В Москве народу много. Дед говорит, войны давно не было

В названии статьи – цитата из нового сборника рассказов Елены Долгопят «Чужая жизнь». Долгопят не новичок в литературе, свет увидели её книги «Тонкие стёкла», «Родина», «Русское». Она прилежная работница, да и трудится там, где прилежание необходимо: в отделе архивов Музея кино. Хотелось бы привлечь внимание к этому негромкому вроде бы голосу, рассказывающему про самую трудную для описания вещь на свете. Про обыденность. Про то, как обыкновенные люди живут день за днём и как это необыкновенно на самом-то деле. ПИСАТЕЛЬ нынче пошёл мудрёный, замысловатый, по сто эпитетов на слово, бывает, что цепляет, а уж умом разлетается – ой-ой, и прошлое перепишет, и настоящее такой фантасмагорией начинит, что поди за ним угонись. А тут – ясная, чистая, спокойная интонация, как у советского гения Веры Пановой, к примеру. Девушка-студентка проснулась в общежитии, чайник поставила, вспомнила свои несостоявшиеся романы – точнее, грустные мечты о них. Подумала о 60-х годах прошлого века – «Прекрасный утренний мир… Когда незнакомцы улыбались, и пускали ночевать, и одалживали денег. И можно ходить без страха по дальним улицам, и каждый человек друг, и каждого впереди ждёт жизнь, исполненная смысла…» («Иллюзион»). В этом-то мире ей бы, голубке, и жить, да только нет его, и не было никогда, это тоже иллюзион. А что есть? Большинство героев Долгопят – москвичи, но это не мифические богатые, наглые москвичи из кошмаров провинциальной России, это те же самые «бедные русские», что живут хоть в Новосибирске, хоть в Муроме (Муром – родина автора), хоть где. Это люди трудовые, смирно и кротко зарабатывающие на смирную и кроткую жизнь, люди вне политики, люди, которым новые технологии принесли немножко возможностей, но мало что изменили по существу. Героиня рассказа «Katerinaa», молодая журналистка, пользуется соцсетями, ведёт диалоги с незнакомыми «френдами», но главное в ней то, что она способна откликнуться на чужое горе. Ей удаётся разыскать постороннюю бабушку, случайно встреченную в электричке и пропавшую неведомо где. Нелепая старушка напомнила ей собственную бабушку, чужая жизнь на миг стала родной – и этого хватило на благодетельное усилие. А вообще-то пропасть тут, где всё кругом родное, легче лёгкого. Девушка Валентина сняла на время квартиру – оказалось, это мост во времени и ты запросто из своего смартфонного 2017-го попадаешь в 1970-й, где из технологий – одна радиоточка на стене. Казалось бы, тут-то разгуляться, смело изменить ход истории! Но наша девушка благоразумно таскает новым приятелям деликатесы из будущего, а то у них всё картошка да пересуды о Бергмане. Другая девушка, отправившаяся по распределению в закрытую контору Боровск-23, потеряла пропуск и оказалась запертой в замке советской секретности имени товарища Кафки («Объект»). Ничего, жить можно: товарки подкармливают, диванчик в каптёрке найдётся, и даже такая же потеряшка стала приятельницей. Ей тут даже и лучше, чем на воле, где всё время кажется, что если смеются за спиной – так это над тобой смеются… Фантастический элемент так деликатно и элегантно примешен к реальности, что и швов не замечаешь, доверчиво плавая по течению обстоятельного и мнимо-безыскусного повествования. Долгопят рассказывает о простых и главных вещах. Например: а что делать человеку, внезапно и остро ощутившему незначительность собственной жизни? Ведь знаменитыми, успешными, богатыми, необыкновенными и так далее выпадает быть на этом свете очень малому количеству людей. Жизнь проходит, а впереди ничего нет, кроме нищей вонючей старости и противного незнакомца/незнакомки в зеркале. И герои «Чужой жизни» то и дело решаются на маленькие бунты, желая отыскать свою неповторимую жизнь, – но обретают, ясное дело, всё примерно то же самое. Одному крошечному начальнику, который от скуки и тоски решил объявить окружающим войнушку, устроили сеанс арт-терапии («Терапия»), продемонстрировав, как он может в одно мгновение потерять всех близких. Псих сразу опомнился. Другому «бунтарю без причин» хватило невинной поездки с незнакомой женщиной («Поездка»), чтобы понять: в чужой жизни его никто не ждёт, а дома хотя бы родная жена, которая так хорошо всё понимает, что даже не спросит, куда вдруг завалилось её чучело… Да, «мы созданы из вещества того же, что наши сны, и сном окружена вся наша маленькая жизнь» (Шекспир). И всё-таки хороший человек сумеет пройти сквозь времена и не замараться, сохранить своё человеческое достоинство и даже может умудриться быть счастливым, как жизнерадостная Верка-санитарка (рассказ «Верка»). А все наши несчастья – они ведь оттого, что один подмосковный Вася сделал для своей девушки не остывающую, вечно горячую шкатулку. Её отправили учёным в Москву, и один дурак-начальник шкатулку в научных целях разломал, а обломки уже не грели. «С тех пор мать взяла моду сваливать на московского дурака все беды. Она говорила, что если бы он не разломал шкатулку, то и Союз бы не развалился, и дядя Лёша бы не спился, и терактов бы никаких не было, и Вася не покинул бы нас так рано» («Вася»). Конечно, намёк понятен, и что мы живём в ситуации, когда дураки разломали шкатулку, – сомнений нет. Но, сдаётся мне, и обломки той «шкатулки» греют. Как рассказы терпеливой сотрудницы отдела архивов Музея кино Елены Долгопят, хранящей явно идеалистические представления о литературе. «Литература – сказка о реальности, придание реальности смысла и значения, прекрасного или ужасного, возвышенного, уродливого, хотя бы какого-нибудь; не смысл, тоска по смыслу» («Иллюзион»).