Константин Богомолов: рост моих доходов иллюзорен, у меня нет машины, я передвигаюсь на такси и самокате

Константин Богомолов в течение года постоянно в центре внимания: уход из МХТ, сериал «Содержанки», несколько громких сценических проектов, политическая полемика, свадьба, наконец. Главный редактор Business FM Илья Копелевич поговорил с ним об этом этапе и о деньгах, поскольку Богомолов теперь — продюсер и менеджер. Мы в кабинете художественного руководителя Театра на Малой Бронной Константина Богомолова. По художественному беспорядку, который можно видеть, ясно, что вы проводите здесь много времени. Для вас вообще работа в кабинете — это удобно, приятно? Константин Богомолов: Да, удобно. Я здесь репетирую свой собственный спектакль на уровне застольных репетиций: доставляются столы, собираются актеры. Одновременно всякие совещания, встречи. А книжки — чтение, писание? Константин Богомолов: Нет, это не здесь. Здесь просто нет времени. На самом деле огромное время сейчас съедается всяческими совещаниями, обсуждениями, потому что помимо репетиционной работы или переговоров с режиссерами о том, чтобы они поставили что-нибудь интересное, есть дикое количество финансово-технических вопросов: реконструкция идет, оборудование, закупки, заказы, конкурсы, сметы. Так как у нас много постановок, то сметы декораций, оптимизация этих смет, обсуждение затрат. И мне это и интересно, и нравится, и это просто необходимо. То, что необходимо, не может не нравиться. А вы подписываете что-нибудь? Константин Богомолов: Нет, я не подписываю ничего, кроме репертуара и всяких творческих вопросов. Финансовой подписи у меня нет. Но с некоторых пор, вы знаете, многие художественные руководители театров сказали, что им страшновато. Потому что в конечном счете — не подписывает, но руководит. Константин Богомолов: Мне не страшно, но я просто не разбираюсь в деталях финансовых вопросов и финансового экономического законодательства, поэтому глупо будет брать на себя не только ответственность в смысле последствий, но и просто элементарную человеческую ответственность за те вопросы, в которых я не до конца разбираюсь. На то есть специалисты, есть директорат, есть экономический отдел, юристы и прочее. А не бывает так, может, и в вашей уже прошлой театральной постановочной жизни, что директор в другом театре или в этом театре вам говорит: вы хотите вот это, но это мы по документам сделать не можем? А вы говорите: делайте как хотите. Константин Богомолов: Бывает. Нет, я не говорю «делайте как хотите», я вникаю тщательно в ситуацию. Если я считаю что-то необходимым, а это невозможно сделать по документам, но я искренне считаю по тем или иным причинам, например потому, что уже проведен конкурс или уже подписаны какие-то бумаги, а я считаю, что сделана ошибка, то, конечно же, я не скажу «что захотите делайте, только добейтесь того, чтобы было по-моему». Я, естественно, в первую очередь пытаюсь понять, насколько мои требования адекватны, насколько это реалистично. Если я чувствую, что есть какие-то возможности это сделать, я начинаю требовать, давить, просить, расследовать, понимать, сам вмешиваться и пытаться добиться, чтобы было сделано так, как я считаю правильным. А если чувствуете, что невозможно: конкурс прошел, государственные деньги потрачены, и если вы будете добиваться от менеджера, который подписывает, что все равно я хочу по-другому, а он скажет «я сяду за это», тогда вы остановитесь и будете?.. Константин Богомолов: Нет, я не требую ни от кого нарушать законодательство. «У театра трудная финансовая жизнь, естественно, любой театр хочет начать зарабатывать много» Директор вашего театра уже сказал, что билеты на новые спектакли будут стоить 15 тысяч. Константин Богомолов: Нет, это было такое огненное заявление на пресс-конференции, наверное, в энтузиазме сказанные вещи. Действительно, в некоторых театрах билеты достигают невероятных цен. Мы сохраняем цены в пределах разумного. В принципе средняя цена — 1,5-2 тысячи. Есть цены и более высокие, по 7 тысяч какие-то билеты, но их минимальное количество. Основной диапазон все равно в пределах около 5 тысяч. Почему тогда так было сказано? Значит, это было в мыслях? Потому что Константин Богомолов — это сейчас имя, которое гремит везде. Почему бы нет? Константин Богомолов: В мечтах о сборах. У театра трудная финансовая жизнь, естественно, любой театр хочет начать зарабатывать много. И первый путь к зарабатыванию много, наверное, естественно, видится в повышении цен. Но это, во-первых, в данном случае неэффективно, потому что мы находимся сейчас во Дворце на Яузе, туда трудно собирать зрителей, какая бы продукция туда ни заходила. Но через два года вы будете здесь, в самом богатом районе Москвы. Константин Богомолов: Через два года вернемся, будем в самом богатом районе, надеюсь, у нас будут полные залы. И тем не менее в моих планах сохранять разумные цены на билеты. В Европе максимальные цены именно в драматические театры — 40-45 евро, иногда достигает чуть больших цен, когда какие-то гастрольные особенные события. Я повторяю, это не оперные и балетные, а именно драматические спектакли. Это 2-3 тысячи рублей. Это нормальная московская цена. Константин Богомолов: Доступные цены. Я считаю, что и здесь, на Бронной, должны быть такие же в среднем цены. А в Европе театры с такими ценами самостоятельно себя финансируют? Константин Богомолов: Все по-разному. В Германии мощнейшая система репертуарного театра на государственном финансировании. Есть, конечно же, большие денежные вливания в разные успешные театры со стороны спонсоров. Но на самом деле это разветвленная сеть, финансируемая государством через муниципальные образования, федеральные земли, то бишь город финансирует театры. И театры при этом финансируются очень хорошо государством. «Меня эмоционально очень многое задевает, но не то, что я считаю недостойным» Константин, в последний год, если смотреть со стороны, ваша жизнь очень сильно изменилась, вы постоянно в центре внимания. Много лет до того вы были прекрасно известны, любимы в узких, скажем так, в богемных и околобогемных кругах. И вдруг вы в центре внимания всех. Тут и какая-то политическая полемика, и уход из МХТ, и сериал, который уже не столь элитарен, как некоторые ваши спектакли, да и свадьба, наконец. Вы чувствуете этот водоворот хайпа, который вокруг вас происходит? Как вы себя чувствуете в нем? Константин Богомолов: Я спокойно и в существенной степени равнодушно, иронично отношусь к внешнему вниманию. Оно помогает в каких-то вещах, в каких-то вещах оно, безусловно, мешает и могло бы надоедать и утомлять, если бы, повторяю, не существенное количество иронии, которое во мне присутствует, и какого-то легкого, игрового характера, который позволяет это внимание переваривать и перерабатывать. Как в книжке Булгакова «Жизнь господина де Мольера» сказано: слава — это когда твое имя полощут на каждом углу. Под каждым вашим интервью вы всегда увидите массу комментариев, большая часть которых будут негативными. Вы как-то на это реагируете? Константин Богомолов: Я вообще не читаю комментарии. Вам удается? Закрываете, пролистываете? Константин Богомолов: Нет, просто не читаю. И, честно говоря, не все свои интервью просматриваю, которые сняты или опубликованы, далеко не все. Скажем честно, большую часть я даже не просматриваю. А в чем хайп помогает? Раз вы так защищены от негатива, тогда, наверное, вам хорошо? Константин Богомолов: Хайп может помогать в большем количестве зрительского внимания к каким-то своим театральным, литературным и прочим вещам, это такой странный способ популяризации профессиональной деятельности, которая, возможно, была бы далеко не так популярна, если бы этого хайпа не было. Вы, наверное, сейчас один из немногих режиссеров — я бы сказал, еще, наверное, Кирилл Серебренников, которого, к сожалению, показывают в телевизионных программах совершенно в другом жанре, — но вы и он режиссеры, которых, наверное, в Москве, тем более здесь, в районе Малой Бронной, узнают на улице. Вы с этим сталкиваетесь? Константин Богомолов: Да. Люди расступаются? Поворачиваются, оборачиваются? Константин Богомолов: Нет, как правило, чаще всего ничего негативного никогда не было, за последние годы не было ни одного какого-то негативного момента. А чаще подходят и говорят «спасибо вам за то, что вы делаете», или «класс», или что-то еще такое ободряющее, веселое. Но социальные сети все-таки вас стали раздражать, и вы об этом сказали в нескольких интервью. Константин Богомолов: Нет, меня не раздражают социальные сети, это просто спокойная, объективная оценка того, как я отношусь к сетям. Негативное отношение к каким-то вещам не означает, что это меня как-то задевает и раздражает, я просто негативно к этому отношусь — и все. Такое впечатление, что эмоционально вас не задевает практически ничто. Константин Богомолов: Меня эмоционально очень многое задевает, но не то, что я считаю недостойным. Про социальные сети. Взрыв внимания к вам был связан с вашей позицией, которую вы публично высказали в соцсетях по поводу так называемых летних протестов в Москве. Вы в это время были доверенным лицом Собянина, много раз объясняли почему, поэтому не стоит повторять. Но вы в том числе написали, что не одобряете тех людей, которые зовут других людей на так называемые прогулки, называя прогулками то, что в действительности обернется совершенно другими последствиями. «Очевидно, обернется», вы написали. Естественно, часть сообщества в социальных сетях, которая привыкла воспринимать вас в каком-то другом образе, жутко вас критиковала. Вы потом, объясняя все это, говорили, что у вас просто изменилось отношение к жизни, ни разу не объяснили в чем. Наверное, и сейчас не объясните? Константин Богомолов: Я много раз это на самом деле объяснял фрагментарно, более цельно, наверное, на каких-то встречах. Это длительный разговор, и его не сформулируешь в нескольких словах. Ничего особенного во мне не поменялось, во мне естественно эволюционируют какие-то оценки, отношение к каким-то фигурам, к каким-то персонажам, происходящим событиям. Вот и все. Может быть, к стране, к обществу, к жизни? Это отношение к людям или отношение к истории у вас меняется? Константин Богомолов: Это отношение к отдельным личностям и к процессам, назовем это так. Эти личности могут олицетворять этот процесс, могут с ним ассоциироваться, тогда это как бы задевает и отношение к этим конкретным людям. Но это нормальная эволюция, совершенно нерадикальная, она спокойная и естественная. Вы можете назвать ее возрастной? Константин Богомолов: Нет, я не могу назвать ее возрастной. В беседе с Ксенией Собчак вы, как-то перескакивая, не углубляясь в эту тему, сказали: вообще, жизнь есть компромисс. Со словом «компромисс» связана эта ваша переоценка? Константин Богомолов: Нет, это не связано со словом «компромисс». Я не более компромиссен в том, как живу и что делаю, чем пять лет назад, семь лет назад или десять лет назад. А «компромисс» разве плохое слово для вас сейчас? Константин Богомолов: «Компромисс» — это плохое слово, когда в результате компромисса ты не делаешь того, что, по твоему мнению, должно делать. Тогда это плохое слово. Когда компромисс — это один из способов достижения того, что ты считаешь необходимым сделать, это хорошее слово. Но я вообще не нахожусь в зоне рефлексии по поводу того, компромиссно я существую или некомпромиссно, потому что во всем, что я считаю для себя важным, необходимым, принципиальным, я не допускаю компромиссов. «Европейское общество не лишилось своей тоталитарности» Еще одно ваше довольно, наверное, острое для части публики высказывание. Вы побывали на Валдайском форуме и там говорили о западном обществе, что видите в нем в том числе и какие-то следы тоталитаризма, выраженные просто в иной форме, и черты шизофрении. Вот такие слова прозвучали. Расскажете, в чем? Константин Богомолов: Я много раз об этом говорил, что постнацистское европейское общество не лишилось своей тоталитарности, просто функции подавления личности были переданы от силовых органов, от органов полиции, суда, армии, прокуратуры и так далее обществу. И если раньше личность была подавляема силовыми органами, органами государства, то сейчас личность подавляема общественным мнением, в том числе социальными сетями. И, например, европейский художник может получить практически запрет на работу просто в силу высказанного мнения, которое не соответствует неким общепризнанным ценностным категориям европейского общества. Вот и все. У нас иногда как минимум эту функцию осуществляет не общество, а государство. Где тогда легче жить художнику? Потому что у нас, возможно, это моя оценка, общество свободнее, общество поддержит скорее диссидента, чем... Константин Богомолов: Легче жить там, где меньше лукавства. Мне кажется, здесь в этом отношении лукавства гораздо меньше. Раз мы заговорили про такие тоталитарные тенденции западного общества, как вы сказали, не государства, какие у вас вызывает эмоции движение MeToo, если вызывает? И что вы об этом скажете? Константин Богомолов: Никаких эмоций у меня это движение не вызывает. Вообще западные тренды, американские, на ваш взгляд, быстро прирастают сюда? Здесь у нас такое есть, может ли быть, ждете вы этого завтра, что у нас тоже все закипит на эту тему? В театрах? Столько ведь историй может всплыть. Константин Богомолов: Я с большим сомнением отношусь к любым обобщающим высказываниям. Легко ли прирастают западные тренды в России? Какие-то да, какие-то нет, все очень индивидуально. Обобщать я не люблю. Российские актрисы могут начать такое же? Константин Богомолов: Наверное, могут, почему нет. Спрошу про другую западную традицию. В театрах на Бродвее все прекрасно, торжественно заканчивается, в конце концов актеры выходят на авансцену и предлагают всей публике — а публика находится в состояния предполагаемого катарсиса — поучаствовать в том или ином благотворительном проекте. Все заканчивается фразой: ничто не будет слишком много или слишком мало. Слишком мало — это просто пройти и положить какие-то деньги, там стоят волонтеры, слишком много — это купить бекстейдж-экскурсию, которую сами актеры и проводят. В России вы приветствовали бы такое? Константин Богомолов: Я не могу сказать, приветствую я или нет. В своих спектаклях я бы этого не делал. Я не считаю подобные вещи для себя возможными. Мне кажется, что это некое наложение обязательств на людей, приходящих в зал, к которым они по разным причинам могут быть не готовы. Они могут быть к этим обязательствам, или просьбам, или предложениям не готовы просто хотя бы даже потому, что у них нет денег, а публично озвученное предложение и невозможность участия создает дискомфортную эмоциональную ситуацию для человека, который, может быть, и хотел бы поучаствовать, ему это предложили публично, а он не может это сделать. Поэтому я никогда не люблю ставить людей в какое-то такое по жизни некомфортное, неэтичное состояние или ситуацию. Поэтому мне кажется, что правильнее, когда такие вещи существуют, могут присутствовать в жизни, как объявление где-то на стенде или какая-нибудь кнопка на сайте. Ты можешь ее нажать, можешь не нажать, но это твое личное дело, это тебе лично идущее предложение или твой личный выбор. В этом нет некоего момента публичности. Мне кажется, в этом есть какая-то навязчивость. В приглашениях на свадьбу вы даже написали, что если у кого-то есть желание вместо подарков в какой-то благотворительный фонд что-то перечислить, это не к вам. Но не все поняли, по этому поводу тоже была полемика. Константин Богомолов: Ну, не поняли и не поняли. Алена Долецкая, человек, безусловно, понимающий много, не отнеслась к этому с юмором. Константин Богомолов: Что ж делать, бывает. Зачем вам понадобилось это написать? Ведь можно было этого и не писать. Константин Богомолов: Захотелось. Если я буду каждый свой шаг объяснять, я не буду заниматься ничем, кроме объяснений каждого своего шага. Каждый публичный шаг. Это же был публичный шаг. Константин Богомолов: Каждый публичный шаг. Что же делать, если у меня почти каждый шаг публичный. Я же не сумасшедший, чтобы заниматься разъяснениями, комментариями. Это все равно что пишешь книгу, и иные книги состоят в большей степени из комментариев, примечаний и разъяснений. Для кого делаются эти разъяснения и примечания? С одной стороны, выполняют образовательную функцию, с другой стороны, они же делаются для тех, кто не понимает, а значит, не знает чего-то. Вот и все. Не чувствует, не понимает, не знает, необразован. А у кого-то нет чувства юмора. Или это у нас с Ксенией нет чувства юмора. Какая разница? Мы делаем так, кто реагирует, тот реагирует, кому не нравится, тому не нравится. А вас вообще не напрягает, что вы можете у кого-то вызвать какие-то отрицательные эмоции? Константин Богомолов: У меня нет задачи всем понравиться, или всех рассмешить, или всех тронуть, или всем быть понятным. У меня вообще нет такой задачи. Я живу так, как мне хочется, мне нравится, я считаю правильным, мне интересно, в соответствии со своими представлениями об уме, чести и совести нашей эпохи. Вот и все. «В моем личном понимании у меня есть друзья» Фраза, которая очень запомнилась в вашем интервью Владимиру Познеру, — «у меня нет друзей». Более того, вы не страдаете от этого, вы это подчеркнули. А есть ли у вас авторитеты? То есть люди, мнением которых вы не можете пренебречь, как то, о чем вы сейчас говорили. Константин Богомолов: Вы знаете, есть проблема любых интервью, что они не столько занимаются выяснением личности человека, сколько пытаются то ли его иногда разоблачить, то ли подать его образ в том, как это видится интервьюеру, и так далее. На вопрос, есть ли у вас друзья, ответ был в том понимании друзей — наверное, нет. В моем личном понимании у меня есть друзья, но это же мое личное понимание, и его трудно разъяснить в одной фразе. У меня есть люди, которые мне близки, назовем это так. Их мнение для вас всегда важно? Вам хотелось бы быть всегда понятыми ими? Константин Богомолов: Их мнение для меня важно, но не всегда, и уж тем более я не считаю, что быть понятым всегда этими людьми, которые тебе близки, необходимо и правильно. Какие-то вещи могут быть и не поняты близкими людьми. Каждый человек живет своей жизнью, его поступки — это зона его личной ответственности. И если есть какая-то вещь, которую я должен сделать и меня не поймут или ко мне не подключатся, даже самые близкие мне люди, а я считаю, что только так и надо поступить, значит, я буду все равно поступать так. Потому что есть мое творческое, нравственное, человеческое — какое угодно чувство, которое подсказывает мне, что надо поступить именно так, а не иначе. Но, безусловно, у меня есть близкие люди. Почему я говорю о том, что это не друзья в традиционном понимании? Я, например, с некоторыми из них не встречаюсь довольно длительное время, бывает, довольно длительными периодами, хотя мы живем в одном городе. Но всегда, в любую секунду, я могу позвонить им, написать, встретиться, они откликнутся, и поговорить предельно откровенно. И мы находимся с ними всегда на одной волне. И семь лет назад, и десять лет назад, и три года назад, даже если за эти три года могли встретиться два-три раза. Это все равно мои друзья. Но мне в ответ скажут, что это не друзья. А я скажу: друзья в моем понимании. В вашем — нет, а в моем — это близкие мне люди. Совершенно не обязательно всегда быть понятым ими. Если вы на одной волне, то скорее всего. Константин Богомолов: Если мы на одной волне, эти люди с уважением, и с интересом, и с любопытством отнесутся к моему поступку, который они могут не понять, к моему суждению, которое они могут не принять. И в этом они мне близкие люди, потому что я для них как человек важнее, чем мои оценки, какие-то мои поступки, мои суждения. Вот это и есть близкие люди. Как мама, папа. Ты для них любим, важен и дорог вне зависимости. Вот то же для меня и близкие люди. Есть такие люди, для которых я важен, близок и дорог, которые мне даже могут и сказать какие-то вещи, что не согласны, ты не прав, но это не изменит наших отношений. «Это моя рекомендация — приходить в театр, по крайней мере ко мне, свободным от любой предвзятости» Теперь о театре. Публика все-таки должна понять, но определенная публика. Кто ваша публика? Какой вы ее видите в том театре, который будете создавать? Константин Богомолов: Самые разные люди. У меня нет фильтра на то, что должны быть люди богатые, бедные, образованные, необразованные, техническая интеллигенция, творческая интеллигенция... Это должны быть люди, свободные от предвзятости. Это моя рекомендация — приходить в театр, по крайней мере ко мне, свободным от любой предвзятости. Но даже если люди предвзяты и решились прийти, я надеюсь, то, что они увидят, их переменит, заразит, заинтересует. И на этих людей, изначально предвзятых, я тоже рассчитываю. Вы как-то сказали, что существует разный уровень развитости театральных рецепторов, восприятия. Ваш театр непростой. Константин Богомолов: Есть, например, спектакль «Идеальный муж», он идет успешно шесть лет. Недавно сыграли юбилейный 150-й спектакль, был небольшой банкет в Московском художественном театре и так далее. На этот театр ходит очень разная публика и ходила всегда очень разная публика. Там был хайп в том числе, он с лета остался. Константин Богомолов: Хайп давно прошел, а они продолжают идти. Спектакль на хайпе держится год-два. «Идеальный муж» — шесть лет. И не потому, что у него хайп особенный, а потому что он сделан слоями. Какие-то слои воспринимаются всеми, любой публикой, какие-то — только избранной публикой. Условно говоря, избранной, просто более изощренной. Но, конечно же, театр — это общедоступное зрелище. Я люблю театр эстетский, сложный и прочее, но я точно так же люблю, чтобы театр давал пищу очень разным слоям публики и подтягивал их к себе. В спектакле может быть на 80% все понятно, на 20% непонятно. Люди, которые воспринимают 80%, а 20% им непонятны, захотят понять эти 20%. А если в спектакле 60% непонятно, а 40% понятно, то они просто уйдут. Поэтому очень важно соблюдать эту пропорцию. И люди, понимая 70-80% зрелища, на остальные 20-30% захотят взглянуть внимательнее, может быть, почитать какие-то книги, комментарии, с кем-то поговорить и понять это. Это повысит их уровень, усложнит восприятие, и следующий спектакль они поймут полностью. Или более сложный спектакль они поймут тоже на 70-80%. Это будет так работать со зрителями. Со зрителями надо работать. То есть «зрелище» здесь важное слово, которым вы будете удерживать любого зрителя. Константин Богомолов: Театр — это зрелище, конечно же. «Истории с сериалами я отдаюсь полностью, я стараюсь это делать максимально качественно» Гораздо больше людей, конечно, видели сериал «Содержанки», там 10 млн просмотров. Вряд ли столько зрителей бывало на всех даже вместе взятых ваших спектаклях. Там, конечно, такой ярко выраженной элитарности нет. Дальше вы со Start будете продолжать работать? (Видеосервис Start подписал с Константином Богомоловым двухлетний контракт. — Business FM). Константин Богомолов: Да. Вообще, работы у вас стало намного больше. Вы как-то делите эти две вещи? Ведь Start, сериалы — это абсолютный массмаркет. Это разные художественные подходы для вас внутри, разные приемы, разные аудитории? Константин Богомолов: Нет. Может быть, вы обратили внимание, что и в «Содержанках», и в сериале «Хороший человек», который сейчас снят, а выйдет осенью, очень эстетская картинка, которую делал замечательный оператор Александр Симонов, работавший до этого с Балабановым на всех картинах, начиная с «Груза 200» до конца жизни Балабанова, и с Кончаловским все последние картины делал. Это выдающийся оператор, большой художник. И сериалы, которые он со мной снимает, по степени выверенности, тщательности кадра, света, затрат временных и ресурсных на это — это абсолютное кино. И каст у нас не сериальный. Актеры и в «Содержанках», и в «Хорошем человеке» — это не сериального качества актеры. Сейчас сериалы перестали быть вторым сортом в этой продукции. Константин Богомолов: Где-то еще есть зона сериалов, которые сильно отличаются от кино. Слава богу, что «Содержанки», как мне кажется, участвуют в некоем процессе, который возник на Западе и сейчас медленно приходит в Россию, когда к сериалам относятся как к серьезному кинопроизведению. Да, в нем, конечно же, больше сложностей, связанных с тем, что бюджеты на отдельную серию не такие, как в кино. Серия или две серии по размеру могут составлять фактически временной объем полноценного полнометражного кино, а затраты существенно меньше. А затраты непосредственно влияют на качество, не только талант творческой группы. Тем не менее есть процесс, в котором производители пытаются делать сериалы как серьезные произведения. И туда приходят много хороших режиссеров, много хороших актеров уже готовы легко сниматься в сериалах и не относятся ни секунды к сериалам, в которых они всерьез снимаются, как к какой-то дешевой продукции только для заработка денег. А заработок все-таки есть? Константин Богомолов: Естественно. Любая работа — это заработок. Любая работа должна оплачиваться, это нормально. По возможности она должна оплачиваться хорошо. Здесь каждый продюсер и конкретный творческий работник выверяет баланс своих интересов и возможностей. Что касается меня, «Содержанок» и «Хорошего человека», для меня это в существенной степени еще зона профессионального роста. Я учусь снимать кино, я этого не скрываю. Кассовое кино? Константин Богомолов: Да просто кино. Я учусь этой профессии, как я учился и продолжаю учиться театральной режиссуре. Я в театре учился делать спектакли, я учился, заходя в профессиональные театры, работая с профессиональными актерами, делая и более артовые, условно говоря, вещи, и более коммерческие вещи. Моим вторым спектаклем была антреприза, которая прокатилась по городам и весям. А потом я сделал еще одну антрепризу, которая провалилась. Когда я зашел впервые на сцену Московского художественного театра, я делал коммерческий спектакль в «Табакерке», но на сцене Московского художественного театра, «Женитьба Фигаро». Я не считаю это своей удачей — ни творческой, ни коммерческой. Но это был опыт с большими актерами, и этот опыт многое мне дал. Поэтому истории с сериалами я отдаюсь полностью, я стараюсь это делать максимально качественно, одновременно для меня это, конечно же, большая профессиональная школа. Я очень благодарен, что люди, которые мне дают возможность это делать, и я их, мне кажется, не подвожу, потому что успех «Содержанок» очевиден, одновременно дают мне возможность осуществлять творческий процесс внутри сериала так, как мне это представляется необходимым. Какие сериалы вам нравятся? Константин Богомолов: Я мало смотрю сериалы. Как? Вы же теперь делаете их. Константин Богомолов: Ну и что? Я и спектакли мало смотрю. Я хожу в театр раз пять-шесть в год. Это известно, режиссеры не ходят друг на друга. Константин Богомолов: Чукчи не читатели, чукчи — писатели. То есть вы не назовете ни одного сериала, который был для вас определенным мерилом? Константин Богомолов: У меня нет такого, чтобы был мерилом. Вот кино — да, люблю. Я не могу сказать, что я люблю смотреть сериалы, меня угнетает длительность истории. Я не понимаю, как можно потратить ночь, глядя один сериал, семь-восемь серий подряд. Глядя на список ваших активностей, которыми вы сейчас занимаетесь, вас точно не заподозришь в смотрении сериалов, у вас сейчас очень много работы. Константин Богомолов: У меня всегда было много работы, просто когда-то было много работы в театре, я репетировал часто параллельно, заканчивал одну работу, сразу приступал к другой. У меня практически не было зон отдыха, простоя с определенного момента моей жизни, уже давнего, с тех пор как я оказался в «Табакерке». Сейчас масштабы другие. Здесь вы художественный руководитель. В Start вы продюсер, сценарист, режиссер. Константин Богомолов: Может, масштабы другие. Но на самом деле я живу в ритме непрерывной работы уже довольно давно, с того времени, как я пришел работать к Олегу Павловичу в «Табакерку». «Рост моих доходов — это весьма иллюзорное понятие» Про деньги немного. Легко предположить, не залезая в ваш карман, что все те активности, которыми вы занимаетесь, положение, в котором находитесь, известность, которую вы приобрели за это время, безусловно, должны привести к существенному росту ваших доходов. Я не спрашиваю цифру. Я хочу спросить, на что вы собираетесь тратить те деньги, которых станет больше, чем было. Константин Богомолов: Рост моих доходов — это весьма иллюзорное понятие, потому что на самом деле мои доходы не выросли как-то существенно. Я работал всегда много, я продолжаю работать. Где-то я работаю за деньги, а где-то я работаю и без особых доходов, потому что мне это интересно и я могу себе позволить что-то делать без денег. Тем более, честно говоря, я не очень умею себе выбивать гонорары, оклады и прочее. Это не зона моего таланта. Я не люблю говорить про деньги и часто соглашаюсь на не очень адекватные по моим профессиональным возможностям деньги. Стараюсь это постепенно исправлять. Поэтому я к деньгам отношусь спокойно, я предпочитаю их тратить на ребенка, на подарки близким, на удовольствия жизни, которые, опять же, неизбежно связаны с близкими людьми. Слава Богу, пока мне удается не тратить деньги на здоровье. Это основные траты. Я не куркуль, не накапливаю где-то под подушкой или на счетах средства и даже личного автомобиля не имею и машину не вожу. У меня самокат, на котором я перемещаюсь по городу. Доезжаю на такси до какого-то места, где уже пробка образовывается, вытаскиваю из багажника самокат, рюкзак за спину — и доезжаю до места работы. Например, здесь прекрасно по городу можно от Бронной до МХАТа, до кафе, где назначена встреча, до департамента культуры Москвы переместиться на самокате. Уже сейчас та погода, когда можно это делать. Мне кажется, погода специально перестраивается под купленный мною полгода тому назад самокат. Вы сказали, что у вас есть роскошь: вы можете себе позволить делать то, что вам нравится, без оглядки на деньги. А бывали времена, когда вы ничего не могли себе позволить, когда вам не хватало денег на самое необходимое? Константин Богомолов: У меня нет такой позиции, что мне не хватает денег. Я вообще очень мобильный человек. Вот у меня очень долгое время была сильная травма спины, и мне надо было спать на плоскости, чтобы позвоночник приходил в порядок. И я научился спать на полу, у меня нет необходимости в перине. У меня нет понятия «роскошь». Я люблю простую еду. Да, я люблю одежду, например. Я люблю гаджеты, это моя страсть. Телефоны, компьютер, чтобы мне было удобно, комфортно. Это то, на чем я работаю. Но у меня нет зависимости от комфорта. Поэтому я в этом отношении спокоен, и даже когда у меня не было денег, я долгое время не особо зарабатывал — ну, не зарабатываю и не зарабатываю, не проблема. Всегда можно купить дешевые вещи, фетиша из еды я не делаю. Ем вообще мало. Я хожу в том, в чем мне нравится ходить, и навязываю обществу себя таким, какой я есть. Не нравится — ваше дело. Вот и все.