Алексей Горшенев: Мы – кто ноты сочиняет и продает – все теперь мертвецы

Алексей Горшенев — один из наиболее известных в наше время отечественных рокеров. Вместе с группой «Кукрыниксы» он успел запомниться поклонникам как автор глубоких и мрачных рок-композиций под влиянием панк-рока и постпанка. Просуществовав на сцене 20 лет, в 2018 году участники группы объявили о прекращении совместной деятельности, после чего на свет появился новый проект — «Горшенев». В самый разгар режима самоизоляции в России — 24 апреля — новоявленный коллектив выпустил первый альбом «Звездный мусор». Как раз о нем, невзирая на плохую связь и неловкие попытки перейти на «ты», мы и поговорили с Алексеем. А еще о дихотомии добра и зла, разговорах с богом, Фаусте и поведении российских властей в нынешний кризисный период. Но обо всем по порядку. — Прежде чем мы начнем беседу о вашем новом альбоме, Алексей, расскажите, как проводите карантин? И вообще, как он на вас действует — вдохновляет, как БГ и The Rolling Stones, которые выпустили сейчас новую музыку, или наоборот — удручает, вгоняет в апатию? — Я написал 12 песен «Фауста» [Алексей Горшенев работает над созданием собственных постановок по мотивам «Фауста» Гете и «Человека, который смеется» Гюго – прим. ред.], и это мой успех. Потому что, если бы не эта самоизоляция, я бы, возможно, за это бы даже не взялся. А мне повезло, у меня была книжка, я в нее проник и стал делать свое дело как музыкант и как артист. А что мне еще остается делать? — Согласитесь, мы сейчас живем в какой-то очень кровожадный год. Помнится, в январе интернет нас пугал близостью Третьей мировой войны, потом началась настоящая паника из-за пандемии, а летом, говорят, у нас будет адски жарко. Нет ли у вас ощущения апокалиптичности происходящего, какого-то конца времен? — Именно поэтому я и сделал «Фауста». А вы читали его? Как, по-вашему, кто из них двоих является по-настоящему злым? — Я думаю, что Гете в «Фаусте» в принципе рассуждал о зле – как о чем-то очень относительном, о том, что живет в каждом живом существе. — Да что вы несете? Почему зло – относительно?! Фауст подтолкнул Маргариту к убийству матери! — Но ведь многие писатели вообще считали и произведения свои писали на основании теории, что многие сферы не должны работать в разрезе морали. Например, Оскар Уальд был убежден, что красота и искусство не должны подчиняться каким-либо навязанным обществом принципам, поскольку они существуют как бы над этими категориями. — Нет, есть конкретные действия, конкретное вмешательство в окружающий мир, и это делал Фауст, а Мефистофель лишь подсматривал. И кто же из них зло? Мефистофель его подталкивал, но сделал же все именно Фауст. Вы еще молоды, а мне уже 44. Мы с вами по-разному относимся к собственным мыслям. Вы – оптимист, а я – пессимист. Вот у вас был когда-нибудь спутник, который напрягал бы вас на какие-либо действия? Фауст же мог этого не делать в принципе. Хотя Бог с ним, с Фаустом, моя работа по нему еще не закончена. — А вы себя с кем именно ассоциируете – с Фаустом или с Мефистофелем? — С Мефистофилем. Однозначно. — В одном из недавних интервью вы сравнивали музыку, как и всю человеческую жизнь, с противостоянием ангелов и демонов (тоже сценарий поистине дантовский). Как, по-вашему, в новом альбоме у вас кто берет верх? — Бетховен. — А он к кому ближе? — К истине. — Истина – она от бога или от дьявола? — А она посередине. Есть и бог, и дьявол, есть катод и анод. И мы никак не можем этому сопротивляться. Мы просто существуем, как нам это дано, и можем уйти как в одну сторону, так и в другую. Мы можем помочь человеку, а можем его и убить. Не в прямом смысле, конечно. Возможно, морально, подтолкнуть его к чему-то. И все, что мы делаем в рок-н-ролле, только так и определяется. Потому что мы не можем знать, что есть добро, а что зло. Мы просто существуем, идем насквозь этого всего мира. И черт его знает, где мы там все. Но главное – лежит книжка на столе, ты в нее упираешься лбом. Попробуй ее осилить. А книжки разные, начиная от Псалтыря и заканчивая Азбукой. Просто как человек ты ощущаешь направление и той стороны, и другой. И дай бог, чтобы ты в жизни никого не обидел. Кроме себя, себя обижать можно. — Ваш новый альбом «Звездный мусор» к какой стороне больше человека подталкивает? — Я — белый. Я пытаюсь вразумить, а не пытаюсь расстроить или впихнуться в какую-то безумную жизнь. И боженька меня держит именно за это. Я никогда не пытался быть темным и черным. Только наоборот — улыбаться и говорить людям что-нибудь полезное. Чтобы для них это было хоть каким-нибудь выходом из их ситуации. Мне кажется, мне это удавалось. — После прекращения деятельности «Кукрыниксов» вы говорили, что новая ваша музыка будет светлее и мягче. В плане звучания — это сбылось совершенно точно. А что до поэзии, удалось перейти к светлой стороне? — Да нет, конечно же. Человек имеет свойство быть странным. И он имеет свойство быть непостоянным. Как катод и анод, никак иначе. Он и туда, и сюда. И бывает так, что ты вроде хочешь сделать что-то доброе, а тебя тянет ко злу [смеется от осознания нелепости звучания словосочетания «ко злу»]. По-разному человек живет. Ну как его изменить? Просто сядь напротив него, протяни руку, и, возможно, он тебе откроется. Иначе никак. С человеком нужно общаться, с ним нужно жить. Просто протяни руку, это будет твоя доброта, твой анод. А он-то уж позаботится о том, чтобы ты была еще хуже. И может это даже неплохо, потому что ты не знаешь свое хуже. Бывает, что пока ты не протянешь руку человеку, там будет один ад. Мы люди – мы странные. Пускай так оно и будет. — Вообще, новая пластинка у вас полна оксюморонов и контрастов: в ней сочетаются и гламур, и какой-то чисто панковский пофигизм, и самокопания, и некий эгоизм. Оксюморон даже в названии заложен — «Звездный мусор». Вроде бы — стиль, шоубиз, а вроде бы и черное пренебрежение к этому всему. Смысл концепции же в этом? Или есть в названии альбома какие-то другие коннотации? — А вы знаете, как взрывается звезда? Звездный мусор – это мы. Звезда разрывается, получается новая жизнь. Новая жизнь – это мы, людишки. Нам всего лишь нужно бежать, как это делал Ломоносов. Только тогда мы будем настоящими людьми, а все остальное – просто мусор. И таких, как Михаил Ломоносов, людей достаточно. Может, нам стоит немножко сделать шаг вперед? Мы все время думаем, где это мы, куда, зачем? Понять это можно легко. — А чем вызвана тенденция к смягчению звучания в альбоме? Добавлению электроники и синти-поп элементов? Есть в этом дань моде или это исключительно требование ваших внутренних творческих изменений? — Да просто знание жизни и все. Во-первых, у меня не все песни такие. В целом, это никакое не смягчение. Не надо категоричности. Я просто так живу, так вижу жизнь. Я имею на это право. Вы ведь слышали мои тексты? Там точно нет никакого смягчения. Я работаю так, как считаю нужным. Никто мне не скажет «нет». — К слову, по пути смягчения музыкального стиля пошли многие рокеры, чье начало деятельности было положено, как и у вас, в 90-х. Это касается, как отечественных коллективов (вроде Би-2), так и западных (Muse, Coldplay). При этом многие поклонники, привыкшие к более тяжелому звучанию, такими трансмутациями оказались недовольны. А вы ждете чего-то подобного от преданных поклонников? Вообще, следите за тем, как люди реагируют на новый альбом в соцсетях? — Мне все равно. Это люди, а люди имеют свойство быть звездным мусором. — Продолжая разговор о современных тенденциях: в последние пару лет благодаря интернету в России появилось огромное количество новых артистов, многим из них часто даже поэтического и музыкального таланта иметь не нужно – компьютер все делает за них. Но у молодых ребят популярно – им это кажется танцевально, смело. А вы как относитесь к молодым российским артистам? Выделяете кого-то из них? — Мне никто не интересен. Мне с самим бы с собой разобраться, прежде чем в чужую какую-то душу еще влезать, которая выскочила где-то как прыщик. Зачем мне это нужно вообще? Я сижу здесь и разговариваю с богом, и он мне дает возможность развиться как самостоятельной личности. И больше мне ничего не нужно. Мне не интересны люди в принципе, я не так их знаю. Пускай они несут какую-то чушь. И что, мне нужно их любить? Да сейчас! Мне бы самого себя понять. Вы понимаете? Звездный мусор – это люди, я пытался объяснить в своем альбоме, кто это. В каждой моей песне, я надеюсь, уязвимость человеческой психики объяснена. И больше мне ничто не интересно. Я просто такой же мусор, как и вы, я просто хочу выжить. А этот другой мусор пускай выживает тоже по-своему. Почему я должен на него смотреть? Да пускай он идет лесом. Мне нужно понять самого себя. И отпустите людей, они вас подставят и продадут. Просто будьте самими собой и пытайтесь познать мир. Как он ужасен. Или наоборот – светел, как я, к примеру [смеется]. — Кстати, среди этих новых артистов есть еще одно веяние – политизировать свои тексты. Оксимирон, Фейс, Монеточка, Noize – музыканты сейчас считают своим долгом высказаться о происходящем в стране. Многим кажется это проявлением гражданского сознания, а другим – погоней за хайпом. А у вас какое мнение по поводу отношений художника и власти? Ваша музыка довольно аполитична, хотя вот в треке «Имена» вы упомянули Ходорковского… — «Стань уже кем-нибудь» [строчка из песни «Имена» — прим. ред.] — это не хайп? А как стать кем-нибудь, если не через хайп? И что они о тебе будут думать? Злой, добрый, дельный, никчемный? Кто вы? Пожалуйста, оставайтесь сами собой. Сами придут и все предложат. И еще одна есть фраза, которую вы не услышали, она находится в композиции «Карусель»: «Я вертел и верчусь». И мне никто не интересен, кроме моих событийных персонажей. Я могу их вам перечислить – Константин Эдуардович Циолковский и Константин Константинович Рокоссовский. Мне этих двух людей достаточно, чтобы я существовал дальше. С этими двумя людьми я не пропаду. А вы выдумываете чушь собачью какую-то. Какие-то легенды, какие-то люди. Просто куда они идут, зачем они идут? Живите лучше и все. И воспринимайте мир, каким он есть. Кто вам еще нужен кроме Константина Эдуардовича и Константина Константиновича? Никто. Эти два человека разные, но дали возможность соображать и жить. Вот Константин Эдуардович, к примеру, через двести лет станет самым популярным в мире человеком, потому что через двести лет мы все отсюда улетим. А как вышло так, что его стали люди не уважать? Закидывать грязью? Чертов профессор Виноградов, который не давал ему выразиться. И из-за того, что несчастного Константина Эдуардовича унижали люди, покончил с собой его сын. И Константин Эдуардович десять лет ничего не делал. Куда вы все стремитесь, звездный мусор? Ведь я же говорю, самое главное – протянуть руку человеку. Вот мой месседж, который я хотел донести в этом альбоме. А вы все время куда-то бежите как нелепые твари. Но не все такие люди. У меня есть знакомые, которые так же думают, как и я. И мне с ними очень комфортно. Вот ты [с этого момента мы с Алексеем переходим на «ты» по его просьбе] – такая же. У тебя есть возможность это понять и поговорить со мной. — Сейчас в этом коронавирусном ужасе человечество в целом как себя повело? Как способное протягивать руку или, как мы уже говорили до этого, — как твари? — Да по-разному. У меня есть люди, которые протягивают мне руку. И я этому рад. И дай бог, так оно и будет, иначе лично мне не жить. А как иначе? Есть разные люди, которые отворачиваются, переходят на другую сторону улицы. Но есть и другие, кто протягивает руку. — Если о семантике речь уже заходила: новый проект носит гордое название «Горшенев». Ты говорил, что это обусловлено желанием, грубо говоря, нести ответственность только за себя, за свое творчество и то, что ты хочешь им сказать. Но ведь «Горшенев» ассоциируется не только с тобой, и как бы автоматически заставляет думать, что это еще и дань уважения всей вашей музыкальной семье, фамилии, которая занимает важное место в истории российской рок-музыки [старший брат Алексея — лидер «Короля и Шута» Михаил Горшенев, Горшок. Умер в 2013 году — прим. ред]. Но ведь это очень ответственно, поскольку не только о тебе и твоем творчестве речь. Тебе так не кажется? — И что, ты думаешь, я могу как-то подставить своего брата? Как я сказал, так оно и будет. Больше Мишки нету здесь. Я – Горшенев, и еще сын мой. Больше никого Горшеневых не осталось. По-другому я существовать не буду. Это моя фамилия, это я, и это мой брат. Мой брат мне верил. И то, что я сейчас произношу, даже если вы говорите, что это синти-поп, значит так и нужно. И вообще, верьте в бога, он вам принесет все, чего вы достойны. Вы всего лишь звездный мусор. Наш удел – смотреть куда-то вдаль и пытаться что-то понять. Я это делаю с помощью музыки, ты – с помощью журналистики. Вот и все, надо быть собой. Больше ничего не нужно. Живите, как можете, но никогда не ставьте человека выше его самого. — 19 июля в ГлавClub Green Concert вы проведете концерт в день памяти Михаила Горшенева… — В июле? Дай нам бог дожить до июля. А что, если Володя сейчас скажет, что это все до августа? Тогда нам всем настанет крышка. Вот тогда-то вы все и поржете. Некоторых людей не станет уже чисто физически. — Ну а как вы думаете, власть наша должна «подавать руку» обществу, или сейчас правительство, которое по большому счету так и не поддержало людей финансово, ведет себя именно так, как ему и полагается? — Система, ты знаешь, она не под кого не подстраивается. Система должна тащить не только интеллигенцию, эти единицы, но и многие миллионы простых людей. И пускай вся эта интеллигенция сдохнет вместе со мной. Что, не сдохли что ли Александр Сергеевич и Сергей Александрович? Сдохли, и мир не рухнул. А вот если сдохнут люди, которые чинят столы, двери, производят картошку, помидоры? А ведь все они мертвецы. И мы – кто ноты сочиняет и продает – все теперь мертвецы. Тяжело, конечно же [матерится]. Извини, что ругаюсь. Я просто старый рок-н-рольщик. Дай бог, может быть, что-нибудь и изменится. Но вот, знаешь, я только что сейчас осознал, что я — оптимист. И я буду верить. Я сижу сейчас на своей студии, и я сделал 12 композиций «Фауста». И я — оптимист, потому что мое творчество существует вместе со мной. А все остальные пусть идут лесом. Наверное… Потому что мне есть, кому помочь. И я не сдамся. Даже ради Горшка не сдамся. Он-то сдался. А мне еще есть ради чего жить. Работать надо, менять человека, какой бы он ни был сволочью, просто переламывать его. Тогда, может, у нас еще чего-нибудь и выйдет. Так же, как это вышло у Антона Павловича и Федора Михайловича. Будем сидеть, обнимать свои колени, бегать по стенкам и пытаться хоть что-нибудь сделать светлое. А там уж — как решит боженька. Может, он меня убьет, а может, и выведет куда-нибудь… А я буду заниматься только тем, чтобы сделать людей вокруг добрее и лучше.