Как коронавирус убил мою мечту

Дневник россиянки из Бельгии — от отрицания COVID-19 до его принятия «Он кашлянул, вот еще раз. Ну сколько можно, прекрати же!» — агрессия нарастает внутри меня, пока я грозно смотрю на своего бойфренда. Мы живем в Бельгии, здесь не делают тестов никому, кроме врачей и политиков, поэтому даже если у моего друга и есть коронавирус, то он об этом не узнает (узнать смогу только я, если его заберут на скорой). Его кашель меня раздражает, а может, раздражает не кашель, а он сам — мы уже больше 2-х недель сидим дома вдвоем и наши отношения с карантином справляются хуже, чем системы здравоохранения стран Европы — с вирусом. Он почти не работает в эти дни, только кашляет и пылесосит без перерыва, потому что убеждает себя, что кашель у него не от вируса, а от внезапно проявившейся аллергии на пыль. А я… я бы и хотела работать, но что-то пошло не так. Я уже три года живу в Брюсселе, но еще ни разу не работала тут официально: то фриланс, то магистратура, то какие-то нерегулярные заказы. Я фотожурналист, переехала из Москвы вслед за возлюбленным и одновременно перекрыла себе кислород: в том смысле, что по-французски писать я не умею. Короче, в новой стране я начала все заново и, сменив несколько амплуа (учителя фотографии для русских эмигрантов, студента-магистранта факультета искусств в местном универе, коммерческого фотографа, да что там — я даже торговала на бирже вместе с бойфрендом и проиграла кучу денег), пошла на курсы графического дизайна и стала искать подходящую стажировку. В декабре я влюбилась в бельгийскую компанию со стильным сайтом и крутым набором клиентов от Danone и Philips до Reuters и General Electric. Я хотела получить опыт в дизайне, а они искали интерна в отдел маркетинга. Мы созвонились, встретились — и оказалось, что они просто космос. 3 месяца назад: все спокойно, я будто в кино В Ухани вирус уже начинал свою пляску, в Москве еще догуливали новогодние праздники, а в Антверпене мне проводили экскурсию по офису инновационной консалтинговой компании. 6 января, первый день моей стажировки. Я в полном восторге: разглядываю красную лошадь, символ мустангов (Нью-Йоркской части команды), в центре модного офиса, улыбаюсь своим новым коллегам: хорошо одетым красивым молодым ребятам. Команда тут очень интернациональная, и внешне все как на подбор красавчики и спортсмены. Чувствую себя в каком-то фильме: мне сразу выдают последнюю модель макбука и черный блокнот Moleskine, на страницах которого мои будущие коллеги написали пожелания. Девочка из Китая, например, нарисовала матрешек, австралийка-копирайтер наклеила осьминога, символизирующего мои разнообразные таланты, офис-менеджер так вообще не поленилась и распечатала фото нескольких знаменитых Елизавет от королевы Англии до императрицы Елизаветы Петровны. В мою честь на полочку с флагами добавили российский (всего их там штук 15 или даже 20!). В мою первую пятницу я впервые в жизни сыграла в хоккей благодаря главному бухгалтеру, страстному хоккеисту, который арендовал каток для нас. За первые выходные прочитала о том, как одна из моих коллег ушла из Гугла и уехала из Калифорнии в дождливый Антверпен, чтобы присоединиться к нашей компании. К концу второй недели я простояла в планке больше 10 минут: посреди рабочего дня часть команды ложилась на локти прямо на полу в центре оупен спейса, а наш копирайтер из Австралии засекала 60 сек. Часто за этим следовала еще минута приседаний, а иногда кто-то начинал играть в дартс или пинг-понг. “Just for fun!” (просто ради прикола) или “why not?” (почему бы и нет) — с таким настроением ребята дурачились, возвратившись из командировки, например, в Индию, где обучали директоров крупных корпораций инновационным приемам. Примерно тогда же я с удивлением узнала, что большинство коллег — мои ровесники, им по 26-29 лет. Во время ланчей команда собирается у длинного стола и болтает за супчиком и салатиком с тофу или индейкой — после 12 ланчей я все еще понимаю только процентов 70 от шуток и историй англоговорящих ребят. Я думала, что свободно владею английским до тех пор, пока не столкнулась с ними. Смеюсь вместе с другими, как в детстве, когда ориентируешься по взрослым и очень хочешь показать, что понял столько же, сколько и они. Вирусом, как вы поняли, тогда и не пахло: скорее ощущался аромат весны. Дела компании шли прекрасно, и мои надежды на будущую работу у них только укреплялись. 2 месяца назад: как выглядит этот вирус? Может, короны вставим смеха ради? Спустя месяц в компании я мысленно повторяю перед сном, будто молитву или заклинание: “Пусть мне предложат контракт, пусть поймут, что я им нужна, пожалуйста, пусть!”. Стажировка до конца марта, поэтому есть еще время показать, что я научилась понимать американский, австралийский, британский и южноафриканский английский и могу соображать не хуже Монти. Каждое утро я встаю в 6:50 (“Во сколько? Какой ужас!”, — мои московские друзья спорят между собой, как (не)долго я смогу ездить каждый день из Брюсселя в Антверпен), через час сажусь в электричку, через два — я в офисе. Как ни странно, несмотря на недосып и недовольные кряхтения бойфренда, утренний сон которого я тревожу из-за этой моей стажировки, в офис я еду с воодушевлением. “Давайте сделаем пост в соцсетях про то, кто зарабатывает на коронавирусе?” — говорит наш копирайтер. Мы сидим на утренней планерке. Мы впервые обсуждаем вирус, наводящий ужас на Китай. Моя задача — найти хотя бы пять компаний, которым инфекция приносит доходы, и оформить информацию в слайды. Маски, вакцины, видеоигры про всемирное заражение и дезинфекторы — фавориты в моем списке. На их поиск я потратила несколько часов: информации очень мало, точных данных ни о заболевших, ни тем более об удачных бизнес-решениях почти нигде нет. Кажется, мы будем первыми, кто сделает такую подборку, по крайней мере, в англоговорящем мире. “Как выглядит этот вирус? Может, короны вставим смеха ради?” — улыбается девочка-маркетолог, заглядывая мне в экран. Там я подбираю фон для иллюстраций, нашла фотографию вируса болезненно-желтого цвета: кругляшок с точками вокруг, вроде напоминает по форме коронавирус, хотя все они немного похожи. Заголовок у нас “Темная правда”, размещен на черном фоне: подбираю цвет шрифта. Серым буквы не читаются, фирменным красным — слишком кроваво, белым — забавно: конфликт содержания и формы. “Что думаешь, Монти?”. “Надо желтый, причем — холодный! Текст будет выглядеть заболевшим на все сто”, — смеется она. Окей, не кровь пока, но пожелтевшая кожа, выглядит и правда угнетающе, публикуем! В тот момент, казалось, что вирус — это как голодающие дети в Африке или война на Ближнем Востоке: вроде и понимаешь, что полная жесть, но она так далеко, что всерьез о ней как-то и не подумать. Все больше шуточки да мемы. Хотя мы и обсуждали самолеты из Китая, которые будут летать и заражать весь мир, но все равно казалось, что произойдет что-нибудь и до нас вирус уж точно не доберется. Кстати, тот пост стал самым обсуждаемым нашим постом за месяц: в основном нас ругали за попытку пропиариться на вирусе или за осуждение других компаний. Менеджерам все это нравилось: на то и был расчет — чтобы о нас заговорили. 40 дней назад: вирус еще где-то там, но как будто стал реальнее У меня важный день: я наконец-то уговорила Монти и всех остальных в нашей команде маркетинга запустить видео-истории про консультантов. Цель — привлекать новых сотрудников в компанию. Кстати, я уже не новенькая: они наняли менеджера по продажам и девочку-консультанта, которая после 4-х лет в Австралии вернулась в Европу ради этой работы. Иду важная по офису со сценарием в руках и чувствую себя уже не каким-то стажером, а полноправным сотрудником: ведь я запускаю новый проект и буду в нем все решать сама. Про что будет первый ролик? Про итальянского консультанта Марко, который на следующей неделе переезжает в Сингапур открывать новый офис компании и развивать проект клиента в новом регионе. Сниму, как Марко пакует свои вещи, устраивает прощальные ужины с друзьями в барах и как его будут провожать в антверпенском офисе. На следующее утро, пока я досыпаю в поезде, мне приходит сообщение: “Моя поездка отменяется, я сейчас на звонке с клиентом, объясню все после обеда”. Ну вот, все напрасно... Наверное, клиент не подписал договор — или… неужели, это из-за вируса? Хм, наверное, и правда только угроза жизни может повлиять на такой переезд. Через пару часов встречаю Марко в офисе: да, все дело в вирусе. Но и в клиентах тоже: они заморозили проект, который он должен был развивать в Сингапуре, на неопределенный срок. Из-за вируса. “Что ты чувствуешь?” — осторожно спрашиваю его. “Да пока ничего, я в шоке, если честно: вирус меня, конечно, не остановил бы, а вот срыв проекта — это полный отстой!”. Досада — главная эмоция, связанная с вирусом. Он так далеко, а эффект от него уже ощущается здесь, даже мне от него досталось: придется переписывать сценарий, а за Марко обидно ужасно. А эти корпорации, которые неожиданно замораживают проекты: какие перестраховщики, все ведь направлено на уменьшение рисков для своей репутации… 23 дня назад: вирус уже где-то здесь Моя лучшая подруга из Москвы будет в Париже проездом — она едет в Женеву делать крупную конференцию для стартапов. Мы проведем вместе четыре дня, работать буду удаленно. Гвоздь нашего путешествия — концерт оркестра Теодора Курентзиса в парижской филармонии. Играть будут Малера. Билеты куплены, шампанское открыто. Мы гуляем по Парижу, заходим за пирожными в прекрасные местные булочные и выбираем идеальные кафе для работы в понедельник. Пока едем в метро, Даша читает вслух комментарии друзей из фейсбука под ее постом с фото из Парижа. Кажется, все сошли с ума: спрашивают, в маске ли она, зачем так рискует здоровьем и едет в опасное место и желают не заразиться. Мы стоим в вагоне метро, конечно, без масок (их никто тут не носит, что за бред?) и чувствуем просвещенное превосходство над друзьями из России — они находятся под влиянием фейковых новостей про гниющий Запад, ну или просто паникуют от нечего делать. Следующая станция “Porte de Pantin”, приехали! Мы бодро идем в сторону громадного здания — можно было и пораньше выйти, но мы как обычно — все в последний момент. Надеюсь, они не начнут вовремя. “Простите, вы не знаете, где вход в главный зал?” — концерт начинается через 7 минут, а мы все еще снаружи не в силах найти правильный вход. Людей почти нет, все, видимо, уже сидят в зале. Мы нашли единственную парочку, которая, как и мы, опаздывала. Надо обогнуть филармонию и войти сбоку, как мы поняли, следуя за ними. Уличные эскалаторы, ведущие по стрелке в нужном направлении, конечно, не работали. Вот и билетер. “Извините, концерт отменен, вы не получили имейл?” — интересуется продрогший сотрудник. Его оставили на входе сообщать неприятную новость зрителям, которые не регулярно проверяют свою почту. “Это из-за вируса, да? А когда решили отменять?” — тихо спрашиваю я. Даша почти что плачет рядом, она так хотела сходить на этот концерт. “Да, сегодня утром пришло новое постановление от правительства: все мероприятия на 1000 человек и больше отменяются. Деньги за билет вам перечислят на карту, но не ждите их на этой неделе: у нас отменили все концерты на месяц вперед, поэтому будут задержки с возвратом, уж простите”. Мда, вот почему не было людей и эскалаторы не работали. Впервые мы ощутили неприятное присутствие вируса — он уже здесь, рядом, добрался до нас. Он больше не полумифическая новость из Китая и не мера предосторожности в Сингапуре, он вот, перед нами, спрятался в дверях парижской филармонии. В метро заходить уже не хочется: пойдем домой пешком, через весь Париж, будем обсуждать пост-апокалиптические теории и пить вино. Все-таки жизнь прекрасна! 19 дней назад: кажется, все серьезно Недолго Даша пробыла в Женеве: командировка была рассчитана на месяц, но закончилась через день после ее приезда. Руководство решило проводить конференцию онлайн, а всех сотрудников отправить по домам. Без приключений в Москву вернуться ей не удалось: в аэропорту Женевы на стойке регистрации ей сказали, что в самолет не посадят, так как она приехала из Франции, а там много заболевших. Следующие 24 часа Даша почти не спала: ей пришлось занимать деньги у друзей на новый билет из Парижа, возвращаться туда и сидеть в аэропорту целый день в ожидании рейса. Почему не посидеть в городе? “Все кафе закрыты, а работать мне надо, что я, на скамейке в парке буду мерзнуть или мне стоять на улице? В аэропорту, кстати, тоже все кафе закрыты, меня уже тошнит от бутербродов и салатов из автоматов”, — слушаю аудио-сообщения подруги по дороге из Антверпена в Брюссель. Я только что перешла в другой вагон потому, что напротив меня сели четыре женщины с азиатской внешностью солидного возраста, еще и в масках. Одна из них даже кашляла. Мне было неловко, но чувство опасности оказалось сильнее. Даша присылает селфи — она тоже в маске, измученная, сидит на своем чемодане. Завтра на работе общий созвон: руководство хочет сообщить о своих планах в связи с вирусом. Я останусь дома — все равно пятница, большая часть ребят не поедет в офис, садиться в поезд уже, честно говоря, не хочется. А еще вечером к нам придут гости, надо будет что-то приготовить. 18 дней назад: вирус убивает мою мечту Только что я узнала, что мое будущее в компании умерло. Догадайтесь, из-за чего. Только что CEO на общем колле со всей командой сообщил о смене стратегии: новых людей больше нанимать не будут, а при совсем плохом раскладе кого-то даже могут перевести на фриланс или на 3-4-х дневную рабочую неделю, чтобы срезать расходы. То есть работодатель готов продолжить мою стажировку, но после её окончания работу мне не предложит. А еще со следующей недели все без исключения сотрудники работают из дома. В офис всегда можно заехать за зарядкой, мышкой или клавиатурой, но оставаться там нельзя. Сразу после звонка мне пишет коллега, который сегодня вместе с женой должен прийти к нам на ужин: они не придут, просят прощения, но решили “ограничить свои социальные контакты” на всякий случай. Мне грустно, я сижу в гостиной, начинает смеркаться. Открывается дверь, пришел мой бойфренд и с порога заявляет: “Все кафе, бары, рестораны и дискотеки с завтрашнего дня в Бельгии закроют!”. “Наш ужин отменяется, мне срочно надо в бар”, — реагирую я. Он, не раздеваясь, ждет меня у двери. Как странно, вот мы идем пить коктейли в любимый уютный бар, а завтра уже не сможем — не верится даже. В баре все по-прежнему, только вот столик наш официант протер не как обычно полусухой тряпкой ради приличия, а губкой с дезинфектором. Мы, в общем, были не против, главное, чтобы коктейли были вкусными! В тот вечер мы много пили и долго говорили о вечном. Приближение вируса провоцирует мысли о жизни, о будущем, вырывает из рутинного водоворота. Наверное, с какой-то стороны это хорошо. Но вообще-то у меня все не очень: через две недели мне придется искать работу и кто знает, когда я ее еще найду. А может, все и к лучшему: все-таки маркетинг — не совсем мое. Но за несбывшуюся надежду обидно. 11 дней назад: #wfh форевер! Оказалось, что работать из дома здорово! Здесь это называют #wfh — work from home. Я стала высыпаться и даже начала бегать — сегодня пробежала свои первые 10 км в 2020-м. Сначала бег был вынужденной мерой, ведь все спортзалы в стране закрыты с понедельника. А потом оказалось, что бегать в парке по утрам и жмуриться от солнца — намного приятнее, чем после работы потеть вместе с десятками незнакомцев на дорожке. Только вот люди на улицах часто шарахаются от меня, когда я бегу: наверное, правильно делают, я же тяжело дышу, мои микробы могут и до них долететь. Единственное, к чему можно придраться: в пижаме весь день провести не удавалось, потому что видеозвонки у нас регулярные и не только по работе. Ежедневная планерка (видео-звонок с командой маркетинга) начинается в 9:30, сплю я теперь до 8 в дни, когда бегаю, и даже до 9 (то есть на два часа больше обычного!) во все остальные дни. Многие запланированные оффлайн вечеринки и активности ребята оперативно перевели в формат онлайн. И за первую неделю дистанционного #wfh я уже простояла в планке 5 минут (следя за товарищами на экране), перепрыгивала через свечку на полу по команде нашего коллеги-иранца (так мы отмечали персидский новый год, во время которого принято перепрыгивать через костер, оставляя все плохое гореть в старом году, — очень похоже на Масленицу) и чокалась бокалом с веб-камерой ноутбука, пока коллеги (уже почти бывшие, но лучше об этом не думать) делали скриншот нового способа выпивать всем вместе после работы. За бокалом мы обсуждаем последние новости: парень из отдела кадров рассказывает, как бельгийская семья приехала из Брюсселя в свой домик на море, а их развернули и выписали штраф на 5 тысяч евро. “Недешевые выходные у ребят вышли, ха-ха”. 7 дней назад: вирус убивает маркетологов и эйчаров Сегодня произошло внезапное: к нашему утреннему звонку присоединился исполняющий директор и девочка, возглавляющая отдел внутреннего развития компании. Cегодня они просто взяли и уволили весь наш отдел! Ну, то есть, не уволили, а отправили на так называемое временное пособие по безработице, оставив в строю только руководителя отдела. Я впервые увидела подступающие слезы в глазах обычно бодрой и предсказывающей ситуацию минимум на два хода вперед Монти. Она этого явно не ожидала. Как и другие ребята: наш копирайтер переехала из Австралии ради этой работы, а маркетолог из Мадрида только полгода назад пришла в компанию и очень берегла свое место. Ко мне новость дня практически не относилась, но я тоже испытала шок. “А вы не рассматриваете вариант сократить количество рабочих дней или перевести нас на фриланс?” — спрашивает австралийка. “К сожалению, нет: мы всю неделю занимались анализом ситуации и поняли, что шанс на выживание будет только у тех, кто как можно раньше срежет как можно больше расходов”. Сегодня вторник, и всех попросили закончить срочные дела и передать все остальные коллегам до конца недели, потому что на пособие они отправятся уже с понедельника (даже до начала апреля ждать не стали). “Ваш отдел маркетинга не одинок: то же самое ждет почти половину наших сотрудников. Например, у отдела кадров теперь нет работы и они тоже идут на пособие, нам даже придется отказаться от трети консультантов. Только не сообщайте пока эти новости, у нас до завтра запланированы звонки с каждой командой, хотим лично им все рассказать”, — с виноватой улыбкой завершил разговор директор. Желание работать как-то резко улетучилось: на улице солнце, пойду лучше погуляю. Давно я не могла себе позволить выйти на прогулку посреди рабочего дня. Гулять, кстати, теперь нужно по правилам: идти рядом только с теми, с кем живешь. Со всеми остальными — полтора метра дистанции, иначе штраф — 4 тысячи евро. В ближайшем парке встречаю друзей: русская пара моего возраста, они недавно переехали в Брюссель из Москвы. Болтаем с ними про работу, сохраняя дистанцию. Чувствую себя ответственным гражданином. В парке немало народу для карантинного буднего дня. Люди много бегают (это в Брюсселе, впрочем, норма: бегать тут любят в любую погоду и при любых обстоятельствах), гуляют парочками или с детьми. Вижу двоих полицейских, которые прицельно идут в направлении скамеек. Там две мамы сидят на расстоянии пары метров друг от друга, а их дети играют неподалеку. Ну все, сейчас у них будут проблемы: полицейские начинают им что-то говорить и показывают на детей. Я отворачиваюсь, не могу сочувствовать каждый час кому-то, попадающему в беду. Я сама в ней, между прочим: кто теперь будет нанимать новых людей, раз пошла волна экономического пессимизма? По плохому сценарию, как нам рассказал директор, кризис продлится 18 месяцев, мне уже будет под тридцать к тому времени. Возвращаюсь домой; хорошо, что у нас много алкоголя (и туалетной бумаги, как тихо подсказывает мне внутренний голос). Вчера: если не умрем, то все будет зашибись Я совершенно не хочу больше работать! Всю прошлую неделю я пыталась запутать коллег и говорить, что стажировка кончается на неделю раньше, уже в эту пятницу (чтобы вместе со всеми с понедельника сбросить с плеч все обязанности). Но Монти все равно заметила и сказала, что у меня будет несколько дополнительных дней, чтобы завершить все дела. Странно, как по-разному страны ЕС реагируют на вирус: немцы, например, тестируют по полмиллиона человек в неделю, а в Бельгии критически не хватает лабораторий и тестов. Поэтому когда мой бойфренд начал кашлять, его врач спокойно объяснил, что тесты тут только для медиков и для тех, чья жизнь в опасности. А остальные просто должны сидеть дома. Кажется, Евросоюз создавался с целью больше не допустить войны на континенте, и вот похожая на войну ситуация, и что происходит? Германия тестами ни с кем не делится, а в этом время в Италии врачи выбирают, кого подключить к аппарату и спасти жизнь, а кому придется умереть. Но пациентов не перевозят в соседние страны, где нет и подобия итальянской вспышки и нехватки ресурсов. Моя жизнь пока не сильно изменилась: я выхожу на улицу почти каждый день, бегаю, хожу за продуктами, на узких улицах отворачиваюсь от встречных незнакомцев (мне кажется, это войдет в привычку и люди не скоро вновь начнут улыбаться, встретившись взглядом). Немного скучаю по разным кафе, но когда хочется жаловаться, думаю про Дашу: она, вернувшись в Москву, оказалась в карантине и совсем не выходит из дома уже больше 10 дней. Ее спасает работа — думать о заточении ей просто некогда. Но по выходным она присылает видео, как друзья оставляют продукты у двери и машут из закрывающегося лифта или как она играет в игру с дополненной реальностью в инстаграме — заставляет щенка перепрыгивать через препятствия движением рта. Я даже подумала, не вернуться ли и мне в Москву, но теперь закрыли границы и кажется, нужна очень веская причина для возвращения. Еще я приняла решение: возвращаюсь в журналистику и прекращаю бояться безработицы. В конце концов, две древнейшие профессии — проституция и журналистика — неплохо переживали любые кризисы, переживут и этот. Начну со второй опции: надеюсь, этим дело и ограничится.