«Застонала, и меня откопали из-под завала…»: Краснодарка чудом уцелела во время двух бомбежек
Фото: Денис Яковлев, «КИ» «Застонала, и меня откопали из-под завала…»: Краснодарка чудом уцелела во время двух бомбежек Елене Гуцевой было 6 лет, когда в Старый Салтов Харьковской области Украины пришли немцы. В этом небольшом городке семья из троих человек оказалась из-за работы отца: его назначили директором местного кинотеатра. Снимали комнату в частном доме, где хозяевами была пара постарше. Вместе с 12- летним сыном они жили во второй комнате. Вскоре после начала войны всех местных мужчин призывного возраста проводили на фронт. Отец сначала служил при военном госпитале, затем стал связистом. Немцы оккупировали Харьков 25 октября того же года. Весть об этом разлетелась быстро, и жители Салтова с ужасом ждали их появления на своих улицах. И дождливым осенним утром это случилось. — Помню, я ела хлеб с молоком, и тут к нам стучится хозяйка, тетя Марфуша, что-то говорит маме, после чего мы забегаем к ним в комнату, окна которой выходили на улицу, — рассказывает Елена Николаевна. — А по ней ровными широкими рядами в длинных шинелях идут немцы. Через плечо — винтовка с пристегнутым штыком. И все как на подбор: высокие, широкоплечие блондины, прямо викинги. Таких я больше никогда не видела. Вдруг входная дверь дома распахивается, и в комнату вваливаются трое мокрых германцев. Один, увидев готовящуюся в кастрюле на печке курицу, схватил ее и как есть засунул за пазуху, второй горстями выгреб тесто для хлеба из макитры, третий в это время наблюдал за испуганными хозяевами. И все молча. Через минуту они ушли. Зато вернулись другие. Их было уже пятеро. Они на ломаном украинско-немецком приказали постирать их шинели, после чего выгнали Елену с мамой из их комнаты («Матка, вэг, киндер, вэг») и сами ее заняли. «Квартиранты» Оставшуюся без угла семью забрала к себе хозяйка дома. Незваные «квартиранты» жили шумно. Женщины их обстирывали, но к готовке немцы их не подпускали. — А в канун Нового года они всех нас позвали к себе в комнату — посмотрите, мол, как мы отмечаем, — продолжает Елена Шляховецкая. — Глядим: посреди стола множество вскрытых посылок, немцы толстыми ломтями режут хлеб и кладут на него кусками сливочное масло, тогда как мы голодали: оккупанты отобрали у местного населения всю птицу, скотину и продуктовые запасы. Мы питались водой и случайными остатками урожая в полях. «Квартиранты» хвалились, что они богатая и культурная страна. Говорили об известных немецких поэтах и музыкантах, показывали фото своих красивых, хорошо одетых жен и причесанных детей. — А сами каждую ночь напивались, горланили вовсю и не утруждали себя справлением малой нужды в туалете: мочились прямо с порога, не обращая внимания на присутствие женщин и детей. Фото с отцом и воспитательницей группы детского дома Антониной Кравцововой. 1944 год Суп с чечевицей Сразу после Нового года эти немцы ушли. На их место явились другие. Эти были уже не такими веселыми. Назначили старосту из местных, который по утрам стуком в окно будил женщин на работу: одни ухаживали за угнанной скотиной, другие вкалывали на открытых оккупантами заводах. — Мою маму привлекли к работе на немецкой кухне. Остатки ужина разрешалось забирать домой, и она каждый день приносила в котелке суп из чечевицы. Благодаря этому кормила всех нас пятерых. Однажды местное население согнали на центральную площадь к церкви, где уже были установлены две виселицы. Когда на площадь вывели двоих молодых людей, матери закрыли юбками детям глаза. Но трупы еще долго висели. Однако и эти оккупанты ушли. Когда вместо них появились совсем юные солдаты, среди местного населения поползли осторожные слухи о том, что, видимо, наши их где-то изрядно потрепали, раз они «сосунков» начали присылать. — Мы жили в полной изоляции, вести с фронта до нас не доходили, даже отголосков канонады не доносилось, — продолжает Елена Николаевна. — Но мы надеялись, что фронт близко. Закрыла собой 16 февраля 1943 года Красная Армия в первый раз освободила Харьков. Во второй и последний раз это произойдет 23 августа. Битв за город было четыре, и трижды немцы его отбивали. А между двумя армиями находилось местное население, на которое сыпались бомбы и снаряды. — Немецкая авиация бомбила мост на реке Северский Донец, которая протекала рядом с нашим домом, и я была неоднократным свидетелем гибели людей. В один из налетов дом наших хозяев разбомбили, и нас с мамой приютили их соседи — старики с двумя дочерьми. С младшей, 15-летней Катей, мы подружились. В один из авианалетов мама вместе с Леной побежала к единственному кирпичному дому в городе, где уже спряталось много людей. В этот самый момент послышался резкий свист снаряда, девочка упала на пол, мама — на нее сверху. — Очнулась — никого нет, в доме выбиты рамы. Когда бомбежка закончилась, я нашла маму — у нее были перебиты ноги. Мама была в сознании, но говорить не могла. Через день к ней привели какого-то военного врача — Харьков тогда освободили в первый раз, немцы на время ушли. Женщины указывали ему на раненую и ребенка, умоляли спасти мать: «У нее маленькая дочь, отец на фронте, больше никого нет. Если умрет, кому девочка будет нужна?» Врач долго молчал, потом ответил: «Мы гражданское население не лечим». И ушел. — Мама умерла на третий день, но похоронить ее не удалось. Пока искали, кто сможет выкопать могилу, ее тело вынесли в сарай. Во время очередного авиаудара от деревянной постройки осталась лишь воронка. Она и стала маминой могилой. Ей было всего 26 лет… Второе спасение Сироту оставили у себя соседи. Еще много раз все они прятались от бомбежек, оказывались меж двух огней во время наступления Красной Армии. А в мае-июне 1943 года оккупанты — злые, уставшие, изрядно потрепанные и голодные: провиант до них уже не доходил — подняли ночью население, кто в чем был, и погнали в сторону Харькова. Планировали отправить на работы в Германию. — Когда уже стало светать, немцы увидели на обочине полевую кухню, и, забыв о нас, бросились проверять ее содержимое. Пленники же, глядя на такое дело, потихоньку разбежались. Мы с Катей и ее семьей добежали до какого-то брошенного дома в поле, там и остались вместе с еще несколькими семьями. Так мы жили почти до самого освобождения. Питались травой, стеблями молодой кукурузы, семена которой проросли с прошлого урожая, стелили вместо простынок и подушек полынь — она защищала от клопов. — Наша семья спала в одной комнате, за стенкой — большая группа людей с детьми. Я, самая маленькая и худенькая, укладывалась у самой стены, Катя — рядом со мной. В одну из августовских ночей случился авианалет, и от комнаты, где спала вторая семья, ничего не осталось. — Открываю глаза — темно, трудно дышать, и ощущение, как будто по мне кто-то ходит. Застонала, и меня откопали из-под завала. А Катя погибла. Ей в голову попал осколок снаряда размером в полметра. Лена лежала в каких-то десяти сантиметрах от подруги, и на ней — ни царапины. Впервые наелась Освобождение пришло вместе с автоматными очередями. Услышав их, дети выскочили из дома — точнее, того, что от него осталось. Увидели автоматчика в советской форме, закричали от радости. После освобождения вернулись в Старый Салтов. Уходя, немцы заминировали город и отравили колодцы. Про первое военные предупредили, велев ходить только там, где укажут, про второе же никто не знал. Люди заразились сыпным тифом и малярией. В конце 1943 года Лену забрали в детский дом города Купенска. Отец, которому сообщили о гибели жены и судьбе дочери, смог приехать навестить ее в 1944-м — ему дали 10 дней отпуска, восемь из которых заняла дорога: его часть стояла в Кенигсберге. Много разговаривали, сходили в фотоателье, сфотографировались на память. — Отца демобилизовали только в 1946-м, он забрал меня в город Ровно на Западной Украине, работал на заводе. Через три года умер от рака. Сестра отца жила в Константиновке Донецкой области, но принять меня не смогла — у самой дети, меня кормить было нечем. Райком партии определил меня в ремесленное училище, там кормили три раза в день, жила в общежитии. Я научилась обрабатывать стекло, окончила вечернюю школу, поступила в техникум, стала специалистом. Когда получила первую зарплату — устроилась на известный на весь Союз завод «Автостекло-25», — впервые за 23 года смогла вволю наесться: купила в столовой все, что хотела. Вскоре Елена Николаевна вышла замуж, и пара в 1961 году переехала в Краснодар. У них родились сыновья — Игорь и Давид. Игорь Шляховецкий стал заслуженным артистом Кубани, танцевал в Кубанском казачьем хоре, затем в ставропольском коллективе, некоторое время работал в Японии. Младший, Давид — кандидат технических наук, доцент. — Для меня 9 Мая — самый главный праздник в году, — завершает рассказ Елена Шляховецкая. — Всегда жду его с трепетом, люблю слушать по радио праздничные концерты. Помню, как узнала об окончании войны. Я тогда еще была в детдоме. Проснулись утром от того, что кто-то во дворе кричал: «Победа!» Мы вскочили, выбежали в коридор, стали обниматься, кричать. Дети надеялись, что теперь за ними приедут отцы, хотя большинство к тому времени были уже круглыми сиротами. С того дня прошло уже 75 лет, но радость чувствую так же остро, как и тогда.
