Высший разум от нас устал. Журналист и писатель — о «текущем моменте», творчестве и ядах

Гостя нашей рубрики можно и нужно слушать: Кирилл Привалов — отличный рассказчик, а уж если рядом окажется гитара… Он работал журналистом-международником, так много лет провел за рубежом, что мог бы претендовать на звание гражданина мира, говорит и пишет по-французски, как по-русски, известен как религиовед и человек с отменным чувством юмора. Мы решили поговорить с ним о сегодняшнем дне, последствиях пандемии и, конечно же, о творчестве. Он шутит с непроницаемым лицом — поди догадайся, особенно если говоришь по телефону, чего больше в ответах — серьезного или иронии. Кстати, удивительно, но единственная тема, которую мы обошли стороной, — это французский шансон, на самом деле — огромная любовь Привалова, а отчасти и его «визитная карточка». Мало кто знает о французской песне столько, сколько он. Ведь он сам пишет и исполняет песни. Как-то вдруг оказалось, что не до музицирования сейчас. Не то время, наверное. — Кирилл Борисович, что за странные времена мы переживаем? Все как сон какой-то… — Ну, то, что происходит, как-то предчувствовалось, витало в воздухе, было ощущение, что сгущаются какие-то тучи. Очень важный момент, о котором сейчас как-то и не вспоминают уже, — это пожар в Нотр-Дам де Пари. Мощный знак! В рукотворности этого пожара я не сомневаюсь. Это устроили, чтобы сделать на его месте огромный культурно-коммерческий комплекс под стеклянной крышей на острове Сите. Для меня это был знак, что мы куда-то катимся. Дело в том, что мы вошли в эру, когда у нас уже не осталось больше ни вторичных ресурсов, ни свободных рынков. И мы идем к новому распределению ценностей и богатств, прем головой в стену, а ведь что такое это распределение? Мировая война… С этой точки зрения, этот жуткий вирус, который на нас обрушился, как говорят мудрые еврейские раввины, надо целовать в обе щеки. Поскольку он вынудил людей остановиться и задуматься. Мы вынуждены начать осознавать нашу ранимость и хрупкость, поскольку рядом с нами уходят люди, и приходит понимание: Господи, мы неправы, что мы творим, Господи? Это нынешнее страдание кому-то, конечно, даст возможность обогатиться, ибо человек слаб, но в целом этот период должен стать временем просветления. Тем более что на уровне обывательском понимание, что так дальше жить нельзя, существует. Лично мне, как верующему человеку, кажется, что Высший разум просто устал от нас, от всех этих наших гонок за нефтью, деньгами. Есть, кстати, прекрасный роман у Леонида Жуховицкого — «Остановиться, оглянуться…» Это строка из стихотворения моего покойного друга Саши Аронова, журналиста, автора слов песни «Если у вас нету тети…» Строчка полностью звучала так: «Остановиться, оглянуться внезапно, вдруг, на вираже…» Вот, мы на вираже. — Помните фразу из числа административных языковых шедевров — «исходя из требований текущего момента». Что бы вы сказали о нем? Кажется, нас окружает некая искаженная реальность… — Не окружает, мы внутри, мы живем в искажениях, все наше существование сегодняшнее происходит в Королевстве кривых зеркал. Наш мир подчинен слову «якобы»: у нас есть якобы журналистика, якобы пропаганда, якобы образование. Все потому, что для нас, я сейчас говорю о российских реалиях, главное — не движение, а гудок, и многие еще и обманываются — мол, это то, что нужно. На примере родной профессии поясню: когда-то журналисты были — как космонавты, их знали по фамилиям, наперечет. Сейчас мои студенты с журфака на вопрос, что такое холодная война, бодро отвечают, что это война зимой, а один вообще потряс меня совершенно, поскольку не смог выполнить задание — сделать работу о состоянии нынешней прессы в Эстонии. Но не потому, что там нет прессы! А потому, что «нет такой страны»! «Испания, — говорит, — Кирилл Борисович, есть, а Истонии — нет!» Понимаете? Истонии. Не речь Черчилля не знают, а кто такой Черчилль! Такое кругом измельчание… Помните, кстати, анекдот очень в тему? Попробую его рассказать прилично… Дед-лилипут пришел к сыну посмотреть на рожденного внука. Видит, что тот получился еще меньше сына, и печально говорит: «Хм-м-м… Долюбились до мышей…» Я бы сказал, не до мышей уже, а до мушек-дрозофил. Оставшиеся мастодонты удерживают что-то, но их все меньше. Вот, умер писатель Александр Кабаков — яркий, поджарый, с весомой прозой. Еще один удар. Я даже начал писать книгу об уходящей натуре. Сейчас особенно остро понимаешь, что это и чем чревато. — Многие признают, что нынешнее испытание — прекрасное время для анализа и самоанализа. — Да, но мы ведь обычно находимся в состоянии нежелания знать! Живем в мире косности, необразованности. Странные вещи происходят и далее. Скажем, сейчас у нашего телевидения есть гениальная возможность стать рупором государства, а у государства — использовать возможности телевидения, самого массового вида искусства для нашей страны, чтобы объяснить нам, обывателям, что, собственно, такое государство на самом деле. Но государство это не использует, а что продолжают показывать — вы знаете не хуже меня. Поражаюсь! У нас что, наши телевизионные руководители вообще ничего не боятся, ни законов, ни Судного дня? Что происходит, в конце концов, кроме пошлости и барабанного боя? Хотя… Возможно, мы сейчас подошли к краю, на котором вынуждены начать понимать, что абсолютно за все в этой жизни рано или поздно приходится платить. Мы знаем про тех, которые сдавали других людей, писали анонимки, чтобы завладеть комнатой соседа или получить его место на работе. И что? Никто из тех, кто ссылал, пытал, стоял вертухаем, наказан не был. Мы в глобальном смысле не умеем платить по счетам, понимаете? Что там телевизионщики… Сейчас вот была бешеная атака на фильм «Зулейха открывает глаза» по роману Яхиной. Можно сколько угодно рассуждать о художественных недостатках и достоинствах фильма, спорить о нем до посинения, выискивать фактологические ошибки, но люди в сети вообще пишут — не было такого, не творились в мечетях безобразия и все прочее. Представляете, какое искажение? Какое нежелание знать и признавать… Хочу сказать — да бросьте вы, все было! И храм Христа Спасителя взорвали, я учился плавать в бассейне «Москва», что был построен вместо него. Все было в нашей истории, не надо обманываться. — Но книга Яхиной настолько острой реакции не вызвала при этом... — Да не читали ее люди массово, что тут непонятного! И сейчас, даже когда появилось на это время, вряд ли возьмут читать Яхину, скорее уж Донцову, что вполне понятно. Но к нашей теме… Упомянутый Саша Кабаков, светлая ему память, издал «Невозвращенца», и у него потом спрашивали: «Как ты мог все, что произойдет с нами после перестройки, предвидеть?» Он отвечал просто: мол, есть же у нас некие векторы, достаточно протянуть их чуть дальше и посмотреть, куда они уходят. Скажу: наши векторы выходят из Римской империи, тянутся через Византию. Мне кажется, что одна из наших проблем — отсутствие ритуала и механизма законной передачи власти и правления, того, который появился в варварских королевствах Европы и продлился потом в династиях. — Да был он, но кончился в 1917 году. — В 1917-м? Или когда Павла ударили табакеркой по голове? Или когда Екатерина на плечах Орловых въехала в Зимний дворец? Нет у нас этой культуры! Второй момент. Мы позаимствовали у Рима принцип полицейского государства. В представлении большинства Рим — это что? — Мужики в простынях, часть — пьет вино, другие сидят в термах, кто-то выступает без микрофона. — Именно! А еще где-то идет на бой гладиаторов, и кто-то спешит к гетерам... Но главное-то в другом! Рим был полицейским государством — в том смысле, что в нем все писали друг на друга доносы. На нашей почве это отлично прижилось. Момент следующий, тоже векторный, — мы еще недавно, в XIX веке, были абсолютно безграмотной страной. Впрочем, Перестройка показала, что грамотность опасна… — Безграмотная страна... Но именно в XIX веке российская культура достигла фантастического уровня. Как такое возможно, интересно. — Ваш сарказм мне понятен, но давайте честно: в России исстари наблюдалось очень ощутимое культурное отставание от стран Европы, которое действительно было в значительной степе- ни покрыто XIX столетием. Но этот культурный скачок был совершен на узкой маргинальной полосе и имел отношение только к тем людям, которым эта культура была доступна в самом широком смысле этого слова — от техники и истории до изучения языков. 95 процентов населения не были этой культурой покрыты. Большевики совершили, конечно, подвиг, сделав всех грамотными, но при этом опустили уровень культуры ниже плинтуса, сделав ее массовой. А истинная культура массовой быть не может! Так же как демократия не может быть для всех. Не могут быть все люди равными хотя бы потому, что они родились в разных условиях, по-разному живут и работают, по-разному воспринимают образование и так далее. — Равенство — не для нас? А как же демократия? — Я как-то спросил у студентов, как они понимают это слово — демократия, откуда оно взялось и так далее. Говорят — греческое слово, правильно. А какой была демократия в полисах, то бишь городах? Отвечают — ну, она была для всех. Смешно. У нас и об этом странные представления! Ведь она касалась только мужчин, да еще и обладающих собственностью, да еще и определенного возрастного ценза, который в разных полисах менялся. И если ты родился, скажем, в Спарте, а живешь в Афинах, никаких у тебя там прав нет и не будет. Мы же с вами начинали говорить про искажения? Ну так вот, пожалуйста! И сегодня мы все знаем, что творится с демократией на Западе, они с ней доигрались до тех самых мышей, не говоря уже о толерантности, которая, безусловно, тоже должна иметь границы. Ныне, вы поймите, вопрос стоит о спасении нашей цивилизации уже во всех смыслах. И не так важно, читаете вы Тору или Коран, знаете ли Библию — без признания и осознания тех ценностей, что в этих священных книгах описаны, все равно дальше ничего не получится. Мы же растеряли все, даже авторитетов моральных не осталось. — Вы о знаковых личностях? — Да, и их роли в нашей жизни. Ведь раньше был, скажем, Дмитрий Лихачев, великий человек, или Андрей Сахаров, или тот же Александр Солженицын. Как страна может обходиться без моральных авторитетов? С другой стороны… Мы очень дружили с писателем Василием Аксеновым, часто общались, я его навещал и за границей, и тут, конечно. И в какой-то момент, уважая его безмерно, я спросил: «А почему, Василь Палыч, не слышно вашего голоса? Вы же авторитет, можете открыто говорить, что думаете и чувствуете». И он ответил мне: «Я не играю в эти игры. Ты что, не понимаешь, что с этими людьми ничего нельзя сделать?» Правда и это! Нельзя же так, чуть что — Путин приедет, Путин разберется. У президента — свои обязанности, у правительства — свои. У нас уже и журналисты перестали быть трибунами, да и трибуны нет, а государственные мужи исчезли как класс. Это, мне кажется, весьма печально. — Раньше было лучше? — Мне иногда в страшных снах снится, что меня вызывают к доске на уроках математики. Ну не математик был! При этом у меня были прекрасные учителя французского. И образование, несмотря на мои особые отношения с математикой, было прекрасным! Мы же зачем-то взяли и потянулись за болонской системой. ЕГЭ, я уверен, это курс на отупение. Почему не отказаться от неправильного решения, если оно очевидно неправильное, зачем упираться? И интернет, этот ответ на нефть, атом, уголь, — у нас отнял больше, чем всем нам долгое время казалось. Мы умели работать в архивах и библиотеках, составлять конспекты на лекциях, это напрягало мозги. Негде было гуглить! А тут попросил кое-что студентов записать, они изумились — как это? Говорю: берем ручку, блокнот, пишем. Они онемели от такого предложения: «Ну-у-у, знаете ли…» — Писать рукой — боль. Сидеть в архиве — ужас! — Во-о-от. Смотрим на итог. В каком виде наши издательства? После коронавируса большинство из них вообще выпадет в осадок. А их надо скорее зачислить в самые бедственные отрасли экономики! И поддерживать библиотеки. Возвращать утраченное. Мы потеряли способность мыслить и сопоставлять, видеть широко. — Это не попытка самооправдания? Ну или оправдания поколения, а то и строя похороненного? — Ничуть. Вот честно, а что, например, можно вспомнить из последней журналистики нашей? Ничего, кроме беседы Андрея Ванденко с президентом. Почему? Потому что он задавал интересные вопросы, вел себя уважительно, но без подобострастия, и оставался журналистом, не превращаясь в лакея. Таких бесед прежде не было, ничего такого не получалось ни у Кондрашова, ни у Соловьева, ни у кого вообще, пока что. К беседе были подготовлены вопросы, да, но все-таки она выбивается из общего ряда, и сильно. Что-то еще есть? В общем, нет. Уже на радио говорят не по-русски — «бе, ме, я хотел сказать…» В чем оправдываться? В наше время, например, блистательно работало АПН — чточто, а пропагандой СССР занимался на высоком уровне. Какие там были специалисты! Потом мы эту машину разломали, и ныне пропагандой занимаются какие-то бойкие ребята из пиара, которые «все знают», а на деле умеют только бодро рапортовать о свершениях. Мир «якобы»! — О каких переменах вы мечтаете? — Как говорил святой Павел, храм человеческий — ты сам. Мы должны себя как-то иначе увидеть в этом мире, и государство должно переосмыслить свою роль. Оно обязано поддерживать стариков и лечить больных детей. Государство должно осознать свою ответственность не только как начальник или наш староста. Ответственность и отечество — слова очень близкие и созвучные, оно должно понять это, и, демонстрируя кнут, не забывать о пользе пряников, а то пока они заменяются крошками с барского стола. Нужно помочь сейчас мелкому и среднему бизнесу, иметь понимание, куда утекают деньги и почему пятикопеечная маска стоит в провинциальной аптеке 45 рублей. Нужно начинать делать конкретные вещи. У нас есть масса великолепных специалистов, промышленников, экономистов. Да, они есть! Это что, ничтожная страна? У нас все есть, и мозги в том числе. Просто это перестраивать нужно. «Страшна только индивидуальная судьба, в массовом психозе участвовать не страшно», — написал Нагибин в «Дневнике». У нас, я считаю, затянувшийся массовый психоз, начавшийся еще во времена Горбачева, которому я, кстати, изначально очень поверил. И хватит уже говорить, что «у нас нет времени на раскачку», о чем мы слышим каждый год. Да, кстати, тут назрел вопрос. А где же все наши олигархи сейчас? Где эти великие люди, меценаты и филантропы, а также знаковые экономисты, которые куда-то там подняли экономику, где они, прячутся по частным клиникам от вируса? Или эта экономика поднималась только для того, чтобы покупать потом яхты и превращать в наложниц дикторш? — Да, от много невольно начинаешь злиться. А ваша книга «Яд», которая недавно вышла во Франции, тоже о зле — об истории отравлений? — Это сборник всякого род новелл, которые дают нам видение этого страшного оружия. То, что сейчас происходит, в определенном смысле есть продолжение этих историй, потому что мышьяк, сулема, ртуть — яды, но и бациллы и вирусы — это яды тоже. А человек — хищник… К сожалению, это хищное начало превалирует в нем над началом божественным. Вот я и исследовал историю применения ядов от античности до начала ХХ века. Там собралось все — от непонятной смерти Александра Невского, которого то ли татары отравили, то ли самое близкое окружение, и непонятная смерть Петра Первого. Я не говорю про истории, связанные с Елисеем Бомелием, загадках вокруг сумасшествия и смерти Ивана Грозного или историю со странным исчезновением Александра Благословенного в Таганроге и его воскрешением уже в виде сибирского старца. Как говорила знаменитая Елизавета Петровна Кучборская, наш профессор в МГУ, все истории человечества сводятся к одному лишь слову — «допустим». Вот и я допускаю, что могло быть так. Моя задача — заинтересовать читателя тем ли иным сюжетом, пусть он потом лезет дальше, ищет информацию. Так что вышла книга про королей ядов и яды королей. — Сейчас пишете что-то? — Пишется мне сейчас хуже, чем читается. Пока жду выхода моей книги «Дом Божий. Люди и храмы»: продолжаю линию поиска Божьего в человеке. Писал о храме, как о человеке. Франциск Ассизский называл себя затейником и забавником Господним, вот и я пытаюсь забавничать, исходя из того, что по Далю «забава» означает «интерес». Ну вот... А еще «смотрится» сейчас хорошо. И вообще я самоизоляцию использую как время, оптимально удобное для заполнения лакун в образовании. Например, кстати, я не смотрел раньше сериалов, на это не было ни времени, ни сил, а тут по совету друга открыл для себя «Молодого папу» и «Нового папу», а вместе с этим и фантастического режиссера Паоло Соррентино. Того самого, что создал фильм «Великая красота». Потрясающе! Смотрел и его картину про Сильвио Берлускони... В моей биографии был, кстати, забавный эпизод, когда я пришел к нему в гостиницу на интервью после того, как он проиграл выборы. Я заготовил интересные вопросы. Кавалер принял в своем люкс-номере, где стоял белый рояль, потчевал меня завтраком и сказал: садитесь, у меня вышел диск с песнями, и я вам их буду петь. И он час потрясающе пел, рассказывал, как ему завидует Челентано... В общем, самоизоляция, или confi nement, как говорят французы, это прекрасное время для занятий просвещением. А еще я думаю, что эта пауза должна породить некие новые реалии. Какими они будут — да кто ж знает. Нам нужно не обнуление, а обновление, не новый вектор, а новый ветер. Есть такой роман у французского писателя Жана Марселя Брюллера, писавшего под псевдонимом Веркор, — «Молчание моря». Молчание это особая форма философии. У нас — «Молчание вируса». Оно нас выведет куда-то, хотя мне кажется, что дороги наши прочерчены уже. Повторю: Устал от нас Высший Разум... От нашей гонки за нефтью, деньгами, от разрушающих цивилизацию действий мигрантов в Европе. Давайте же соберемся, подумаем о том, что мы огромное государство, которое несет ответственность не только перед отдельной ныне засевшей за своим забором или в квартире семьей, а перед всем, что осталось позади и ожидает в будущем. Наши мертвые нас не оставят — помните? СПРАВКА Кирилл Привалов родился 20 марта 1954 года в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Начал сотрудничать с периодическими изданиями еще в процессе учебы. Работал в ряде центральных газет, более 20 лет за рубежом в качестве собственного корреспондента крупных советских и российских изданий, прежде всего — во Франции, где сотрудничал с французскими изданиями («Эзоп», «Журналь дю диманш», «Пари-Матч», «Монд»), вел передачи на французском ТВ. Работал на радио, вел несколько авторских программ. Член Международного ПЕН-Клуба и Союза писателей Москвы. Кавалер орденов Искусств и литературы и «За заслуги», Золотое перо России. Автор более 15 книг на русском и французском языках. В течение полутора десятка лет вел авторские передачи на «Радио Россия Культура».