о том, как разделилось общество во время пандемии

«Существует теория «четырёх Россий» известного учёного, профессора МГУ Натальи Зубаревич. Её суть в том, что в одном государстве Российская Федерация на самом деле существуют четыре разные России: Россия больших городов, Россия промышленных центров, Россия сёл и малых городов и Россия национальных республик. Эти четыре России существовали на входе в пандемию. А вот сейчас, на выходе из самоизоляции, есть ощущение, что из неё выходят три другие параллельные России, опять же, объединённые общей государственностью». Пандемия в Москве ощутимо идёт на спад, почти каждый день появляются какие-то всё новые элементы старой жизни. То пройдёшься по вновь открытому парку, теряя голову от красок, запахов, ощущений. То отнесёшь в химчистку вещи, лежащие в её ожидании с марта. То увидишь открывшиеся мелкие магазинчики, мастерские по ремонту одежды и обуви. Город оживает после двух месяцев тревожного сна, в котором каждый день были только новые кошмары, смерти, боль и человеческие трагедии. В эти месяцы было модно рассуждать, станем ли мы другими после самоизоляции. И, пожалуй, можно уже подводить осторожные итоги. Существует теория «четырёх Россий» известного учёного, профессора МГУ Натальи Зубаревич. Её суть в том, что в одном государстве Российская Федерация на самом деле существуют четыре разные России: Россия больших городов, Россия промышленных центров, Россия сёл и малых городов и Россия национальных республик. Эти четыре России существовали на входе в пандемию. А вот сейчас, на выходе из самоизоляции, есть ощущение, что из неё выходят три другие параллельные России, опять же, объединённые общей государственностью. Россия первая — это Россия многих чиновников и бизнесменов из их окружения. Они практически ничего не потеряли за карантин, выдали спецпропуска себе и своему окружению. Это их дети устраивали стритрейсинг на элитных машинах по ночной Москве в самый пик эпидемии. Это их жёны публиковали в Instagram фото с безупречными, явно не домашними укладками, салонным маникюром в дорогих интерьерах, где явно не они сами натирают паркет. Вот эти чиновники и бизнесмены остались теми же, что были. Они так и не научились (за редчайшими исключениями) находить человечные интонации и объяснять гражданам, что смысл их жизни сейчас — в любви к людям и спасении людей, а не в отчётах перед начальством. Они остались бронзовыми статуями в официозных интерьерах, производящими совершенно жуткое впечатление на напуганных людей, сидящих дома на потёртых диванах. Они сами не соблюдали те нормы, о которых говорили, бродя везде со свитой, без масок и перчаток и не соблюдая никакой дистанции. Потом эти же люди возмущались, почему граждане так массово становятся ковид-диссидентами. Они, как от назойливых мух, отмахивались от журналистов и правозащитников, отчитываясь, что у них всё в порядке. А в это время люди звонили журналистам и правозащитникам, умоляли помочь им в приезде скорой, которую ждали часами. Медики диктовали благотворительным фондам списки недостающих средств индивидуальной защиты. Они уверяли, что люди не бедствуют и живут на сбережения. А в это время множились крики о помощи: «Купите нашей семье еды, умоляем. Нечего есть детям». Эта первая Россия никак не изменится. Останется такой же, бесконечно далёкой от россиян. Богатая, успешная, но чуждая самого главного — любви. Россия вторая — это та самая Россия, которая кричала о помощи. Которая сходила с ума от ужасов в новостях. Которая каждый день тревожилась за близких. Простые люди, которых в последнюю очередь можно обвинить в том, что они какие-то не такие, потому что поверили передачам, где довольно именитые люди рассказывают про заговор чипирования, про опасность вышек 5G, и прочему бреду, которого — что в общем логично в ситуации пандемии — было в эти месяцы достаточно. Люди, готовые делать вообще любую работу, лишь бы не принимать бесплатную помощь и сохранить гордость. Опровергающие любые методички о «рабском сознании россиян» и «генетическом страхе перед чиновниками», когда речь идёт о том, чтобы госпитализировать пожилую маму с инсультом, помочь заболевшему ребенку, а ближайшая больница перепрофилирована под ковид. Да даже подставить в трудную минуту плечо соседу, которому предписали полный карантин. Эта Россия, конечно же, изменилась. Она осмелела, она всё успешнее учится требовать от государства того, что положено. Она запомнила в лицо каждого, кто пытался отвечать на человеческую беду сухими отписками. Она ничего не забудет. Но есть и третья Россия. Эта Россия везде: на Трёх вокзалах с бездомными. Она обнимает их и перебинтовывает изъеденные язвами ноги. Она в небольших грузовиках, уходящих от дверей благотворительного фонда в Псковскую область. На складе крупной корпорации, полностью переоборудованном под благотворительный ангар. В офисах небольших некоммерческих организаций, которые сами не понимают, как свести концы с концами, но все временно перепрофилировались под помощь врачам. В чатах, где собрались самые разные люди и где каждое сообщение начинается с «Уважаемые волонтёры, сегодня нужна помощь…». На онлайн-концертах, которые разрешили слушать бесплатно — чтобы только людям, запертым в квартирах, стало немного легче. В элитных отелях, переоборудованных под жильё для врачей. В мешках корма, которые везут бездомным животным — им тоже плохо и голодно. В сообществах болельщиков, где решили не только оказать помощь семьям ветеранов-футболистов, но и помочь легендам фанатского движения. Кстати, и в чиновничьих и депутатских кабинетах мы тоже встречали эту самую третью Россию: были депутаты, побросавшие временно свои значки и корочки в ящик стола и повёзшие гуманитарку врачам и другим нуждающимся. Были и отзывчивые чиновники, которым звонили и рассказывали о проблемах людей в самое неурочное ночное время и они мгновенно включались в жизнь третьей России. Эта самая третья Россия на время лишилась сословий и регалий. На помощь другим людям бросались и жители благополучного центра Москвы, и жители самых отдалённых поселков. Социальная дистанция в этой России — в истинном значении термина «социальная дистанция» — временно отменена. В эфирах или видеозвонках у этих людей бродят дети, коты и собаки: сейчас не до гламура и лоска. Вместо фотографий гламурных завтраков — бесконечные белые «костюм космонавтов», коробки со складов. В лучшем случае — фото из машины. Что будет дальше с этой самой третьей Россией, пока непонятно. Разумеется, большинство вернётся при первой возможности к обычной, «мирной», жизни, а энтузиасты как отдавали всех себя людям, так и продолжат отдавать. Кто-то, конечно, попробует извлечь из волонтёрской истории и политические бонусы — без этого никуда. Но при этом уникальный опыт, когда люди объединялись сами по себе, просто вокруг тех фигур, структур, интернет-групп, которые часто оказывались на местах эффективнее любого чиновничества или системы соцзащиты, — этот опыт забыть будет сложно. Сложно будет стоять, склонив голову перед отчитывающим тебя тем же чиновником, помня, как отдел этого чиновника в городе N просто забыл выплатить положенное ветеранам и перестал отвечать на телефонные звонки. А у ветеранов в тот момент заканчивались продукты. Офисным клеркам тоже будет сложно вернуться в обычный мир менеджера, где дни протекают между Tinder и форумами «диванных войск», потому что вот же она была, настоящая жизнь. Сложно будет, наверное, вернуться в старые добрые гламурные круги тем, кто вспомнил, каково это — быть живым и быть не «папиком» или «дочкой», а обычным человеком, которого оценивают по делам, а не по часам или серёжкам. Но именно от жизнеспособности этой вот третьей России и зависит ответ на вопрос, что же в итоге будет с Родиной и с нами. Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.