La Vanguardia (Испания): женщина, победившая Сталина

Надежда Мандельштам стала путешественницей не по своей воле. Или, если точнее, она многие годы находилась в постоянном изгнании. В поисках убежища, где они бы не были раздражителями для Сталина, Надежда и ее муж Осип Мандельштам побывали во многих уголках СССР. Однако найти его им не удалось. Осип погиб в транзитном лагере в Сибири, Надежда же оказалась в нескончаемой внутренней ссылке — ее постоянно отправляли то в один город, то в другой. В Москву она смогла вернуться лишь спустя три года после смерти диктатора. Нет на свете таких книг, без которых невозможно бы было жить. Так, ничего не случится, если вы не прочтете книгу Надежды Мандельштам (1899-1980) «Воспоминания». Однако прочтя ее, вы поймете, что иногда книги и вправду «написаны кровью». И узнаете, что есть книги, описывающие страдания людей в советских лагерях от первого лица не хуже "художественного исследования" под названием «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. Вы также познакомитесь с храброй женщиной, рисковавшей своей жизнью, чтобы защитить память и художественное наследие своего мужа. Словно героиня книги Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», Надежда Мандельштам запоминала стихи своего мужа наизусть, чтобы они не канули в лету, вопреки наложенному на них Сталиным запрету. Книга «Воспоминания» начинается майским утром 1934 года: в дом Мандельштама в Москве врываются трое милиционеров, что они ищут — неизвестно. В принципе, это было и не важно, сгодилась бы любая улика. В это время среди советской тайной полиции стало популярным выражение: «Дайте нам человека, а мы уж найдем, в чем его обвинить». Осип Мандельштам (1891-1938) долгое время находился под их прицелом, как и многие писатели и интеллектуалы, жертвы паранойи, унесшей бесчисленное количество жизней советских граждан во время сталинского террора. Роковым событием в жизни поэта стало прочтение собственных стихов против кремлевского людоеда в мае 1933 года. В первоначальном варианте стихотворения он назвал его «убийца крестьян». За это безрассудное, отнюдь не самое лучшее его стихотворение Мандельштам заплатил слишком высокую цену. В ноябре 1934 года он был приговорен к трем годам ссылки за терроризм. Сначала его отправили в ссылку в Чердынь, а затем в Воронеж. Надежда, как жена, сопровождала его повсюду, хотя и не понимала, как можно было донести на стихотворение, которое не было ни опубликовано, ни зачитано публично (его слышала лишь маленькая группа друзей). Это, пожалуй, самая неприятная часть этой истории: один из близких оказался доносчиком. Арест Мандельштама никого не удивил. Другой писатель уже предупредил поэта: «Ты сам подвел себя к эшафоту». Осип Мандельштам это прекрасно понимал. Он говорил: «Поэзию уважают только у нас: за нее убивают». Отбыв вместе трехлетний срок, супруги недолго смогли насладиться спокойствием, которое вскоре было прервано новым арестом. В мае 1938 года Осипа вновь отправили в ссылку, на этот раз на пять лет на Колыму и без жены. В мае 1938 года он отправился на северо-восток страны. Одинокий и напуганный. Его ждала земля, где температура зимой опускается ниже 50 градусов мороза — «ледяной ад», как называл его другой изгнанный писатель, автор монументальных «Колымских рассказов» Варлам Шаламов, или «полюс свирепости», как называл его Солженицын. Осипу Мандельштаму повезло меньше, чем им: он не выжил. Он умер еще до прибытия на Колыму, будучи в транзитном лагере под Владивостоком 27 декабря 1938 года. «Мне нужна теплая одежда», — последнее, что он написал своей семье. Как у всех храбрецов, иногда у него бывали моменты слабости и отчаяния. В таком состоянии он дважды пытался покончить с собой. Впервые с ним это случилось в мрачной тюрьме на Лубянке. Во второй раз это произошло в больнице во время первой ссылки, где он страдал от галлюцинаций, бреда и приступов паники. На самом деле больше всего поэт нуждался совсем не в одежде, а в душевном тепле своей жены Надежды. Она спасла его в первой ссылке, но не смогла спасти его во второй. Несмотря на то, что Воронеж был раем по сравнению с тем, что его ожидало в Сибири, его паранойя стала прогрессировать настолько, что он убедил себя: его пристрелят в шесть часов дня. Его жена при любой возможности передвигала стрелки часов. «Вот видишь, час прошел, а за тобой никто не пришел», — говорила она. Бедный Осип Мандельштам… Как можно быть спокойным в стране, больной манией преследования? «Враги государства» исчезали бесследно. Любого могли обвинить в саботаже или контрреволюционной деятельности. Крестьянина, рабочего, учителя… Все подозревали друг друга: сотрудник — начальника, начальник — сотрудника, сосед — соседа, заключенный — сокамерника. Любой мог оказаться доносчиком. Утрата взаимного доверия, утверждает Надежда Мандельштам, «является первым признаком упадка общества при диктатуре». Осип Мандельштам после ареста в 1938 году Страдания советских граждан описаны и в книге британского историка Орландо Фигуса «Те, кто шепчутся», посвященной сталинскому безумству. Название книги будто бы является отсылкой к стихотворению Мандельштама («Наши речи за десять шагов не слышны») и отражает то, на что была похожа жизнь в охваченном страхом обществе, где людям только и оставалось, что молчать и шептаться. К примеру, те немногие москвичи, которым повезло иметь дома телефон, накрывали его подушкой, когда им не пользовались, — боялись, что их разговоры прослушивают. Произведения поэта, который провел свою молодость в Париже, были запрещены в СССР на протяжении нескольких десятилетий. Казалось, даже его французские друзья забыли о нем. Другой неверующий еврей, Стефан Цвейг, потерпел такую же цензуру от нацистской Германии (на самом деле Мандельштам, действительно родившийся в еврейской семье, принял христианство в сознательном возрасте и христианские мотивы важны в его творчестве — прим. ред.). Однако в отличие от Цвейга, который видел, как его книги горели на костре арийских инквизиторов, но все же мог печататься за границей, Мандельштам не мог перехитрить сталинских цензоров. Любая его конфискованная или запрещенная рукопись была обречена на забвение (рукописи Мандельштама никто, естественно, не запрещал, просто после 1934-го их очень неохотно брали в редакциях; после смерти Мандельштама Надежда Яковлевна сохранила их, и еще при СССР большая часть их была опубликована — прим. ред.). И ведь, действительно, его стихи могли уйти в небытие, если бы не его преданная жена Надежда, которая прятала все, что могла, запоминала стихотворения, не доверяя советским переизданиям. Осип Мандельштам оказался в братской могиле, но стихи его будут жить вечно. Филолог и переводчик с английского языка, необыкновенно одаренная Надежда Мандельштам была вынуждена постоянно скрываться, менять города даже после того, как стала вдовой. Советские издания периодически получали предупреждения, запрещающие им брать ее на работу. В Москву она смогла вернуться лишь в 1956 году, через три года после смерти Сталина. В российской столице она познакомилась с одной из величайших путешественниц двадцатого века Мартой Геллхорн, которая прекрасно описала ее в письме к своей сестре Сэнди. Цитата взята из эпистолярного сборника «Избранные письма Марты Геллхорн» Кэролайн Мурхед: «Надежда Мандельштам — пример чертовски потрясающего человека, прошедшего через ад». Спустя многие годы репутация ее мужа была реабилитирована. Его книги стали активно публиковать в 1970-е, когда на горизонте великого Союза стали виднеться тучи, хотя до распада СССР оставалось еще долго. Сейчас Осип Мандельштам занимает почетное место на Олимпе русской литературы. В Воронеже, где он совершил попытку самоубийства, в его честь построили памятник. Однако по-настоящему поэт был реабилитирован в книге своей жены «Воспоминания». Подруга Мандельштама Анна Ахматова писала: «А за проволокой колючей, В самом сердце тайги дремучей — Я не знаю, который год — Ставший горстью лагерной пыли, Ставший сказкой из страшной были, Мой двойник на допрос идет. А потом он идет с допроса». В своих мемуарах Надежда Мандельштам задавалась следующим вопросом: поверят ли ей новые поколения, и прорвется ли когда-нибудь правда сквозь многолетние залежи лжи. Громкий ответ не оставляет сомнений. Звучит он и в «сердце глубокой тайги», и в книге, написанной кровью. Кровью и слезами.