Андрей Шемякин: "Цену Тимофеевскому знали все, кто читал хоть одну его строчку"

Когда Феллини умер, Александр Александрович попросил вашего покорного слугу написать для "Коммерсанта". К материалу он сделал абсолютно чудесную врезку. Никакой болтовни, все сверхплотно, но при этом легко. Как ему это удавалось? Я могу только снимать шляпу. Ни одного пустого слова, ни одной небрежной мысли, все выверено, но при этом так, что вы не чувствуете никакого напряжения. Воспитатель среды Александр Александрович обладал гуманитарным мышлением и способностью выразить его результаты в издательской деятельности, в слове и в общении с теми людьми, которые могли как-то изменить общую плачевную ситуацию. Он очень много сделал в этом смысле, можно сказать, что он был воспитателем среды, хотя ему крайне чужд был дидактизм в любой его форме. Он очеловечивал среду, в которой действовал. В некотором смысле он заложил основы другой журналистики в институциональном смысле, как писать, как издавать… Интернет-ресурсы, им основанные, журналы — это было очень интересно, очень глубоко. Оценивать это со стороны мне тяжело, потому что для меня это слишком близко, слишком понятно, тяжело отстраниться и оценить во всем объеме. Главное в нем — это слог. Потому что в принципе так писали, но о том, о чем он писал — никогда. Я бы провел параллель с Константином Леонтьевым (знаменитый писатель, критик и публицист — прим. ТАСС) в 19 веке. Речь идет не о сравнении масштабов, а о месте в культуре, необходимости действовать в этой среде… просто резонанс Леонтьева был весьма невелик в свое время, к сожалению, а цену Александру Александровичу знали все, кто читал хоть одну его строчку. То, что он писал, действовало сразу, именно этим он и запомнится. Вас не поучают, не заставляют, не эпатируют, не провоцируют… разговаривают, почти что ласково, но при этом об очень серьезных, очень грустных, очень опасных вещах. И уже это само по себе было потрясающе. Проблема "как говорить" была центральной в конце 80-х годов. Тогда было всего несколько лет, когда говорили в полный голос, не обращая внимание ни на предшествующее давление, ни на последующее обольщение. Это было большое искусство, найти сразу тон и интонацию, чтобы не потеряться в этом разноголосье. Его ни с кем невозможно спутать, ни за что. Объединять, не быть авторитарным Девиз "Русской жизни" (общественно-политический и литературный журнал, где Александр Тимофеевский был шеф-редактором, — прим. ТАСС) — "Разные мнения, никакой партийности, искусство для искусства, чистая словесность". Когда однопартийность сменяется многопартийностью, пускай потенциальной, художник иногда просто теряется. Мы привыкли к одностороннему давлению за очень многие годы, все, кто работает в культуре, и научились с этим давлением как-то обходиться. Когда возникла новая ситуация, "беспартийность" стала означать способность нащупать возможность диалога. Самое трудное в распадающемся и разделенном мире, не только в России, сегодня нет безопасных мест, самое трудное — находить связи. Это именно тот самый лозунг, не в том смысле, в котором его громил Ленин, это о возможности нащупать связи. Девиз "Русской жизни" сам по себе важнее, чем то, как люди делятся между собой. Я могу сказать, что если бы он применил свою способность к убеждению в авторитарном смысле, за ним бы пошли очень многие, но он от этого сознательно отказался. Влияние, воздействие, убеждение, все что угодно, но не тем способом, который привычен нам, когда есть влиятельное лицо, а остальные должны ему внимать. Он — нечто прямо противоположное. Он, я думаю, хотел, чтобы каждый заговорил своим голосом, и думал о том, как в этом говорящем по-новому обществе находить возможности диалога. В личном плане я могу сказать о его бесконечном властном обаянии, бесконечной деликатности, умении сказать абсолютную правду о том, что и как человек делает, не обидев и не оскорбив, но при этом не лукавя и не лицемеря. У нас деликатность иногда подразумевает умолчание важных вещей. В его случае это не так. Его двухтомник, который Люба Аркус (режиссёр, основатель и главный редактор кинематографического журнала "Сеанс", — прим. ТАСС) собрала и издала, она тогда страшно настойчива была и добилась в конце концов, чтобы Александр Александрович сам составил его, сегодня будет читаться взахлеб. Там очень интересные воспоминания, пережил он, конечно, очень много, был знаком с очень многими, был прежде всего в эпицентре питерской неофициальной культуры, и, конечно, это бесконечно интересно. То, что он написал, еще предстоит обдумать, но это — не мемориал, это все — о будущем. Он сделал все, чтобы оно — было.