Янычары неведомой Родины

Советский грузинский философ Мамардашвили говорил: «Все мы — шпионы неведомой Родины», имея ввиду что мы не знаем для чего посланы в эту жизнь — забыли задание своей, теперь неизвестной, небесной Родины. Но начнём с более земного. Интересно что у многих московских писателей в воспоминаниях детства фигурирует открытый бассейн на Кропоткинской: Токарева сравинивала с ним своих альтруистических персонажей, которые также теряют своё тепло «обогревая вселенную»; Арбатова, ребёнком, стукалась о стеклянную перегородку под которую надо было подныривать; Дидуров там дежурил спасателем и завершая свой сборник «Легенды и мифы Древнего Совка», сделал этот бассейн, уже заброшенный, центром ностальгии по ушедшей советской цивилизации. Я подумал — всем им наверное грустно вспоминать своё детство, гуляя теперь мимо помпезного храма, невольно ставшего символом единения церкви и государства. Но это, конечно, ничто по сравнению с чувствами дореволюционных прихожан того, первого, взорванного храма, на месте которого безбожная власть построила, словно в издёвку, бассейн. Но и это не всё. До победы над Наполеоном (в честь её и был, собственно, построен дореволюционный храм) там был женский монастырь, который, для стройки общероссийского значения, сравняли с землёй (говорят что именно проклятия его игумени привели храм ко взрыву). И до монастыря там тоже, конечно, была отнятая у кого-то земля,… и так далее, и так далее… — до захвата викингами (русами) деревни «Маа-скваа» (что по фино-угорски, скорее всего, означало «мокрая земля»)… Но время проходит ‑ и вот уже потомки фино-угров поют на чужом для их предков славянском языке «Дорогая моя столица, золотая моя Москва!»; а дети прихожан дореволюционного храма считают купание в построенном на его месте бассейне самыми ностальгическими воспоминаниями детства. И так было всегда — незаметно зарастают цветами заброшенные могилы жертв, а их внуки уже собирают там ромашки для памятников их палачам. Создатель китайской империи Цинь ШиХуанди, захватывая соседние царства, бывало казнил не только пленных, но и жителей сопротивляющихся городов — всех кто выше колеса телеги. А самых младших принимали в свои семьи захватчики. Уже в следующем поколении все эти народы считали себя китайцами (циньцами) и боролись с врагами империи — с такими же врагами императора какими были их погибшие отцы. В древнегерманских анналах для подобных действий есть выражение «очистить» или «опустошить» землю. В древнерусских летописях тоже пишется как Иван Калита, союзник и вассал монголов, «положил пусту землю руску». И теперь потомки тех, которые оказались когда-то ниже колеса, гордятся всеми этими «собирателями земель»… Самые верные турецкому паше войны — янычары — выращивались из сирот завоёванных османской империей народов, родителей которых убили турки-османы. Вот так и мы все — янычары неведомой Родины. Мы свято защищаем строителей своих империй и уничтожаем память о своих дедах — древних защитниках своего потерянного и завоёванного отечества. И поэтому, вместо посмертной славы павшим когда-то в боях патриотам и загробного возздаяния древним палачам, происходит совсем обратное: Цинь ШиХуанди, Иван Калита, Иван Грозный и многие другие — продолжают мучать своих жертв даже на том свете. Ведь убитые ими герои, оттуда сверху, видят как их дети, проклинают или издеваются над их памятью и славят их палачей. Этот ад предков — и есть потусторонний фундамент империй. Без этого мистического фундамента империи рассыпаются — как только их народы начинают вспоминать своих настоящих, а не придуманных родоначальников. И империя прячет от своих жителей эту преисподнюю — читает своим детям исторические сказки с лубочными картинками придуманных прародителей. Читает всё громче, заглушая далёкие потусторонние крики настоящих предков из ада, доносящиеся — как в японском фильме ужасов про видеокассету — в виде помех во время пропагандистски-новостных или исторических телепередач. Но помехи подавляются — дело прошлое, зачем теперь-то пугать детей? Им нужна история попроще. И вся наша история — это такая придуманная «история попроще». Например, если бы рейх победил — то послевоенная оттепель произошла бы в нём. И далее — перестройка, огромная федеративная демократическая Германия. И внуки недосожжённых в концлагерях евреев, с жаром отрицают холокост, придуманный либералами для очернения их великой страны. Открывать ли их глаза, разрушать ли трогательный рассказ про то как древние арийские войны освободили народы от загнивающего либерализма и звериного коммуниза, принесли на восток прогресс и культуру? Зачем им, этим счастливым детям, плещущимся в бассейнах построенных из разрушенных синагог, учить чужие, давно исчезнувшие языки и истории… Все мы, граждане империй — такие счастливые дети. И если откроем глаза, то уже не выберемся из-под кровавых культурных слоёв. Вместо лубочной сказки про героических создателей империй мы окажемся, вместе с нашими предками, в аду. Но не там ли мы окажемся всё равно? — когда, в конце жизни нам откроется истина и мы осознаем кого славили и кого предавали всю свою жизнь? … И кажется — нет спасения от этих дьявольских колёс истории. Но нет, думаю что спасение есть — ведь в этот момент нас поднимут на ту самую божественную высоту, с которой не видно уже никаких империй — только кипящая плазма истории, от которой надо спасать всех, без разбора. На эту высоту поднялись, в своё время, и наши предки, оказавшись гораздо выше описанного только что ада. На этой высоте видно как все — и Гитлер, и жертвы холокоста, и янычары армянского происхождения, и неузнанные и убитые ими браться — все варятся в этом котле. Томятся и спасаются — кто-то раньше, кто-то позже, кто-то целиком (кроме сожженного в печке тела) кто-то лишь частью души (выжившей, непреданной частью души), — но все спасутся и встретятся. Встретятся в каком-то далёком всеразрешающем будущем, как актёры играющие жертв и преступников, и поймут что означала шекспировская фраза «весь мир — театр», и обнимутся после спектакля, снимут парики и наклеенные усики. И станет ясно что всё что происходило на Земле — империи, идеологии, народы и страны — не имело никакого значения. Никакого кроме того что это был просто котёл, в котором томились, до полного приготовления, человеческие души. Точно также как не имеют значения события в обычной театральной пьесе — кроме того что они должны изменить души актёров и зрителей. Точно также как не имеют значения события в детской игре — кроме того что в этой игре дети развиваются и взрослеют. И сейчас, когда мы ещё сидим на корточках и играем в этой песочнице, и народы игрушечных солдатиков идут на приступ песочного замка — пока ещё можно играть не так, чтобы выиграть, а так чтобы, повзрослев, вспоминать об этой игре с ностальгией, а не стыдом. А потом мы станем взрослыми, встанем из этой песочницы и уже не вернёмся в неё. Мы оглянёмся, песочный замок окажется просто горой песка, и всё окажется неважно, кроме того что осталось внутри нас.