Полумертвый Джон, чай с молоком и тиндер для сиделок

Год назад я проснулась в лондонском аэропорту Гатвик, лежа на своей дорожной сумке. Ночка выдалась не из легких. Около семи часов я провела в зоне прилета в ожидании пригородного автобуса. Меня и других пассажиров, застрявших в аэропорту, всю ночь преследовал охранник. «Проснитесь, мисс, здесь не разрешено спать», — повторил он раз пять, поcле чего я нашла слепую зону возле туалета и спряталась от его цепких глаз. Обращение «мисс» в ближайшие полтора месяца я услышу много раз. Я приехала в Англию работать сиделкой. Идея отправиться на заработки в Западную Европу родилась после просмотра интервью Дудя с воскресшим Johnyboy. Вдохновившись историей бывшего рэпера, я решила повторить его подвиг. Я связалась с двоюродной тетей из Швейцарии и вышла на английское агентство по подбору сиделок. Пазл сошелся. Помогать другим и получать за это приличные деньги — то, к чему я так или иначе стремилась всю жизнь. Бумажная волокита заняла несколько месяцев. Три собеседования, справка об отсутствии судимостей, языковой сертификат IELTS, три рекомендательных письма от бывших работодателей — и вот я оказалась в Великобритании. Мне предстояло пройти недельное обучение в пригороде Лондона. Здесь расположился офис самой крупной в Южной Англии компании, работающей с людьми с инвалидностью. Этакий конвейер сиделок, поставляемых со всей планеты в первый мир. Учебная неделя прошла незаметно. По утрам нас забирали на минивэне и везли в загородный офис, утопающий в зелени и цветах. Нам предстояло ухаживать за неизлечимо больными людьми 24/7, поэтому знания мы получали из самых разных областей жизни. Нас учили оказанию первой помощи, взаимодействию с полицией и искусству мыть руки так, чтобы на них не осталось ни одной бактерии. Помощь от агентства была колоссальная. Под нашу команду сняли двухместные номера в центре города, кормили два раза в день, помогали с открытием счетов в местном банке и страховкой. Сотрудники компании обеспечили нас круглосуточной телефонной поддержкой. Позвонить в офис можно было по любому вопросу в любое время дня и ночи: «Бояться не стоит — равные права и возможности есть не только у клиентов, но и у вас». Коллектив собрался преимущественно женский. Единственный парень на потоке стажировку в итоге не прошел. Он любил подурачиться с манекенами, инвалидными креслами и прочим медицинским инвентарем. Несмотря на то что экзамен он сдал безупречно, его поведение сочли несерьезным, и он вернулся домой без работы. Остальные, как и я, сдали экзамен с первого раза. Параллельно с учебой нам подбирали клиентов. Принцип похож на приложение Tinder. Клиент «лайкает» анкеты понравившихся сиделок. Сиделки «лайкают» анкеты понравившихся клиентов. Большой акцент в этой истории делается на личность. Кто этот человек, с которым я буду жить и работать бок о бок на протяжении нескольких месяцев? Он экстраверт или интроверт? Он любит шопинг или классическую живопись? Мой Match случился с 60-летним господином из городка Уэлин-Гарден-Сити. Воодушевленная происходящим, я отправилась в Уэлин-Гарден-Сити. Информации о будущем клиенте было немного. Его зовут Джон, ему 59 лет. Он сообразительный мужчина с отличным чувством юмора. У него есть семья и дети, с которыми он живет раздельно. Половину своей жизни он был здоров, вторую половину парализован до ребер. Его разум не поврежден, но у него есть несколько страшных диагнозов, среди которых тяжелая форма сахарного диабета и сепсис. Перед началом работы я выяснила, что государство на протяжении 30 лет снимает Джону трехкомнатное бунгало в центре города. Дом подбирался с учетом его диагноза и полностью переоборудован под его нужды. На государственные деньги Джон покупает продукты, оплачивает счета, медикаменты и сиделку. Для меня, как для журналиста из России с опытом работы в социальной сфере, эта история показалась фантастической. Когда я впервые увидела Джона, то с трудом справилась с чувством подступающего к горлу ужаса. Лысый, бледнолицый, без передних зубов — он лежал в неестественной позе и клацал длинными пальцами по ноутбуку. При анорексично худых конечностях туловище его было солидных размеров. Из-за того что он годами был прикован к постели, его живот сполз на левый бок и периодически выглядывал из-под одеяла. Мы пожали друг другу руки, и я в некотором оцепенении ушла знакомиться со своими обязанностями. Тем же утром я пообщалась с его сиделкой. В сфере по уходу за больными это называется передача. В течение суток одна сиделка посвящает другую в тонкости ухода за клиентом и только после этого покидает рабочее место. Коллега мне попалась с 10-летним стажем: то, что для нее было easy-peasy (проще простого), меня повергло в шок. С ловкостью циркового трюкача она меняла Джону подгузники, сортировала таблетки, готовила обеды и заполняла таблицы о его здоровье. Она не слишком старалась разжевать происходящее, а я постеснялась спросить ее обо всем, что было непонятно. За ужином мы разговорились. Выяснилось, что женщина переехала в Англию из Восточной Европы, спасаясь от перестроечного ужаса 90-х. Многие англичане до сих пор относятся к людям ее происхождения, как «ко второму сорту». Толерантность — фасад английского общества, за которым скрывается шовинизм, империализм и предрассудки. Мне, как человеку из России, она посоветовала быть осторожной. «Русских здесь не любят», — сказала она, перейдя на полушепот. С шовинизмом я столкнулась несколько раз. Помню, однажды Джона навестил семейный доктор — фигура в английском обществе более чем уважаемая. Он с большим почтением рассказывал врачу о своих недугах, в то время как я выполняла функцию девочки на побегушках. Джон огрызался на меня и повышал голос до тех пор, пока доктор не сделал ему замечание. Таких случаев было несколько. О каждом из них я сообщала в агентство. Его поведение списывали на болезнь и проводили с ним воспитательные беседы. Когда моя восточноевропейская коллега уехала, я осталась с Джоном один на один, смутно понимая, что от меня требуется. Он оказался настоящим контрол-фриком с расписанным по минутам распорядком дня. Подъем в семь утра, прием таблеток, смена подгузников, чай с молоком, завтрак, мытье, прием таблеток, ланч, чай с молоком, перерыв, прием таблеток, ужин, чай с молоком. «Не могли бы вы принести мне чашечку чая, Мария?» — эту фразу он повторял с характерным британским акцентом каждое утро, день и вечер, как «Отче наш», как «Боже, королеву храни». Я в строгой пропорции смешивала чай с молоком и дрожащими руками несла ему кружку в постель. Чаепитие, как правило, сопровождалось приемом таблеток, некоторые из которых он отказывался пить. Я паниковала. Вскоре выяснилось, что мой английский, который так нахваливали Джону сотрудники агентства, оказался откровенно слабым. Я не знала десятки слов, необходимых в бытовой речи. Тазики, трубочки, банки, дверные ручки — все это высыпалось из моей головы, несмотря на годы изучения языка. Помножьте эту ситуацию на крайне специфичный британский акцент и отсутствие у Джона доброй половины зубов — и вы получите коктейль под названием «я не понимаю, что происходит». Из-за языкового барьера я не могла выполнить простейшие просьбы вроде той, чтобы переставить вентилятор с пола на тумбочку. Смена подгузников давалась мне титаническими усилиями, так как речь в данном случае шла о парализованном человеке с солидным весом. Даже еда — и та выходила предательски невкусной, потому что я не могла приноровиться к новомодной английской духовке. Джон злился. Его взрывной характер наложился на мою неопытность. Начались крики и истерики. Точкой кипения стала история с подставкой для ноутбука. Днем он любил посидеть в интернете, чтобы в режиме онлайн закупиться продуктами и всякой мелочевкой по дому. Поскольку Джон не вставал с кровати, я должна была приставить к нему специальную подставку и положить на нее лэптоп. Ковырялась я с подставкой неприлично долго, и в какой-то момент он взорвался. «Мария, ты абсолютно тупая девчонка!» — выдал он. Подставку я в итоге установила и в слезах убежала на задний двор. Утерев слезы, я вернулась к нему в комнату, полная решимости расставить все точки над i. Джон к тому моменту успокоился. Он как ни в чем не бывало заказывал китайскую еду по телефону и даже напевал себе что-то под нос. «Джон, нам нужно поговорить. То, что я не знаю, как установить подставку под ноутбук, не делает меня тупой. Я приехала с другого конца света, чтобы заняться работой, которую делаю впервые в жизни. Я напугана не меньше твоего. Но я не тупая». Он замолчал, а потом вдруг сказал: «Прости, Мария, ты права». Со временем Джон оттаял и стал значительно реже повышать голос. Мы притерлись друг к другу, и я стала лучше справляться со своими обязанностями. Грязные памперсы, кровавые катетеры, беззубый рот, потягивающий чай из трубочки, были частью картины с двойной экспозицией. Другая часть — его волевая натура, страстно цепляющаяся за жизнь. По ночам Джон разговаривал со своей болью. «Уходи! Оставь меня! Не возвращайся никогда!» — казалось, он пытался ее перекричать. Я, конечно, даже через стенку слышала каждый звук и не могла уснуть. Мне было невыносимо слышать его страдания. Но как ему помочь, я не знала, оттого мы частенько делили бессонные ночи на двоих. Его тело постоянно давало сбои: время от времени он терял слух, зрение и способность ясно мыслить. У него обострялись старые болячки и возникали новые. Его тошнило и он впадал в полуобморочные состояния. Я понимала, что лучше от моих переживаний ему не станет, и делала все, что требовалось. «У меня было много сиделок. Большинство из них, видя то, что видела ты, начинали плакать и впадать в панику. Ты же просто делаешь свое дело», — таким был его скупой английский комплимент, который я храню в памяти до сих пор. Конечно, кроме его болезни было много всего хорошего. Мы смотрели по телевизору митинги против brexit, глупые проделки Терезы Мэй, английские стендап-шоу и трилогию про Властелина Колец. Периодически он заказывал нам еду на дом, а я угощала его свежеиспеченными пирогами из соседнего супермаркета. Мы много разговаривали и смеялись. Он вообще любил посмешить людей вокруг, подолгу рассказывая байки из жизни. По средам к нам приходила медсестра помогать с его гигиеническими процедурами. Молодая девушка с белозубой улыбкой, с моим подопечным она всегда была приветлива и мила. Когда мы переворачивали тяжелое тело Джона и натирали его полотенцами, шутки сыпались из него фейерверком. Нас это, конечно, восхищало: как у человека в его положении может быть столько иронии над собой? Вскоре Джон сообщил мне по секрету, что медсестра ему нравится, но он, как настоящий джентльмен, ухаживать за замужней дамой не может. Как-то раз я проснулась в шестом часу утра от криков: «Мария, я не могу выбраться из сна!» Джон ворочался в агонии и плохо понимал, что происходит. Когда я начала звонить в скорую, он отобрал телефон и настоял на том, чтобы сделать все самому. Джон обстоятельно объяснил сотрудникам, что он не может выбраться из сна и ему в этом непростом деле требуется помощь. На том конце провода его сочли сумасшедшим, и скорая в итоге не приехала. Тем не менее, он был уверен, что помощь уже в пути. Он криками выгнал меня на улицу встречать карету скорой помощи. Каждый раз, когда я возвращалась, он кричал с удвоенной силой, и я предпочла остаться снаружи. На улице был туман, морозный ветер щипал кожу, соседи досматривали последние сны. А я стояла вокруг этой пустоши, как дура, и ждала приезда несуществующей скорой. Помощь я в итоге вызвала с улицы. Приехали фельдшеры и после обследования забрали его в госпиталь с подозрением на сепсис. Когда Джона увезли в больницу, я целую неделю провела одна. Было время осмотреться и изучить окрестности. Я гуляла в парках, кормила лебедей, ела свежие круассаны из Lidl и безумно скучала по дому. Ни в одной европейской стране мне не было так одиноко, как в Великобритании. Как мне кажется, во многом это связано с тем, что сходств между Россией и Объединенным Королевством критически мало. Я насчитала два: дух империализма и скверный характер, как следствие погоды. Спустя неделю Джона выписали. Его состояние стабилизировалось, и мы продолжили жить в привычном темпе. Приближался день его передачи постоянной сиделке. Попрощались мы довольно сдержанно. Пожали друг другу руки и поблагодарили за пережитый опыт. Я опаздывала на вокзал и не успела, а может быть не смогла озвучить все то, чем было переполнено сердце. Знаю, что Джон оставил обо мне хороший отзыв. Жив ли он сейчас, все ли у него хорошо, пьет ли он чай с молоком на завтрак, ругает ли Терезу Мэй — ничего из этого мне неизвестно.