Карантин убил в моем сыне желание жить нормальной жизнью

Самоизоляция – вещь не слишком приятная, но ничего ужасного в целом в ней нет. Вызывают раздражение жалобы сидящих дома – будто они не в родных стенах проводят это время, а в окопах или на каторжных работах… Так думала я до тех пор, пока не познакомилась с москвичкой Верой А., для сына которой два месяца самоизоляции стали убийственными. Причем в буквальном смысле слова – они уничтожили в ее 30-летнем сыне Олеге желание жить нормальной жизнью. фото: pixabay.com Таких как Олег (все имена изменены – Авт.) называют хикикомори. Это общее определение молодых людей, добровольно избравших путь удаления от мира. Хикикомори практически не выходят из дома, не имеют друзей, не обзаводятся семьями – вся их жизнь проходит в интернете. Первыми на это явление обратили внимание в Японии, там же появился термин «хикикомори», в приблизительном переводе означающий изоляцию. Но со временем молодежи, придерживающейся такого образа жизни становится все больше во всем мире. — Когда вы впервые поняли, что с сыном что-то не так? – спрашиваю у Веры. — Трудно выделить какой-то конкретный момент. Класса до 5-6 это был обычный ребенок, разве что довольно ленивый и лишенный всяких амбиций. А потом я стала замечать, что он ленится не только учиться или помогать мне по дому – ему неохота делать даже то, что обычным детям в кайф, например, гулять, играть с друзьями, ехать с нами на природу… Зато мог часами сидеть с книжкой, читал много, но только всякую ерунду вроде фэнтези. В школу всегда ходил неохотно, учился между тройкой и четверкой – и то лишь потому, что мы с отцом постоянно занимались с ним, проверяли, заставляли делать уроки. В старших классах стало еще хуже из-за того, что Олег к тому времени растерял всех друзей и в школе почти ни с кем не общался. Он вроде не сильно переживал по этому поводу, но все свободное время сидел дома, и это меня тоже очень беспокоило. — По окончании школы он охотно пошел в вуз? — Он понимал, что мы с отцом от него не отстанем – я всегда панически боялась армии – и потому не сопротивлялся. На бюджет, конечно, не поступил, пошел в коммерческий институт. Но на занятия почти не ходил – я об этом узнала не сразу, потому что днем была на работе и даже не догадывалась, что сын постоянно сидит дома. А года через два он заявил мне, что освоил фотошоп, или какую-то еще рисовальную программу, не помню уже, и теперь будет работать, брать заказы и делать их дома. А учиться больше не хочет. Мы долго его уговаривали, ругались, кричали – ой, что было, страшно вспоминать… Олег сперва поддался на уговоры, но потом я узнала, что в институт он все равно не ходит. Он сидел дома безвылазно, действительно, выполнял какие-то работы и получал за них деньги – раз в месяц вручал мне небольшую сумму на питание. Но попросить его самого сходить в магазин было невозможно, он ни за что не соглашался. Олег даже мыться ленился, делал это раз в две недели, когда я начинала орать, что от него воняет… С утра до глубокой ночи сидел за компьютером – завесил окна шторами, которые были задернуты даже днем, и если не работал, то играл в игры, общался в соцсетях… — Вы обращались к психологам, психиатрам? — Конечно. Психиатр признал его здоровым, психологи разводили долгие расспросы о детстве, о наших отношениях… В итоге я лишь узнала, что таких, как Олег много, и называются они хикикимори. Что с этим делать, никто сказать не мог. Один психолог говорил, что это все же отклонение, и надо обращаться к психиатру (как я уже сказала, психиатр с этим не согласился), другой все списал на лень, и посоветовал перестать его кормить и давать деньги. Деньги Олегу были не нужны, он зарабатывал – пусть немного, но все же больше, чем тратил. А не кормить – это как? Запирать холодильник на замок? Последний психолог, к которому я обращалась, посоветовал мне оставить сына в покое – пусть живет, как ему нравится. — Вы не последовали этому совету? — Сперва решила, что так и сделаю – раз ему нравится такая жизнь, значит, так тому и быть. Но спустя время стала замечать, что его состояние становится все хуже. Он, ранее очень спокойный, апатичный, начал взрываться по каждому поводу, даже от того, что я заходила к нему в комнату. Если я просила помочь мне, к примеру, подвинуть мебель или открыть консервную банку, он начинал просто визжать – зачем я мешаю ему? Даже вынести грязную посуду из его комнаты (он ел только там) было трудно, а уж уговорить переодеться, чтоб постирать одежду вообще получалось раз в месяц, это его ужасно раздражало. Он вел себя и выглядел как сумасшедший – нечесаный, немытый, злобный. Я поняла, что это уже не мой прежний сын, и что без психиатрической помощи тут не обойтись. Не хочу даже рассказывать, сколько мы потратили денег на разных специалистов. Сколько сил и нервов – на то, чтоб уговорить Олега лечиться. Он несколько раз лежал в клиниках, сперва был на препаратах, потом прошел долгую реабилитацию. На все про все ушло больше двух лет. Но в итоге мой сын вернулся к нормальной жизни! Да, он был по-прежнему малообщительным, но устроился на работу, которую ему нашел отец, ходил туда каждый день, рассказывал нам вечером о своих делах – это было настоящее счастье! Иногда он даже выходил со мной погулять в выходные в парк, делал это правда без удовольствия, но и не особо сопротивляясь. Я говорила: «Олежек, посмотри, какой красивый вид!» Он отвечал: «Мам, если я тебе покажу красивую компьютерную программу, ты же не проникнешься? Вот и я так же». Это звучало убедительно, нормально, и я думала, что все, сын теперь здоров, глядишь, и девушку себе найдет. Он ведь у меня симпатичный, высокий… — Сколько времени продлилась нормальная жизнь? — Больше полутора лет – до марта этого года. А в марте организация, где работает Олег, перешла на удаленную работу, и сын снова оказался дома. Когда я об этом узнала, страшно перепугалась, сердце так и кольнуло… Сначала я думала, что зря паникую – Олег был спокоен, работал каждый день, обедать и ужинать выходил к нам с отцом на кухню, нормально общался с нами. Но пару недель назад я завела разговор о том, что скоро снимут карантин, и мы снова сможем ходить на работу, общаться с коллегами – я сказала, что очень скучаю по общению. И тут он вспылил – точно, как в те времена, когда был болен: «Иди к черту! Никакой карантин скоро не снимут! Я уверен, что его продлят минимум до конца года!» Я испугалась, не стала спорить, сказала только: «Олежек, чего ты сердишься, не я же решаю, когда снимать карантин». Но он больше не стал разговаривать, ушел к себе в комнату, очень злой. А через несколько дней сам позвал меня к себе, сказал, что хочет поговорить. «Мам, — говорит, — не дави на меня, я больше на работу ходить не буду. Ни на эту, ни на другую. Мне там плохо было – тяжело каждый день видеть людей, каждый день разговаривать с ними. Мне неприятно спускаться в метро, здороваться с коллегами. Нет, не неприятно – невыносимо». Я говорю – сынок, но ты же давно работаешь уже, и никогда не жаловался! А он отвечает: «Я забыл, как это классно – быть дома и никого не видеть. А теперь вспомнил, и чувствую настоящее счастье. Так что я все решил, поэтому не мучай меня зря». Наверное, это был наш последний нормальный человеческий разговор. С тех пор Олег обсуждать эту тему отказывается. Я с ужасом жду, когда он перестанет мыться и начнет орать, чтоб я не смела заходить в его комнату. Получается, карантин убил моего сына, того, который после долгого тяжелого лечения родился заново… УНИКА НОВОСТИ https://uniika.ru/news/obshhestvo/ 25.05.2020 — Опубликовано 16:16 — Время публикации Как пишет МК