходят трансформации личности и на какие вызовы она отвечает? Совершенно ясно, что власть всегда ищет ответы совсем не на те вопросы, о которых ее каждодневно вопрошают. Конечно, если в походе не накормить детей, то дело дрянь. Разумеется, любая власть как-то думает и реагирует на нужды населения. Если же она это перестает делать, то рушатся и она, и государство. Но основные ее вопросы, с которыми она сталкивается в ежедневном режиме, далеко не всегда даже попадают в информационную повестку дня. В этой повестке обычно присутствуют отчеты об условном количестве «удоев». То есть основной функцией этой повестки являются ответы на вопросы: «когда привал?», «что мы будем есть?» и так далее. «Карты» же и «маршруты», обсуждаются с обществом не часто, и, кроме того, оно еще не всегда оказывается готовым к такому обсуждению и желает его осуществлять. На этом часто спекулируют псевдореволюционеры, которые заняты критикой власти подобно тому, как дети канючат в походе. Верхом этого деструктивного идиотизма были митинги Навального, на которые он вывел школьников. Однако, надо сказать, что «взрослые» митинги оппозиции по своим требованиям и лозунгам вроде «Путин уходи», мало чем отличаются от детских «навальнингов». Проблемы «карт» и «маршрутов» всегда были краеугольными для любых настоящих революционеров, которые создавали кружки, где яростно обсуждались идеология, философия и политика. И понятно почему, потому что революционеры — это «дети», которые серьезно готовятся в «инструкторы». Они хотят изменения маршрута и изучают карты. Современная оппозиция даже не знает, что это такое, и тем более, зачем это нужно. То, что я тут описал, воспользовавшись несколько наивной и «вегетарианской» метафорой похода, в V веке до н. э обсуждал Еврипид в своей трагедии «Ифигения в Авлиде». В ней царь и предводитель ахейцев Агамемнон узнает, что должен принести в жертву свою родную дочь, чтобы подул благоприятный ветер и войско смогло продолжить поход на Трою. По этому поводу он говорит следующее: «Им хорошо, незнатным… могут плакать, Когда хотят, и сердце в речи вылить… Стоящий наверху стыдится слез: Они его бесчестят… Гордость правит Царями, а посмотришь — так они Рабы своей же черни, да… и только… Стыд отнял у меня отраду слез, Но высушить источник слез не властен. Пред этим морем бедствий я — не царь». В этом переживании собственной судьбы сказано очень многое. Говорится о том, что царь заложник тех, кем он управляет. Еврипид сознательно употребляет слово «чернь» и далее развивает тему желания власти избавиться от этой зависимости, рассматривая «модель», в которой народ по определению не может понять проблем власти и потому он не граждане, а именно «чернь». Почему Еврипид так в этом уверен — сейчас тут не важно, а важно, какую проблему он ставит и как. Он показывает, что Агамемнон, помимо прочего, обнаруживает собственную человеческую, внутреннюю несостоятельность перед обрушившейся на него ответственностью и властными обязательствами. Он сам, как и многие, стремился к власти, думал, что она для того, чтобы «пожить всласть», но потом обнаруживает ее настоящую природу. На эту несостоятельность ему указывает его брат Менелай: «О, вас тысячи подобных… Почесть, деньги — все им мало. Власти ищут, а добились — чуть доходит до расплаты, Проклинают алчность черни, будто люди виноваты, Что под царскою кольчугой сердце лани робкой бьется». Пятью веками позже философ-стоик, государственный деятель и воспитатель римского императора Нерона Луций Анней Сенека (4 г. до н. э. — 65 г.) в своей трагедии «Фиест» по-своему разовьет ту же тему. Вот какие строки этот, не понаслышке знающий о власти, философ вложил в уста хора: «Тем, чем сами вы для подвластных страшны, Угрожает вам властелин сильнейший, Потому что власть есть над всякой властью. Восходящий день ты встречал надменным, Уходящий день проводил простертым. Смертный, никогда не вверяйся счастью, Смертный, не теряй среди бед надежды: Их перемешав, не дает фортуне Постоять Клото, и судьба катится». Сенека говорит, что над любым властителем стоит Фортуна, которой «не дает постоять» одна из трех мойр (богинь судьбы) — Клото. Она отвечает за сплетение нити жизни. Клото в римском варианте называют Ноной, что означает число девять. Это было связано с числом месяцев, которые требуются женщине, чтобы выносить ребенка, ибо Нона являлась покровительницей беременности. И тут уже пересекаются темы рока, веретена, богини — покровительницы родов и Фортуны, она же в греческом варианте — Тюхе. Именно с этими сущностями лицом к лицу сталкивается любой властитель, по мнению древних греков и римлян. Далее этому представлению пройти сквозь века не смогло помешать даже христианство. Можно увидеть огромное количество средневековых изображений с Фортуной, вертящей свое колесо, наверху которого сидит действующий монарх, а снизу обычно поджаривается на костре тот, кто был у власти ранее. Более того, согласно «Божественной комедии» Данте, всем, что есть на земле, правит Фортуна. За всем же этим «роковым комплексом» стоит не что иное, как стихия всемирного пожирания и, в пределе, предвечный Хаос. В «Теогонии» Гесиода, жившего около VII до н. э, рассказывается не только о происхождении богов, но и излагаются воззрения на природу власти. Сначала Уран прятал детей в чреве матери Геи. Потом его сверг Кронос, оскопив его серпом, ставший сам поедать своих детей. Потом пришел Зевс. Ему был предсказано, что богиня Метида родит того, кто свергнет его. Зевс проглотил Метиду после чего из его головы родилась Афина. Рождение Афины обычно не связывают со всей этой цепочкой, а зря. Ведь она родилась как результат всепожирательного процесса и олицетворяет специфическую мудрость и власть, которые есть порождения процесса всепожирания. Что же касается цитируемых выше «Ифигении в Авлиде» Еврипида и «Фиста» Сенеки, то это все части большого осмысления все той же проблемы власти и всепожирательности, которое осуществляла античность, как греческая, так и римская. Ведь оба эти произведения написаны на один мифологический сюжет — проклятия рода Пелопидов. Начало всем несчастьям дома положило то, что отец Пелопа Тантал решил накормить мясом сына богов. Боги воскресили Пелопа и наказали Тантала. Однако грех Тантала лег на весь род. У Пелопа был сын Атрей, которого обсуждает Сенека в «Фиесте». Он пригласил своего брата Фиеста (с которым вел конкуренцию за власть) на пир и накормил мясом его же детей. Этот же след древнего проклятия пожинает и сын Атрея Агамемнон, которого обсуждает Еврипид. Как не трудно видеть, сюжет мифа о проклятии рода Пелопа в смысловом плане во многом схож с «Теогонией» Гесиода. Смысл этого «плана» заключается в том, что тот, кто восходит на трон, обнаруживает в качестве высшей инстанции кровавую всепожирательность и отчужденность от родных, близких, не говоря уже про народ, что и составляет, по мнению древних, саму природу власти. С этой проблемой и мучилась Античность, пытаясь дать какой-то ответ на этот вызов. Возможен ли какой-то человеческий ответ на него? Думаю, возможен, а иначе и жить не стоит. Однако поиск его очень труден. По-своему пытались найти человеческий ответ античные трагики Эсхил и Софокл, а позже христиане и большевики. Однако после революций всегда приходит термидор, который делает ставку на прежние, так сказать, «рабочие» варианты ответов. Так произошло с христианством. Контаминация образов Афины и других античных богинь-матерей с образом Девы Марии, античная философия, которая вошла «в плоть и кровь» христианского богословия, и многое другое — свидетельствует о термидоре, возврате определенного языческого начала. Нечто подобное произошло и с большевиками. Линия же этих «рабочих» проверенных ответов, отказ от поиска альтернативы ведет к одному — сначала к отделению власти от народа, а потом к концу света. В «Фиесте» Атрей ведет следующий диалог с наперсником: Атрей «Когда лишь честным вправе повелитель быть, Власть непрочна». Наперсник «Где стыд и честь отсутствуют, Святое право, верность, благочестие, Престол некрепок». Атрей «Верность, благочестие Для граждан. Царь пусть делает что хочется». После этого Атрей совершает страшный ритуал убийства детей Фиеста, причем Сенека показывает его именно как ритуал, насыщая его большим количеством отсылок к еврипидовской «Медее» и представлениям о конце света. Хор повествует о следующей подробности данного ритуала: «Дышат вырванные легкие, Сердца трепещут, жилы раздуваются, А он о судьбах, внутренности щупая, Гадает, наблюдает жилы свежие». Фраза Атрея: «Верность, благочестие для граждан. Царь пусть делает что хочется», вместе с гаданием по внутренностям человеческой жертвы, как ни странно, отсылает нас одновременно и к тантрическим моделям построения общества, и к кельтам, а точнее, к друидам, и к британскому сатанисту Алистеру Кроули, не случайным образом увлекавшемуся тантрой. Согласно тантрическим моделям власти, общество разделяется на тех, кто должен быть «верным» и «благочестивым», и на собственно тантристов, придерживающихся альтернативной этики. Главной же заповедью Телемского аббатства Кроули, имеющего своим истоком, в частности, Телему Франсуа Рабле, было: «Твори свою волю, таков да будет весь закон». Что же касается друидов и гадания по человеческим внутренностям и судорогам жертвы, то вот что пишет Мирча Элиаде в «Истории веры и религиозных идей»: «Наши сведения о друидических церемониях в основном сосредоточены на жертвоприношениях. Они взяты из Плиния и Посидониевых источников. Страбон пишет в прошедшем времени о «жертвоприношениях и гаданиях, противных нашим обычаям», которые были уничтожены римлянами. Он описывает, как жертву закалывали ударом в спину и на основании предсмертных судорог делали предсказания». И далее: «Тацит более конкретен в описании британских друидов: «Они поистине полагают, что их долг — заливать жертвенники кровью пленников и совещаться со своими богами посредством человеческих внутренностей». Сенека не мог не знать о друидах, хотя бы потому, что о них подробно писал Юлий Цезарь в своих «Записках о Галльской войне». Кроме того, существуют и родственные связи между культом Кибелы во Фригии, царем которой был Тантал, и друидическими культами. Однако, это уже другая тема…