Институт, который похищает детей и дарит им новые кеды. Отрывок из романа Стивена Кинга
Стивена Кинга называют королем ужасов, и, кажется, об авторе "Кэрри", "Сияния", "Бегущего человека", "Побега из Шоушенка", "Зеленой мили", "Тайного окна", "1408" и, конечно же, романа "Оно" сказать что-то новое невозможно. Его книги расходятся многомиллионными тиражами, по ним снимают блокбастеры, которые смотрят по всему миру. Вот, например, только-только на английском языке вышла его новая работа — "Институт" — и на ее экранизацию тут же купили права. В марте книгу можно будет наконец-то прочитать и на русском, она выходит в издательстве АСТ. Сюжет книги чем-то похож на историю популярного сериала Netflix "Очень странные дела". В центре повествования Люк Эллис, мальчик-вундеркинд. В свои 12 лет он уже поступил в два престижных университета. А еще он сам подмечает свои другие, необычные способности: например, стоит ему разозлиться, как предметы в комнате могут сами начать двигаться, а стекло — разбиться. И вот в тот самый момент, когда мальчик уже принял решение бросить школу ради обучения в университете, его жизнь кардинально меняется и он оказывается жертвой какого-то страшного заговора и нечеловеческих планов. Родители Люка убиты, а сам он похищен неизвестными сотрудниками таинственной организации Институт. В этом отрывке он только-только очнулся в комнате, ужасно похожей на его собственную, но все там абсолютно не так. Пока мальчик пытается понять, где он находится и что происходит, глава Института в своем кабинете решает судьбу Люка и других детей, которые были похищены той ночью. Люк пришел в себя и сразу вспомнил свой сон — не то чтобы кошмар, но приятного в нем было мало. Незнакомая женщина склонилась над кроватью; по обе стороны от ее лица свисали белокурые пряди. Ага. Как скажешь, детка. Похоже на порнушку, которую они иногда смотрели с Рольфом. Он резко сел в кровати и поначалу решил, что опять видит сон. Комната вроде была его: те же голубые обои, те же постеры на стенах, письменный стол с кубком малой лиги. Но куда подевалось окно? Окно, выходившее на дом Рольфа, бесследно исчезло. Люк зажмурился и распахнул глаза: все было по-прежнему. Комната без окон осталась комнатой без окон. Может, ущипнуть себя? Ну уж нет, так все делают — банально. Вместо этого Люк щелкнул себя по щеке. Ничего не изменилось. Он выбрался из постели. Одежда лежала на стуле, куда мама сложила ее вчера вечером: белье, носки, футболка на сиденье, джинсы на спинке. Люк медленно оделся, глядя на стену без окна, затем присел обуться. Кеды на первый взгляд были его: инициалы Л.Э. на месте. Вот только горизонтальная палочка буквы Э длинновата… Люк повертел кеды в руках. Новье! Ни следа грязи. Идеально белая подошва. Шнурки тоже слишком чистые. При этом сами кеды оказались впору, сели как влитые. Он подошел к стене и потрогал ее: может, окно там, под обоями? Нет… Спятил он, что ли? Слетел с катушек, как герой какого-нибудь жуткого фильма Шьямалана? Дети с выдающимися умственными способностями склонны к разного рода нервным срывам… Нет, не может быть. Он психически здоров — как был здоров вчера вечером. Спятивший паренек из фильма считал бы себя нормальным (так Шьямалан бы закрутил сюжет), однако в учебниках по психологии пишут, что сумасшедшие, как правило, в курсе, что сошли с ума. Значит, с ума он пока не сошел. В детстве (то есть примерно в пятилетнем возрасте) Люк коллекционировал значки, которые политики распространяли во время избирательных кампаний. Отец с удовольствием помогал ему собирать коллекцию: к счастью, значки можно было недорого приобрести на «Ибей». Особенно Люка манили значки проигравших кандидатов в президенты США (почему — он и сам не понимал). В конце концов он перегорел, страсть угасла, и большая часть коллекции теперь хранилась где-то на чердаке или в подвале. Только один значок Люк оставил себе как талисман. На нем был изображен синий самолетик в окружении слов: "КРЫЛЬЯ ДЛЯ УИЛКИ". В 1940 году Уэнделл Уилки с позором проиграл Франклину Рузвельту: он взял всего лишь десять штатов, набрав в общей сложности восемьдесят два голоса выборщиков. Обычно Люк держал значок в своем кубке малой лиги. Сейчас он сунул туда руку, но талисмана не обнаружил. Тогда он подошел к постеру со скейтбордистом Тони Хоуком на доске фирмы "Бердхаус". У его постера был надорван левый уголок; этот оказался совершенно цел. Кеды новые, постер тоже, значок Уилки исчез… Нет, это не его комната. В груди что-то задрожало, и Люк сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Затем взялся за дверную ручку с полной уверенностью, что дверь не откроется. Однако ручка моментально поддалась. Вот только коридор за дверью был ничуть не похож на коридор в доме, где он прожил двенадцать с лишним лет. Шлакоблочные стены вместо деревянных панелей, выкрашенные в промышленный бледно-зеленый цвет, а прямо напротив двери — постер с тремя детьми примерно его возраста, бегущими сквозь высокую траву. Одного запечатлели прямо в прыжке. На лицах всех троих застыли безумные — или безумно счастливые — ухмылки. Судя по слогану, все же последнее. Крупная надпись внизу постера гласила: "ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ В РАЮ". Люк вышел из комнаты. Справа коридор заканчивался казенными двойными дверями с ручками во всю ширину. Слева, примерно в десяти футах от точно таких же двойных дверей, устроилась на полу девочка в клешах и футболке с рукавами-фонариками. Чернокожая. И эта самая девочка, ровесница Люка, курила сигарету. Миссис Сигсби сидела за письменным столом и смотрела в экран компьютера. Стильный деловой костюм модельера Дианы фон Фюрстенберг не скрывал ее болезненной худобы. Седые волосы были идеально уложены. Рядом стоял доктор Хендрикс. Доброе утро, Страшила, подумал он, но вслух бы этого никогда не произнес. — Что ж, — проговорила миссис Сигсби, — вот он. Наш новенький. Лукас Эллис. Первый и единственный раз в жизни летел на "Гольфстриме", но даже не догадывается об этом. Судя по всему, настоящий гений. — Это ненадолго, — заметил доктор Хендрикс и выдал свой фирменный смешок, эдакое «И-а!»: сперва выдохнул, потом вдохнул. За исполинский рост — шесть футов семь дюймов — и крупные, торчащие вперед зубы лаборанты прозвали его Донки-Конгом. Она повернулась к нему и строго отчеканила: — Плоские шуточки в адрес наших подопечных не приветствуются, Дэн. — Простите. — Ему захотелось добавить: "Кого ты разыгрываешь, Сиггерс?" — но это прозвучало бы неучтиво. Да и вопрос, в общем-то, был риторический. Сиггерс никого не разыгрывала, а уж тем более — саму себя. Она напоминала того безвестного идиота-нациста, который придумал разместить над воротами Освенцима лозунг Arbeit macht frei — "Труд освобождает". Миссис Сигсби взяла в руки досье на нового мальчика. Хендрикс наклеил на правый верхний угол папки круглый розовый стикер. — Есть какая-то польза от ваших розовых меток, Дэн? Хоть какая-нибудь? — Вы же знаете, что есть. Сами видели результаты. — А им можно верить? Прежде чем добрый доктор успел ответить, в кабинет заглянула Розалинда. — Надо подготовить несколько документов, миссис Сигсби. Скоро поступят пять новеньких — их привезут раньше, чем мы планировали. Миссис Сигсби явно обрадовалась. — Пять человек за день! Видимо, что-то в этой жизни я делаю как надо. Конечно, подумал Хендрикс, ты же не могла сказать делаю правильно. Обязательно надо было намекнуть. — Нет, сегодня только двое, — сказала Розалинда. — Их привезет Изумрудная группа. Завтра трое, их доставит Опаловая. Четверо ТЛК, один ТЛП — да какой! Уникум. Девяноста три нанограмма НФМ. — Авери Дикcон, верно? Из Солт-Лейк-Сити. — Из Орема, — поправила ее Розалинда. — Мормон из Орема! — опять заревел по-ослиному доктор Хендрикс. Этот точно уникум, подумала миссис Сигсби. Розовых стикеров на папке Диксона не будет. Слишком он ценен. Никаких рискованных инъекций, вызывающих припадки, никаких пыток водой… Детей с НФМ выше 90 надо беречь. — Прекрасная новость. Просто отличная. Неси сюда документы. На электронную почту скинула? — Конечно, — улыбнулась Розалинда. Все документы пересылались по электронной почте, в современном мире без этого никуда. Но обе знали, что миссис Сигсби предпочитает пикселям бумагу. В этом проявлялась ее старая закалка. — Сейчас же все принесу. — И кофе, пожалуйста. Миссис Сигсби повернулась к доктору Хендриксу. Такое брюхо при таком росте, надо же. Как врач должен бы понимать, что это опасно — сердечно-сосудистая система работает на износ. Впрочем, никто лучше медиков не умеет закрывать глаза на вопросы собственного здоровья. Ни миссис Сигсби, ни Хендрикс не имели ТЛП-способностей, однако в тот момент им пришла в голову одна мысль: насколько все было бы проще, если бы их связывала взаимная приязнь, а не наоборот. Когда они опять остались наедине, миссис Сигсби откинулась на спинку кресла и взглянула на врача. — Я понимаю, что интеллект господина Эллиса не имеет никакого значения для деятельности Института. С тем же успехом его IQ мог быть семьдесят пять. Но именно из-за выдающихся умственных способностей нам пришлось с ним поторопиться. Он ведь поступил сразу в два престижных университета — Массачусетский технологический и Эмерсона. Хендрикс заморгал. — В двенадцать? — Вот именно. Про убийство родителей и исчезновение их сына расскажут в местных новостях, однако вряд ли история просочится за пределы Городов-Близнецов. Ну, Интернет еще пару недель покипит. Хорошо, что он не успел засветиться в Бостоне. Телевизионщики любят таких ребят — особенно разного рода сплетники. А что я всегда говорю, доктор? — Что в нашем деле отсутствие новостей — хорошая новость. — Именно. В идеальном мире мы бы отпустили этого мальчика. ТЛК нам пока хватает. — Она постучала пальцем по розовому стикеру на папке. — Судя по метке, НФМ у него не очень высокий. Хотя… Заканчивать ей не пришлось. Все и так было ясно: добывать определенные виды товаров и сырья становилось все сложнее. Слоновьи бивни. Тигриные шкуры. Рога носорога. Редкие металлы. Даже нефть. Теперь к этому списку добавились особые дети, чьи удивительные способности не имели ничего общего с уровнем IQ. На этой неделе поступают пятеро, включая Диксона. Неплохой улов — но два года назад их могло быть тридцать. — О, смотрите-ка, — сказала миссис Сигсби. На экране компьютера новый мальчик подходил к самой старшей обитательнице Ближней половины. — Сейчас он познакомится с нашей разумницей Бенсон. Чую, она его обрадует. — Девчонка до сих пор на Ближней половине, — заметил Хендрикс. — Может, пора сделать ее лицом Института? Пусть встречает дорогих гостей. Миссис Сигсби одарила его самой ледяной улыбкой из своего арсенала. — Уж лучше она, чем вы, док. Хендрикс посмотрел на нее сверху вниз и подумал: Отсюда мне прекрасно видно, как стремительно редеют твои космы, Сиггерс. А все из-за вялотекущей, но долгоиграющей анорексии. Черепушка у тебя розовая, как глаз кролика-альбиноса. Он много чего хотел бы сказать главному администратору Института — гнусной безгрудой тетке с идеально поставленной речью, — однако смолчал. Это было бы неразумно.
