Высокий статус культуры – признак самостоятельности государства
Существует такая притча. Во время Второй мировой войны Черчиллю принесли на рассмотрение бюджет страны. Полистав документ, он спросил: — А где же затраты на культуру? — Так война же идёт! Какая культура? — Если нет культуры, так зачем мы тогда воюем? Не берусь судить о достоверности этого диалога, но вне зависимости от того, имел он место на самом деле или нет, суть позиции британской элиты по отношению к культуре и к собственной идентичности он отражает. Да по-другому и не могло быть. Говорят, что любая война ведется за ресурсы. К этой «концепции» пытаются подверстать даже средневековые крестовые походы, находя и там «ресурсную» составляющую, делая выводы согласно принципу — «каждый думает в меру своей испорченности». Однако, очевидным образом, крестовые походы были порождены мечтой об Иерусалиме. «Ресурсная» же компонента была лишь «компонентой», и не более. Но это касается любой войны и даже просто переговоров с «партнерами». Война всегда идет за тот или иной способ жизни. Да, для того чтобы этот способ мог восторжествовать, нужны ресурсы, грубая сила и все прочее, без чего мечта не может быть реализована. Однако в центре всегда будет субъект, идентичность, которые диктуют способы и тип господствования. Так, в XX веке боролись за власть над миром капиталистическая система и СССР. Не будем вдаваться в подробности, насколько поздний СССР хотел строить коммунизм и хотел ли он уже создавать хоть какую-то альтернативу в период своего заката. Очевидно, что он большую часть времени представлял глобальную альтернативу капитализму с иным образом жизни и, конечно, иной культурой. Как только СССР отказался от коммунизма и альтернативности — он распался. И тут не важно, как именно конкретно это происходило, а важен сам принцип — если ты отказываешься от самостоятельного, своего способа бытия, то тебя порабощают те, кто от этого не отказался. И никакое количество танков и ресурсов от этого, само по себе, не спасет, ибо если нет ответа на вопрос «чьи это танки и ресурсы», то нет и ответа на вопрос Черчилля «зачем мы тогда воюем», а если его нет, то война уже заранее проиграна. Не секрет, что статус культуры в СССР при Сталине и даже несколько позже был не чета нынешнему. И так было не потому, что Сталин был «хорошим», а потому, что это было непременным условием для того, чтобы СССР был глобальным игроком. Этот, в общем-то, незатейливый принцип до сих пор не может уместить узкий мозг нашей интеллигенции, которая в большинстве своем до сих пор проклинает не только Сталина, но и СССР, и при этом одновременно умудряется сетовать на плачевное положение дел в культуре, никак не связывая одно с другим. Помните знаменитый сюжет из «Крестного отца» Френсиса Форда Копполы? К крестному отцу приходит адвокат, у которого бандиты изнасиловали дочь, и предлагает ему деньги за месть. Что отвечает крестный отец? «Ну почему ты меня так не уважаешь? Что я тебе такого сделал?» Далее он вербует этого адвоката, что называется, «с потрохами», соглашаясь отомстить насильникам его дочери бесплатно, при условии, если тот, признает его своим крестным отцом. То есть даже бандит понимает, что если сегодня ты согласишься стать наемником, то завтра тебя уже никто даже не наймет, а потом тебя просто убьют, ибо ты потерял «уважение». А наша интеллигенция, потеряв это самое «уважение», теперь удивляется, что ее презирают и «не нанимают». Помнится, специалист по Китаю Алексей Маслов в интервью как-то рассказывал, что если ты общаешься с представителем китайского делового сообщества и нечаянно нарушаешь какое-нибудь местное правило приличия, то тебе никогда не скажут: так нельзя, а скажут: у нас так не принято. И в этот момент становится видно, что представителя китайского комьюнити (цитирую по памяти) «прожигает насквозь вся пятитысячелетняя история Китая». Ну, так поэтому Китай и есть. А мы, в какой-то момент, решив стать «мировой бензоколонкой», отказавшись от своего 70-летнего пути, теперь удивляемся, что нас недостаточно уважают. Человек или общество, которые заменяют культуру идеей комфорта, могут либо пойти в услужение к тем, кто свою культуру воспроизводит, либо начать умирать. Об этом предупреждал еще Александр Блок в своей статье «Интеллигенция и революция». «Великие художники русские — Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой — погружались во мрак, но они же имели силы пребывать и таиться в этом мраке: ибо они верили в свет. Они знали свет. Каждый из них, как весь народ, выносивший их под сердцем, скрежетал зубами во мраке, отчаянье, часто злобе. Но они знали, что рано или поздно все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна». Вера в жизнь может вывести из тьмы. Так жили и считали все великие русские писатели, говорит Блок. И далее продолжает: «Жизнь прекрасна. Зачем жить тому народу или тому человеку, который втайне разуверился во всем? Который разочаровался в жизни, живет у нее «на подаянии», «из милости»? Который думает, что жить «не особенно плохо, но и не очень хорошо», ибо «все идет своим путем»: путем… эволюционным; люди же так вообще плохи и несовершенны, что дай им только бог прокряхтеть свой век кое-как, сколачиваясь в общества и государства, ограждаясь друг от друга стенками прав и обязанностей, условных законов, условных отношений… Так думать не стоит; а тому, кто так думает, ведь и жить не стоит. Умереть легко: умирать можно безболезненно; сейчас в России — как никогда: можно даже без попа; поп не обидит отпевальной взяткой…» Тот, кто «разочаровался в жизни», «разуверился во всем», начинает постепенно умирать — говорит Блок. Преодоление этого тлена было основной чертой всей русской литературы, сколь бы ни расходились ее творцы в своих взглядах по разным вопросам. Этому импульсу наследовала советская культура. Незатейливый, знакомый многим фильм «Достояние республики», снятый в 1971 году режиссером Владимиром Бычковым, утверждал одну главную мысль — большевики воевали за культуру, которая, несмотря на все ужасы, давала надежду на будущее. Одна из главных сцен фильма показывает, как главарь банды «лагутинцев» атаман Лагутин (его роль исполняет Игорь Кваша) предлагает Шиловскому (его роль исполняет Миронов) расстрелять из пистолета семь статуй Терпсихор (античных муз танца) в обмен на жизнь, на что Шиловский отвечает: «Я в женщин не стреляю!» А далее следует очень важный диалог Лагутина и Шиловского. Особенно его важность становится понятна, если учесть, что до этого Лагутин признался Макару Овчинникову (его играет Олег Табаков), что жить он совсем не хочет и живет по инерции. «Вы образованный человек! Уничтожать произведения искусства, по-моему, это варварство!» — говорит Шиловский Лагутину. На что тот отвечает: «Вы ошибаетесь, милостивый государь! Нет высшего наслаждения для интеллигентного человека, чем уничтожить мировой шедевр!» И продолжает: «Уничтожить! А потом, я знаю простых людей! Братья! — обращается Лагутин к своим бандитам. — Вам нужны эти каменные бабы или вам нужны здоровые, работящие, живые девки?» На это он получает одобрение от своих бандитов и подытоживает: «Выбирайте, милостивый государь». В ответ Шиловский убивает Лагутина и погибает сам. Перед тем как так геройски погибнуть, Шиловский во время своего разговора с Овчинниковым претерпел трансформацию своего мировоззрения. Вот этот разговор: Шиловский: «Да, смешная у меня жизнь получилась… В Академии художеств стипендиатом был. В Италию за казенный счет посылали. Егерем был. Цирковым артистом. Наездником на ипподроме. Авиатором и то был… Воспитателем барских недорослей и даже фотографом, а художником не стал…» Макар: «Цели у тебя настоящей не было!» Шиловский: «А у тебя есть?» Макар: «У меня есть. Я для революции живу. Для светлого будущего всего человечества. Для того, чтобы пацан вот этот… Ээээх… Если уйду от пули, помяни мое слово, будет Иннокентий революционным художником». «Ну, мы с тобой этого не увидим», — грустит Шиловский. Макар: «Посмотрим, посмотрим… И тебя предупреждаю, в случае чего — не уйти тебе от революционного суда!» Шиловский: «Согласен! Буду уповать на то, что пролетарский суд будет гуманнее лагутинского. Не о том думаешь, Макар, кто-нибудь из твоих знает, что ты здесь?» Макар: «Тебе что?» Шиловский: «Так ведь бандиты все… изуродуют, разграбят, уничтожат…» Макар: «Осознал или хитришь?» Шиловский: «Ну, считай? что осознал…» То есть создатели фильма противопоставляют тлену, который описывает Блок, русскую культуру и жизнерадостность. Шиловский побеждает сначала тлен внутри себя, а потом гибнет, защищая культуру, от бандита Лагутина, который этим тленом пропитан и потому пытается ее уничтожить. Чем же тогда были наши «лихие 90-е», как не триумфом таких вот «лагутинцев»? После того как они почти добили культуру, у нас не осталось жизненного оптимизма и «настоящей цели», а если ее нет, то какая самостоятельность? И что такое наша интеллигенция, которая приветствовала банду «лагутинцев» в «славные 90-е», как она их любит называть? А как ведет себя противник, он же «партнер»? Следуя сказанному Черчиллем, он не расстреливал античные статуи из пистолета, а насыщал свои институты и спецслужбы выдающимися специалистами по античности. Не случайно директором Королевского института международных отношений, более известного как Chatham House, был такой крупнейший знаток античной культуры, как Арнольд Тойнби (1889−1975). Расшифровкой же кодов знаменитой немецкой шифровальной машины «Энигма» занимался другой суперспециалист по античной культуре — Фрэнк Эзра Эдкок (1886−1968). Эдкок был профессором древней истории Кембриджского университета и по совместительств, работал в Блетчли-Парк, она же Station X, где располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании — Правительственная школа кодов и шифров. Легендарный разведчик Лоуренс Аравийский, помимо прочего, зачем-то перевел «Одиссею» Гомера. Какой же уровень понимания и знания Античности должен был быть, чтобы это осуществить! Подобный список специалистов по Античности, так или иначе связанных со спецслужбами Великобритании, можно было бы продолжить. И продолжить его можно было бы потому, что Британия, как во времена империи, так и сегодня, всегда хотела, во-первых, быть, а во-вторых, знать и понимать, а знать и понимать, для того чтобы управлять. А в представлении британской элиты, да, честно говоря, и любой элиты, претендующей на самостоятельность, эти две культурные составляющие, бытие и управление, всегда были связаны воедино. Кто-то может сказать, что Британская империя распалась гораздо раньше, чем СССР, и потому это плохой пример. На это я отвечу, что, во-первых, «еще не вечер», во-вторых, наличие самостоятельного бытия не гарантирует отсутствие поражений, в-третьих, тут можно было бы начать очень непростой разговор о том, что некоторые специалисты называют «скрытой империей», утверждая, что она просто ушла из легальной, открытой зоны и продолжила существовать. Кроме того, можно было бы обсудить роль Арнольда Тойнби в холодной войне против СССР. Да и сегодня Chatham House по-прежнему достаточно очевидно работает против России. В-четвертых же, в этой статье в мою задачу входило показать корреляцию между самостоятельностью общества и государства и их отношением к культуре. Что мне, надеюсь, уже удалось сделать.
