The New York Times (США): айфон на смертном одре

Роберт Александер (Robert Alexander) умер в июне 2018 года в 51-летнем возрасте после операции на сердце. Его отвезли из больницы в медицинское учреждение, чтобы взять ткани и кости, которые он ему пожертвовал. Потом тело умершего перевезли на ферму его дяди в Хинтон, штат Оклахома. Там собрались братья и сестры Александера, мать и другие родственники, чтобы похоронить его. Покойного положили на прочный обеденный стол, одев его в поношенные джинсы, бандану «Харли Дэвидсон», футболку Affliction с длинными рукавами и черную кожаную жилетку с американским флагом. На стене сзади повесили покрывало с нарисованным на нем пылающим черепом. Механик Александер любил мотоциклы, хотя состояние здоровья и финансов не позволяло ему стать завзятым гонщиком. Когда умершего должным образом нарядили, чтобы он выглядел «настоящим крутым парнем», как выразилась его сестра Тонья Массер (Tawnya Musser), вокруг стола собрались все родственники, а зять Александера сделал семейный снимок на свой смартфон. «Мы не могли вспомнить, когда все так собирались вместе с мамой, — сказала 34-летняя Массер. — Поэтому мы решили все обсудить. Хочет ли мама фотографию со всеми семью детьми, и нет ли чего-то нездорового в том, что один из них мертв?» В итоге они сделали несколько снимков. Все они потрясающие и красивые. Александер выглядит таким спокойным и величавым. Родственники разослали фотографии друг другу, но такие снимки не живут в социальных сетях, как и многие другие фотографии умерших. Однако сейчас, на стыке технологий и культуры, новых и старых привычек мы снова начинаем фотографировать наших умерших. Для таких семей, как у Александера, которые предпочитают домашние похороны, следуя давней традиции и избегая услуг похоронных бюро, фотографирование является продолжением и почитанием такой традиции. Члены семьи сидят с родственниками в хосписе или забирают их домой из больницы, заботясь о них до смерти и после. Они часто обмывают покойников, а потом одевают их в любимые одежды, украшают гроб цветами, кладут туда открытки, книги и другие памятные вещи. Они прощаются с умершими так, как это делали их предки, а еще эти люди фотографируют процесс на свои смартфоны. «Можно умереть так, чтобы было красиво», — сказала 64-летняя директор-распорядитель на похоронах Эми Канингем (Amy Cunningham), которая специализируется на «естественных» обрядах, без бальзамирования и металлических гробов, а также помогает семьям, которые готовят умерших к погребению у себя дома. «Фотография запечатлевает эмоции, — сказала Канингем. — А поскольку сотовые телефоны есть у всех, мы будем снимать и записывать все события, чего раньше не делали. Смерть — одно из таких событий. Правда, когда в Фейсбуке фотографии с похорон втискивают между последними выходками Трампа и похожими на Гитлера котами, это неприятно». Так же неприятно видеть эмотиконы, которыми сопровождают трагические события. Что вы выберете: рыдающий смайлик или просто нажмете «лайк»? Назад в прошлое Когда Луиза Рафкин (Louise Rafkin) разместила в Фейсбуке фото своей матери Роды в день ее смерти в 98-летнем возрасте, посадив у постели умершей ее золотистого ретривера, некоторым членам семьи и знакомым это не понравилось. 61-летняя Рафкин преподает восточные единоборства в Окленде, штат Калифорния, а также пишет статьи, иногда для «Нью-Йорк Таймс». Она рассказала, как вместе с друзьями вынесла Роду в сад, который ее мать очень любила. Они перенесли ее на доске для серфинга, позаимствовав ее у соседей. Соседские сыновья им помогали. Роду одели в синее платье в восточном стиле и украсили подсолнухами, розами и гладиолусами. Ее завернули в простыню, потом зажгли свечи и сидели с покойной в саду, пока не стемнело. Это были чудесные фотографии, сделанные в магический час, как это время перед наступлением сумерек называют кинематографисты. И тем не менее, они шокируют. «Я безумно любила маму, и ее смерть не выбила меня из колеи», — рассказала Рафкин, отметив, что Рода находилась в хосписе более полугода. — «Я прошла через эпидемию СПИДа. Я привыкла к смерти. Есть способы, чтобы сделать это событием полным смысла. И хотя я не религиозный человек, я верю в ритуалы, в их целительную силу и в их способность создавать атмосферу». По словам Рафкин, фотография в Фейсбуке была своего рода некрологом, сообщением о смерти Роды. «Я уверена, мама бы это не одобрила, и это немного расстраивает. „Никакой ахинеи", — говорила она по поводу процесса похорон». У некоторых членов семьи реакция была неоднозначная. «Мне кажется, то, что она сделала в саду, было прекрасно, — сказала племянница Рафкин 31-летняя Эшди Питерсон (Ashley Peterson). — Но у меня такое ощущение, что из-за размещенных фотографий у людей может возникнуть чувство неловкости, а в памяти останется образ, который они не хотели бы видеть». Сьюзан Сонтаг (Susan Sontag) написала, что в фотографировании есть своя этика. Она подсказывает, что нам позволено видеть, а что запрещено. (В эпоху «ТикТока» эти правила изменились до неузнаваемости.) Если мы больше знакомы со смертью неизвестных нам людей, с их гибелью, запечатленной фотожурналистами, то это из-за того, что смерть наших близких уже давно происходит на удалении от нас. Конечно, бывают и исключения, скажем, страшные кадры, сделанные во время эпидемии СПИДа фотографом Терезой Фрэр (Therese Frare), или картины, написанные художником Дэвидом Войнаровичем (David Wojnarowicz). Портреты его друга и наставника Питера Худжара (Peter Hujar) похожи на иконы и кажутся каким-то таинством. «В определенном смысле это удивительно, потому что за последнее столетие или около того мы очень сильно оторвались от смерти», — говорит Бесс Лавджой (Bess Lovejoy), написавшая в 2013 году книгу о возрождении фотографирования умерших дома «Покойся в снимках. Любопытная судьба знаменитых покойников» (Rest in Pieces: The Curious Fates of Famous Corpses). Лавджой является членом Ордена доброй смерти. Эта организация в составе работников похоронной индустрии, художников и ученых выступает за необходимость переосмысления отношения к смерти в западной культуре и принятия ее как естественного процесса. «Мы возвращаемся к старому укладу и порядку, — продолжает Лавджой. — Это возвращение в прошлое, начавшееся где-то в 70-е годы с движения „Назад к природе", с родовспоможения и естественных родов. Движение естественной смерти — часть этой тенденции. И в этих фотографиях нет ничего неожиданного, потому что мы все время носим с собой смартфоны, и если не сделана фотография, как будто никакого события не было. Сегодня каждый из нас фотограф». Современная фотография родилась в 1839 году, когда Луи Дагер довел до совершенства процесс создания изображений, основанный на светочувствительности йодистого серебра. На протяжении десятилетий чаще всего новая технология использовалась для изготовления посмертных фотографий. Это было настоящее художественное произведение, сделанное профессиональным фотографом: члены семьи умершего во всевозможных позах. Умершие дети на коленях у родителей, часто с нарисованными открытыми глазами. Мертвые взрослые, одетые в лучшие свои одежды. И даже мертвые родители, держащие за руки своих живых детей. Иногда снимали целые семьи, умершие от холеры, тифа или дифтерии. Снимки делали, аккуратно уложив покойников бок о бок в постель. Это были драгоценные реликвии, и зачастую человека снимали лишь раз в жизни, рассказал 81-летний чудаковатый офтальмолог Стэнли Бернс (Stanley B. Burns). Это ему принадлежит идея создания архива Бернса, как называют коллекцию посмертных и медицинских снимков, а также фотографий в других интригующих жанрах, хранящуюся в забитом до отказа таунхаусе в Среднем Манхэттене. Фотографии из книг доктора Бернса под названием «Спящая красота» (Sleeping Beauty) (всего их три) одновременно жуткие и обворожительные. Доктор Бернс отмечает, что люди на снимках получились очень даже неплохо, потому что сгубившая их болезнь расправилась с ними очень быстро. Эти снимки стали вдохновляющим материалом для коллекционеров и любителей викторианской эпохи, таких как 48-летняя писательница и куратор Джоанна Эбенштейн (Joanna Ebenstein), которая основала в Бруклине ныне закрытый уникальный Музей патологической анатомии. «Посмертные фотографии можно считать западной формой почитания предков», — сказала Эбенштейн. Эта практика пошла на спад, когда люди начали чаще уходить из жизни в больничных условиях, а похороны были отданы на откуп бюро ритуальных услуг. «Разговоры на эту тему стали табу», — объяснила Эбенштейн. (В 1910 году журнал «Ледис Хоум» сменил имидж зала, где американцы ставили гроб с телом покойного почти столетие, и назвал его «гостиной». Зарождавшаяся в то время индустрия похорон взяла слово «зал» себе, добавив к нему прилагательное «похоронный».) Но как сказал доктор Бернс, настоящий конец посмертной фотографии и изысканным траурным ритуалам положила Первая мировая война. «Смертей было так много, — сказал он. — Если оплакивать всех, можно было утратить боевой дух. А это непатриотично». «Но сейчас люди возвращают эту традицию, — продолжил доктор Бернс. — Страсть к фотографированию сегодня такая же, какой она была у викторианцев. Люди хотят показать, что были с умершим до конца, что они заботились о нем, любили его. Это последняя связь, и это хочется как-то отразить». Смертаграм Похоронная индустрия медленно развивается и эволюционирует. Если сначала были урны с прахом и красивые гробы, то сейчас появилась целая армия профессионалов (в основном женщин) с самыми разными титулами (учитель конца жизни, акушерка смерти и так далее). Они выставляют свою работу напоказ в социальных сетях, зачастую с юмором и с фотографиями. Их посыл таков: не бойтесь смерти, чувствуйте себя комфортно, она не страшная, и у нас есть фотографии в доказательство этого. Они размещают снимки умерших в постелях, которых родственники готовят к погребению, а также в местах захоронения. Они сами показывают смерть, как это делает 41-летняя мастер похоронных дел Мелисса Анфред (Melissa Unfred), работающая в Остине, штат Техас. Женщина иногда сама ложится в мелкие могилы, украшенные цветами и дерном. Анфред, продающая на сайте Etsy футболки с надписью «Кремируем патриархальность», популярна в Твиттере и Инстаграме. Она одна из многих проповедниц движения позитивного отношения к смерти. 35-летняя Кейтлин Даути (Caitlin Doughty) работает директором похоронного бюро и называет себя активисткой и смутьянкой похоронной индустрии. Недавно она представила посмертную фотосессию в викторианском стиле в музее «Купеческий дом» на Манхэттене, пригласив фотографа, делающего фотографии на металле, а потом разместила снимки на Ютубе. Даути является основательницей Ордена доброй смерти и автором книги «Моя кошка съест мои глаза?» (Will My Cat Eat My Eyeballs?), которая вышла из печати в сентябре прошлого года. У нее также есть книга «Дым разъедает глаза и другие уроки из крематория» (Smoke Gets in Your Eyes and Other Lessons from the Crematory), и еще несколько произведений с залихватскими названиями, цель которых — сорвать покров таинственности со смерти. «Нельзя сказать, что никто никогда не снимает своих мам в гробу, — рассказала Даути. — У меня есть фотографии моих дедушек и бабушек, забальзамированных и лежащих в гробах. Но изменилось отношение. Теперь оно такое: „Маму передаем в похоронное бюро, они там что-то делают за закрытыми дверями, а потом возвращают нам тело". Конечно, можно делать фотографии, но это как статуя в музее. Продукт чужого искусства. У меня такое ощущение, что я понимаю, почему таких фотографий естественных тел становится все больше. Люди сами готовят покойников к погребению, делают это вместе и гордятся своей работой». Даути дает семьям советы и рекомендации о ритуалах и процедурах подготовки умершего, вроде того, как охладить тело пакетами с сухим льдом. «Одна семья прислала мне фотографии в процессе работы, но не для того, чтобы спросить, получается ли у них, а чтобы показать, насколько это красиво. Люди боятся, что у них не получится, что покойник будет казаться каким-то незнакомым и неприятным. А когда у них все получается, они хотят это запечатлеть». Директор похоронного бюро из Бруклина Канингем вспоминает, как несколько лет назад выступала в Олбани и сказала, что не хотела бы, чтобы после смерти на нее смотрели родственники и друзья, потому что выглядеть она будет не лучшим образом. Она помнит, что один старик крикнул ей довольно резко и громко: «Ничего, переживешь!» «Улыбнувшись, я подумала: а ведь это замечательно — умереть раскованной, ничем не стесненной, не беспокоясь о своем внешнем виде». Портреты на память Больные раком и прочими неизлечимыми заболеваниями давно уже делают снимки и видео, чтобы показать свои страдания и сделать видимым то, что считается недопустимым. Они размещают их в блогах, в Твиттере, а сейчас и в ТикТоке. Они просят делать это своих родственников и друзей, когда им самим становится уже трудно. Они раздвигают визуальные и эмоциональные границы далеко за пределы зоны комфорта. Как и в викторианскую эпоху, посмертные фотографии детей несут в себе глубокий эмоциональный смысл и имеют особое предназначение. «Теперь я укладываю себя спать» (Now I Lay Me Down to Sleep) — это организация фотографов-волонтеров, которые делают на память портреты детей, часто на руках у родителей, чтобы помочь им пережить горе. Фотограф Оливер Уосоу (Oliver Wasow) вспоминает, как прошлым летом одна знакомая прислала ему снимки своего сына, умершего от рака в восьмилетнем возрасте. Она фотографировала, как ухудшается его здоровье, а потом — свое собственное горе. Смотреть на такие снимки было больно. «Такие фотографии „лайкать" нельзя», — сказал Уосоу. Но он понял, какую ценность они представляют для его знакомой. Некоторые люди, заметил он, видят разницу между аналоговой и цифровой фотографией. Для них цифровая фотография это некая деятельность, а аналоговые снимки являются документами. «А если добавить к этому социальные сети, то получается запись процесса, а не фиксация личности. Но цель остается без изменений, что в 19 веке, что в 21-м, — сказал Уосоу. — Это документирование перехода от физического тела к памяти». Есть более мягкие способы запечатлеть процесс умирания, чем портрет человека, лишившегося жизни. 40-летняя Лашанна Уильямс, работающая в Сиэтле массажисткой и помощницей по завершению жизни, делает портреты своих умирающих клиентов с их разрешения, а потом отправляет их членам семьи, если они об этом попросят. Она фотографирует участок между большим и указательным пальцем, а также мозоли на руках человека. Морщины, говорит Уильямс, это вместилище воспоминаний и пережитого. Она может сделать снимок дряблой кожи на руке, или шрама, а иногда готовит коллажи, соединяя такие фотографии со снимками листьев или цветов. Это абстрактные и в то же время очень интимные фотографии. Однако эстетика и язык современной посмертной фотографии заключается не только в складках ткани и лепестках цветов. 42-летняя Моника Торрес (Monica Torres) работает десайрологом (это человек, который делает прическу и макияж умершим) и бальзамировщиком в Финиксе, а также ведет весьма фривольный аккаунт в Твиттере. Ее специализация — это эмоциональная травма, и она традиционными методами делает покойников похожими на самих себя. «Я не могу создать позитивные и прочные воспоминания для родственников без химикатов и инструментов, которыми пользуюсь в работе», — сказала она. Родственники умерших часто просят ее сделать фотографии или сами собираются у гроба, чтобы сняться на память, говорит Торрес. Склонная к просветительству, она также делает яркие и живые фотографии, размещая их на своем вебсайте. «Сейчас, когда движение позитивного отношения к смерти набрало обороты, — говорит Торрес, — семьи начинают проявлять интерес. А фотографии их горя и переживаний являются мощным средством, помогающим принять смерть и отнестись к ней положительно. Мы хотим придать сил родственникам, рассказывая им о том, что мы делаем, и почему наше искусство так ценно». 37-летний косметолог и стилист из Шарлотты Бэм Трусдейл (Bam Truesdale) готовит умерших к погребению 10 лет. Когда в 2016 году в 61-летнем возрасте скончалась его мать Синтия Каммингс (Cynthia Cummings), он тоже с ней работал. У него есть такая привычка — во время работы с покойником надевать ему наушники и включать церковную музыку, хотя сам он работает молча. Сделав матери прическу и макияж, он приколол ей к волосам белое перо и кружевную накидку со стразами, поправил платье, чулки, а потом поднял ее тело и осторожно уложил в гроб. Весь этот процесс он снимал на смартфон. Правда, когда Трусдейл начал целовать ей лицо, как он часто делал, когда мать была жива, коллега забрал у него телефон и сам сделал эти снимки. После этого мужчина сбросил все фотографии на жесткий диск и посмотрел их только в последнюю неделю января. «В тот день у меня появилось множество эмоций, — рассказал он. — Что-то подсказывало мне — я думаю, это была она — что я не храню память о ней, как она просила». Когда мать Трусдейла была жива, она взяла с него слово, что он сделает так, чтобы все ее помнили. Мужчина сказал: «Я ходил взад-вперед и думал: надо это сделать или нет? Люди посчитают меня странным». Вечером Трусдейл все же разместил фотографии своей умершей матери в Фейсбуке. На следующее утро он проснулся и увидел у себя в телефоне тысячи комментариев и уведомлений. Многие люди просили сделать пост общедоступным, и он это сделал. К концу дня его «лайкнули» 25 тысяч человек, а поделились постом 15 тысяч. Самыми распространенными среди четырех тысяч комментариев были слова о том, что Синтия Каммингс выглядит прекрасно, и что Трусдейл все сделал замечательно. Незнакомые люди писали, как они сожалеют о том, что не поступили точно так же со своими умершими родственниками. Братья и сестры тоже поблагодарили его. «Они не знали, хочется ли им смотреть эти фотографии, — сказал он. — Но они их посмотрели».