Скульптор Андрей Коробцов: Мне кажется, все памятники — живые, они движутся
В пятницу, 8 мая, на телеканале «Россия» состоится премьера драмы «Ржев», посвященной одной из самых важных битв Великой Отечественной войны. Тем временем подо Ржевом часа своего открытия ждет уже полностью готовый мемориал Советскому солдату. Его образ создал молодой скульптор, чьему авторству принадлежат памятник фронтовой собаке в Москве и Ивану III в Калуге, барельеф Сергея Рахманинова и многое другое, — Андрей Коробцов. С ним побеседовала «Вечерняя Москва». — Мы беседуем в скульптурной мастерской, где всюду расставлены произведения искусства — завершенные и те, что в работе. В основном это люди, но одно изделие изображает животных. Оно особенное? — Медведь с рыбой — моя первая работа, которую я перевел в материал. Это был третий курс академии, занятия по анималистике. С нее я и веду отсчет своей творческой деятельности.В основном все мои изделия на балетную и трагическую тематику. — Как вы выбираете проекты, персонажей, которых хотите запечатлеть? — Чаще всего через книги. Знакомишься с чьей-то историей и остается в голове образ. Например, Евпатий Коловрат — в учебнике буквально две строчки о нем. Неизвестно, был ли он когда-то или просто былинный персонаж. И вот со времен школы я вынашивал эту идею, и она вылилась в такой зрительный образ. — Что привлекает вас в героях? Их нравственные качества, готовность к подвигу? — Мне очень интересен героизм. Хочется понять, что происходит с человеком, когда он решает пожертвовать собой. В академии нас учили, что, когда делаешь работу, нужно поставить себя на место изображаемого персонажа.И я каждый раз стараюсь так делать. Может, отчасти через эти работы я сам прикасаюсь к образам мужества, героизма. И меня это будоражит, мне это нравится. Например, моя дипломная работа — Евгений Родионов. Он не отрекся от веры в плену, подвергаясь пыткам. Думаю, смог бы я так? — Как вы работаете над созданием образа на примере Евгения Родионова? Что читаете, смотрите? — О Евгении Родионове есть книга «Он выбрал крест», из которой я узнал о нем. Много читал о чеченской войне, пересматривал хроники.Мне хочется через скульптуру понять, о чем герой думал в изображаемый момент. Колебался или был твердо настроен? Хочется в пластике постараться передать это. Чтобы каждый, даже не зная его истории, понимал о чем речь. Когда это получается, люди благодарят, что узнали о таком герое, — это дорогого стоит. В Евгении Родионове хотелось передать лицо отрешенности. Он как кремень. В нем должен быть стержень, несмотря на то, что он юноша. Должна быть жесткость. И в то же время лицо как не от мира сего — взгляд, направленный вглубь.Я сделал его небольшой скульптурой, но мне бы хотелось установить такой памятник. Жаль, пока нет спонсоров и места. Изначально хотел поставить ее перед боевой частью, откуда он призывался. Но ту уже расформировали. — Вы можете посоветовать, как зрителю читать скульптуру, чтобы понять замысел автора? Есть ли ключ, который помогает ее разгадать? — У меня есть свой способ, не уверен, что он сработает на других. Когда приходишь в галерею, перед скульптурой нужно встать и задержать на мгновение дыхание. Как она стоит неподвижно, так и самому замереть, глядя на нее. И тогда кажется, что она начинает дышать — вы вместе делаете следующий вздох. Тогда фигура раскрывается — через пластику ты чувствуешь, какую энергию в нее вложил скульптор, как он с ней работал, что она должна символизировать. Мне кажется, все скульптуры — живые, они движутся. Нужно просто правильно к ним подойти и войти в их пространство, найти оптимальное расстояние для восприятия. Но это не сработает, если скульптура не нравится. — Тут очень важна динамика, верно? Ведь по сути это замершее движение. Как вы определяете, какой момент, какую позицию выбрать? — В скульптуре есть огромное количество законов, попытки нарушить которые на протяжении обучения всегда заканчивались поражением. Что касается динамики — нельзя изображать незаконченное движение. Оно должно быть или в начальной стадии, или в конечной. — Если говорить о создании скульптуры от появления образа до воплощения его в осязаемом объекте, сколько времени на это у вас уходит? — По-разному: от месяца до пары лет. Когда появляется образ, в голове происходит своеобразная лепка. Потом ты делаешь эскиз и понимаешь, что так, как представил, в жизни не хорошо. Делаешь еще варианты. Евпатий Коловрат долго у меня не появлялся на свет. Думаю, я чувствовал, что мастерства не хватало в руках, чтобы воплотить все как представил. А вот балерина в прыжке — это было чистое вдохновение.Моя первая работа на балетную тему. До знакомства с Евгенией (жена скульптора Евгения Образцова — прима-балерина Большого театра. — «ВМ») я балетом не интересовался и был далек от этого. Первый спектакль так меня потряс, что сразу выплеснулся в такую работу. Наверное, около месяца ушло, чтобы ее слепить. Это, пожалуй, любимая моя работа.Практически в каждой я сейчас вижу, где бы что-то изменил. В этой же я ничего бы не стал менять. Она меня устраивает абсолютно. — Расскажите, как вы стали скульптором. — Лепил я с детства. Первый раз с пластилином себя помню года в четыре. Мы с отцом тогда каких-то героев делали. Мне кажется, у него были данные, но он этим не занимался. С тех пор я и увлекся. Лепил персонажей из фильмов, мультфильмов, книг, что-то выдумывал. Потом родители отдали в художественную школу. Там говорили, что у меня хорошие данные, но я к этому не очень серьезно относился. Встал вопрос о поступлении, и заслуга родителей, что меня отправили в Москву. Причем я поступал в Педагогический университет и в Академию Ильи Глазунова. В педагогический прошел, в академию не поступил. Но попав в эту атмосферу, попробовав, что такое настоящая скульптура, я понял: буду учиться тут или нигде. Год ходил на курсы и прошел первым номером. — Профессия довольно редкая, небольшой рынок труда. У вас не было сомнений или страхов — что делать после выпуска? — Понимания не было абсолютно. Более того, был стереотип, что все художники — нищие и голодные. Но это не совсем так. Например, Микеланджело, Трубецкой, советские скульпторы — они точно не бедствовали. Здесь все индивидуально. Не у всех получается, это от каких-то личных качеств зависит или от случая, не знаю.Я придерживаюсь принципа: делай что должно и будь что будет. К концу обучения для меня стало очевидным, что, если хочу дальше заниматься профессией, единственный вариант — оставаться в Москве. И после окончания академии были сложные периоды. Однажды столько назанимал, что дальше было некуда, и четыре дня я не ел, не было денег даже на хлеб. Помню это ощущение: чувство голода, смешанное с отчаянием, наверное, самое страшное, что я в жизни испытывал. Но через это нужно было пройти, чтобы понять, что я готов идти по этому пути и сделать все, чтобы служить своему народу. — Кстати о служении, вы православный человек, как доносите веру в творчестве? Нет ли планов по религиозным скульптурам? — У меня была идея и до сих пор есть, сделать серию работ на тему православия. Но никогда не было цели что-то пропагандировать. Просто я делаю близкие мне образы, которые требуют выхода. А в храм я в первый раз сознательно пошел после того, как попал в Академию Глазунова. Илья Сергеевич, которого я считаю своим наставником, так организовал все в вузе, что благодаря обучению там я научился любить Родину, историю своей страны. Там прямо стены пропитаны патриотизмом. И теперь в моем представлении любовь к Родине и церковь неотделимы. В храме я ощущаю связь поколений.Если какой-то творческий кризис или еще что-то, прихожу в церковь даже просто посидеть и посмотреть на фрески. Меня это успокаивает, настраивает на нужный лад. — После окончания академии намерение служить любимому делу и людям победило стремление зарабатывать деньги и идти на компромиссы? — Не совсем так. Я после академии начал зарабатывать — стал заниматься лепниной. И параллельно мы с архитектором Константином Фоминым пробовали участвовать в конкурсах. Но было сложно это совмещать.И я понял, что если у меня есть талант, я использую его не в том направлении. Что если хочу быть художником, то должен заниматься исключительно творческими работами или участием в интересных конкурсах, от лепнины решил отказаться.С тех пор и начались материальные трудности.Кстати, даже первый выигранный конкурс особо денег не принес.Но я понял, что, если я хочу быть тем, кем мечтал стать, — это единственный способ. — Много вообще проектов, на которые можно подать заявку и поучаствовать? Сколько памятников устанавливается в год? — Конкурсов на большие монументальные памятники не так уж мало, сейчас идет где-то восемь. Физически во всех невозможно поучаствовать, приходится выбирать. Хотя подают не очень много проектов — от 10 до 80. Думаю, скульпторов талантливых у нас достаточно, но многим выпускникам вузов кажется, что все решено и делается по блату. По моему опыту, большинство конкурсов — честные. Людям проще себе сказать, что нет смысла участвовать, чем попробовать и проиграть. У нас с Константином от первого проекта до первого выигранного конкурса было около 20 проигранных. Вообще после окончания академии конкурсы — лучшая школа. — Говорят, творцу надо хорошо узнать базу и ее нарушать, чтобы создать новое. Вы так делаете? — Это достаточно сложно. Сейчас говорят, что современная скульптура — где-то за рубежом.Трудно создать новое, когда вокруг только скульптуры советского периода. У нас довольно консервативный народ и к экспериментам относится не очень положительно. Из моих вещей современными я бы мог назвать только пару — барельеф Рахманинова и Ржевский мемориал. Это больше заслуга не наша, а членов жюри, что они решили отойти от привычных канонов и выбрать что-то более современное.Хотя, возможно, раньше подобных проектов просто не было. Но даже такой небольшой шажок в сторону чего-то нового, как оторвать скульптуру от земли, — таких памятников я не видел. С большим трудом это далось — раскачать мозг в сторону выдумывания чего-то нового очень сложно. Но интересно! Как-то мы с напарником решили, что будем делать так всегда.Лучше поучаствовать в меньшем количестве конкурсов, но сделать максимально интересные работы. И попыток уже достаточно. Вот был проект по самбо, который, к сожалению, не победил. Во всех единоборствах есть тезис: главное победить не противника, а себя — стать лучше, чем вчера. И мы предложили проект, где два человека с одинаковыми лицами, и один бросает другого, сделанного из стекла, и тот в месте соприкосновения с землей будто раскалывается на кусочки — победа над собой. — Расскажите, а как вы придумываете проекты, с чего все начинается? — Перед тем как разработать проект, мы с архитектором Константином Фоминым смотрим площадку: памятник нужно гармонично вписать в среду. Если вокруг советские здания, придать советской стилистики или постаменту, или в скульптурной пластике. Потом я говорю, какую скульптуру хочу, он предлагает под нее постамент — это совместный процесс. Архитектор лучше знает, как связать работу с окружающей средой, думает над благоустройством. Хорошо, если все разрабатывается в комплексе. — А после утверждения как идет процесс? Как создаются большие памятники? — Образ создан, рисуем эскиз. В мастерской я делаю каркас, начинаю лепить из пластилина, затем восковка. Дальше, чтобы отлить скульптуру из бронзы, используются три технологии. Расскажу про выплавляемые модели. Восковку обрабатываем, везем в литейный цех. Там она обливается гипсопесчаной смесью. Устанавливают литники для бронзы, оставляют на поверхности воронку. Затем это ставится в печь дня на полтора, и сквозь поры воск выплавляется, вытекает в сливные отверстия. Внутри получается полость, в которую потом заливают бронзу.Когда все готово, форму разбивают молотками, и остается бронзовая скульптура, полая внутри.В городских памятниках, на улицах толщина бронзы от полсантиметра до сантиметра. —Какой ваш любимый момент в создании скульптуры? Трудно завершать работу над образом? — Когда работа заканчивается, в ней сложно поставить точку, всегда есть куда улучшать. Нужно остановиться в момент равновесия между усталостью и удовлетворенностью сделанным.И радостно, когда дотянул до какой-то следующей ступеньки эту вещь — она лучше, чем предыдущая. Как и в борьбе — скульптор должен до конца своей жизни развиваться. — Наверное, финальная точка — это когда памятник установлен. Вы бываете на открытии своих работ. Поделитесь историей — запомнился ли отзыв кого-то из людей, кто увидел вашу скульптуру? — Забавная история произошла с памятником фронтовой собаке на Поклонной горе. До этого собак я не лепил никогда. Выиграв конкурс, ездил по разным питомникам, искал натурщика.Но там немецкие овчарки такие энергичные, их не остановишь. Меня познакомили с дрессировщиком со своей немецкой овчаркой. Он пришел ко мне в мастерскую, сказал собаке — лежать, и она лучше, чем человек, шесть часов неподвижно позировала, позволяла потрогать суставы, понять как идут кости. В итоге, мне кажется, получилось достаточно достоверно сделать собаку. Когда работа была отлита из бронзы, мы приехали на монтаж. Скульптуру ставят на постамент с использованием техники, и это шумно. Рядом было несколько дворовых собак.И вот мы ставим памятник, а они вокруг бегают, но не подходят. Кран уехал, я доделал тонировку и ушел. На следующий день местные работники мне рассказали, что позже собаки подбежали и стали лаять на скульптуру. Она не реагирует. Тогда они легли перед ней, полежали, а через полчаса люди нашли рядом кость — они ей принесли поесть. Дрессировщик потом сказал: животные решили, что она больная и не может встать. В общем, если собаки приняли пса за своего, думаю, это лучшее одобрение! СПРАВКА «ВМ» Андрей Коробцов — член Московского союза художников. Родился 27 апреля 1987 года в городе Джезказган в Казахстане. Окончил Российскую академию живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова. Его диплом — скульптура «Евгений Родионов». Работы Андрея Коробцова: памятник первопроходцам Курской магнитной аномалии в Губкине, фронтовой собаке в Москве, металлургам в Туле, княгине Ольге Константиновне Романовой в Салониках, монумент Греческому легиону Николая I в Севастополе, памятник Ивану III в Калуге, Герою СССР Ханпаше Нурдалиеву в Грозном, барельеф Сергея Рахманинова в Филармонии-2 в Москве, Ржевский мемориал Советскому солдату, мемориальные доски Евгению Веснику, Сергею Вяземскому, Клементине Спенсер-Черчилль и другие. Читайте также: Джулиан Генри Лоуэнфельд: В США знают всего трех русских писателей, и среди них нет Пушкина
