Лукерья Ильяшенко о постельных сценах в «Сладкой жизни», хейтерах и «Последнем герое»

В понедельник, 29 июня ТНТ вновь начинает показ драматического сериала «Сладкая жизнь». Эта лента принесла широкую известность Лукерье Ильяшенко, исполнившей в ней одну из главных ролей. Впоследствии актриса снялась ещё более чем в двадцати проектах, включая сериалы «Высокие ставки», «Подселенцы» и блокбастер «Аванпост». В эксклюзивном интервью RT Ильяшенко объяснила, почему она не похожа на Леру из «Сладкой жизни»; призналась, что порой её огорчают нападки хейтеров и рассказала о трудностях, которые ей пришлось преодолевать на шоу «Последний герой». — На днях на телевидении вновь начнётся показ сериала «Сладкая жизнь». На ваш взгляд, и сейчас, спустя шесть лет после премьеры, этот проект по-прежнему актуален? — Я в этом ни на секундочку не сомневаюсь. «Сладкая жизнь» будет актуальна и через 150 лет. Мне вообще кажется, что любая драматургическая перипетия, связанная с людьми, всегда актуальна. А у нас — совершенно человеческая история, понятная всем. Каждый может найти себя в этих персонажах, себя с ними проассоциировать. — Хотя бы в бытовом плане, в укладе жизни москвичей — таких, как герои сериала — что-то изменилось, как думаете? Может, пошло на спад повальное увлечение йогой? — Про йогу ничего не могу сказать — никогда ею не увлекалась. Но мужья всё так же изменяют жёнам, красивые молодые девушки всё так же хотят найти себе богатых покровителей. Хотелось бы, наверное, чтобы эти тенденции исчезали — но нет. Думаю, это какая-то вечная история. Она была всегда и никогда не закончится. — А вам близок образ жизни, который ведут герои? Насколько близка вам ваша героиня — Лера? — По, скажем так, жизненной философии моя героиня мне совершенно не близка: я очень свободолюбивый человек, для меня зависеть от кого-то — тяжёлое бремя. Всё же, знаете... если ты берёшь от кого-то что-то, то должен быть готовым в какой-то момент это отдать. Я, наверное, не смогла бы ни у кого взять хоть какие-то деньги — чувствовала бы себя обязанной. А обязанной я себя чувствовать не люблю. Вообще ни в каком виде. В остальном... глобально это — история про то, как бедный несчастный смертный человек хочет стать счастливым. А на войне, знаете ли, все средства хороши! Каждый исхитряется, как может, для того, чтобы достичь счастья. Счастья в своём понимании. — Лично вы на что готовы ради счастья, денег, независимости? — Деньги не приносят счастья, когда ты занимаешься нелюбимым делом. И я всегда была уверена: чтобы действительно обладать деньгами, как и всем остальным, нужно добиться этого честным путём. Не могу сказать, что ради денег и ради славы сделаю что-либо, что идёт вразрез с моими моральными принципами: я очень совестливая. Если кого-то подставлю, заберу чьё-то чужое место, мне тяжело будет с этим жить. Была у меня такая история. Я хотела, выпустившись из балетной школы, поступать на балетмейстерский факультет в ГИТИС. Чтобы наверняка поступила, мама там кому-то дала взятку. Я пришла на отбор... и увидела девочек, которые намного талантливее меня. Я тупо не явилась на третий тур: поняла, что не могу занять чужое место. Мне будет сложно с этим жить. Ну, и вот так у меня пошло по жизни. — Не было такого, чтобы вы жалели о своей совестливости, об упущенных возможностях? — Нет. Совершенно. Я в этом смысле очень рациональный человек — если есть возможность, её не упущу. Более того: если я вижу в чём-то перспективу, то делаю это даже забесплатно. — У «Сладкой жизни» есть две версии. Приличная, телевизионная, и доступная в сети — для тех, кто постарше. Вы как считаете, многое, в плане сюжета и раскрытия персонажей, теряется в более сдержанном варианте? — Конечно. Ставка на отношения между людьми требует чувственных проявлений у артистов. Тогда ты сильнее подключаешься, больше веришь происходящему на экране. Нет ощущения, что тебя обманывают. Я не раз говорила: все постельные сцены в «Сладкой жизни» драматургически обоснованы. И «нецензурированная» версия полнее и ярче открывает персонажей. Очень важно в этом жанре, чтобы всё было максимально откровенным. Вот, условно, «Любовь» Гаспара Ноэ. Если бы они там постоянно ни совокуплялись, мы бы вообще не поняли, в чём конфликт. — Вы вообще спокойно соглашаетесь на откровенные сцены? — Да. — Не стесняетесь? — Нет. Ну, на такое как в «Тексте», я бы — честно скажу — не согласилась. Так — нет. Вот вам сейчас совсем цинично отвечу. Я соглашаюсь на постельные сцены, когда в материале есть потенциал раскачать героя настолько, чтобы, помимо постельной сцены, там ещё была сильная актёрская игра. Простите, сейчас будет нескромно: в «Сладкой жизни» я очень хорошо играю. Постель тоже очень хорошо играю. Там есть изменение персонажа, и не страшно сделать постельную сцену. Более того, она придаёт объёмность персонажу. А вот если тебе ничего особо не надо играть, ты появляешься в двух эпизодах, и тебя, условно, используют как натурщицу, чтобы добавить перчика в кино — это так себе. — Вы не боитесь повсеместного осуждения, как это произошло с Кристиной Асмус? — Мы это сделали сильно раньше Кристины Асмус, и со всем осуждением, которое могло быть, я уже столкнулась. Нет, дальше я ничего не боюсь. — А ваша мама, супруг спокойно относятся к откровенным сценам с вашим участием? — Супруг — совершенно спокойно. Чья бы корова мычала: он главред журнала Maxim, сам постоянно снимает голых баб. И абсолютно адекватный в этом вопросе человек. А мама... Ну, она сказала: «Ой, как откровенно». На этом всё закончилось. — Возвращаясь к «Сладкой жизни». Когда вышел сериал, вы буквально проснулись знаменитой. И как изменилась ваша жизнь? К вам стали подходить на улице? — Конечно, подходили на улице. Но сказать, что сильно изменилась жизнь — такого не было. Вот, допустим, если в Голливуде артист снялся каком-то известном сериале, у него сразу же ставка вырастает до небес и кардинально меняется уровень жизни. Успешный проект на Западе — очень действенный социальный лифт. У нас такого нет. Ну, вот, меня узнают на улицах. И? Но у меня такая, по актёрским меркам, средненькая ставка. — А с негативными проявлениями славы вы успели столкнуться? Не появились ли у вас навязчивые поклонники? — Слушайте, идиотов очень много! Периодически попадается народ вообще невменяемый. Вот я веду Instagram. Там много хейтеров. До сих пор некоторые люди называют меня Лерой или Глорией (по другому проекту). Они не понимают, что у меня другое имя, что я другой человек. Пишут, что я проститутка, шалава. «Вот, тебе надо ноги переломать, за то что ты мужика увела, с..а! Гори в аду!». Сидишь и думаешь: «Это что вообще?». Ну, что с этим поделаешь?.. Всё-таки, знаете, если ты в эту битву кидаешься, становишься публичным человеком, то даёшь санкцию на вторжение в твою личную жизнь. Выставляешь фотографии — значит, негласно разрешаешь подписчикам не только комплименты, но и критику. Таковы правила игры. Думаю, у всех публичных людей есть и хейтеры, и поклонники сумасшедшие, и маньяки. — Вы как-то реагируете на этот негатив? Может, блокируете таких пользователей? — Я бы хотела сказать, что стала совершенно резистентна к подобному. Но это неправда: всё равно, конечно, задевает. Бывает, плохо себя чувствуешь, и тут кто-нибудь пишет: «С..ка, тварь!»… Но общаться с ними бесполезно. Они всё равно пытаются вывести тебя на эмоции, и периодически у них это получается. Тут всё просто: не отвечаешь и блокируешь. — К слову, про работу здесь и в Голливуде. Вы как-то говорили, что в Штатах российские актёры никому не нужны. Почему у вас возникло такое ощущение, при каких обстоятельствах? — Я поехала учиться к Иване Чаббак (есть такой педагог по актёрскому мастерству, у Шарлиз Терон преподавала, ещё у кого-то). Мы говорили с местными кастинг-директорами, и они нам недвусмысленно дали понять: ребята, вряд ли. У них там своих артистов много. Нужен язык. Мало того, чтобы идеальный и свободный — ты, ко всему прочему, должен уметь разговаривать со всеми акцентами, которые есть в Америке. — А как же европейские актёры из других стран, очень популярные в Голливуде? Например, Пенелопа Крус, которая говорит с акцентом... — Мы не Европа. Нет ни одного примера, чтобы российский артист стал суперпопулярным на Западе — масштаба Пенелопы Крус. Ну никого! — Вот вопрос про съёмки фильма «Аванпост» — его, кстати, успела посмотреть и зарубежная аудитория. Ваш коллега Алексей Чадов упоминал, что это один из самых сложных проектов в его карьере. Вы можете сказать то же самое? — Да. Это действительно было очень тяжёло. Снимали на каком-то военном аэродроме, в мороз, в сильный ветродуй. Все ходили вечно простуженные. Часть отсняли зимой, часть — весной в павильонах. Я впервые работала с «зелёнкой», с хромакеем. Это тоже сложно: нужно, знаете, прямо недюжинное воображение! Вот тебе говорят: «Прилетает огромный космический корабль». «А какого он размера? — Ну, как вся Москва. Теперь представь и испугайся». Когда снимали сцену на крыше, уже под финал, у меня случился какой-то истерический смех. Я смотрела на ребят, которые отыгрывают этот воображаемый космический корабль, и понимала, что каждый воображает что-то своё. Так смешно стало! Я прямо между дублями до слёз смеялась. — В прошлом году вы стали участницей шоу «Последний герой. Зрители против звезд». Вы сразу решились на этот опыт? — Меня звали два года подряд. В позапрошлом я как-то струсила, а в том подумала: «Почему бы и нет?» Честно говоря, накануне заезда на остров у меня была паника. Я думала: «Кошмар, ужас!». У нас же ещё в самом деле всё отобрали... Но я пыталась схитрить. Рома Маякин за год до этого тоже ездил на «Последнего героя», и он мне сказал: «Бери это и это, контрабандой протаскивай то-сё». У меня чего только с собой не было... плащ-палатки, ножи, фонарики, спальные мешки! В общем, куча всего. В итоге, накануне отъезда к нам (с видом тюремных надзирателей) пришли продюсеры и заставили собрать все свои пожитки в предложенные ими рюкзаки. В итоге я вообще ничего с собой не протащила. Был дикий совершенно стресс. Это сложно, это реально сложно! И даже не потому, что ты терпишь лишения. Вы, как женщина, наверняка меня понимаете: мы, женщины, умеем терпеть лишения — например, когда нам надо сесть на диету. Это ни для кого не новость — ты просто берёшь и не жрёшь. Нормальная вещь. А когда кто-то говорит, что тебе нельзя есть... вот это подавляет твою волю! Ты чувствуешь себя заключённым, и это очень тяжело. Для меня это оказалось прямо неподъемной вещью. Я захотела поехать домой в первый день. Реально в первый день. И когда к нам подселили Настю Рыбку, я тут же сказала, что не хочу рядом быть. Но, на самом деле, это просто был предлог, чтобы свалить домой. Очень мне этого хотелось. — А если бы еще раз вам предложили… — Нет, нет, нет! Точно нет, никогда, вы что? Это, конечно, был очень классный экспириенс. Люблю всех ребят, у нас подобралась замечательная компания. Это потрясающее приключение. Но тяжело. Прямо реально тяжело. — Что было самым сложным? Может, жизнь с насекомыми... — Да нет. Все боялись каких-то насекомых, крыс, которые по нам бегали, когда мы спали. Мне было не страшно. Но очень тяжело, что нельзя ни музыку послушать, ни почитать. Я очень замкнутый человек. Мне надо куда-нибудь забиться одной, посидеть там, позаниматься чем-то своим. Я таким образом отдыхаю. А там этой возможности не было совершенно... Я 24/7 находилась со множеством людей, которых мало знала, но мне приходилось постоянно с ними общаться. Они замечательные люди, но мне так сложно. — Что-то новое вы открыли во время этого выживания? Может, обнаружили в себе какие-то ресурсы или способности. — На самом деле, я всегда знала, что я сильная, выносливая и, если мне нужно, буду долго держаться. Ребята, когда я уже начала ныть, что хочу домой, говорили: «Луш, не уходи, пожалуйста». Типа сильный игрок, всё такое. А мне просто нужна мотивация. Когда я понимаю, что особо не хочу, то не буду ничего делать. — А победа не была мотивацией? — Нет. Там ещё такая история с этой победой... Во вражеской команде были одни манипуляторы. Вот Дима, который постоянно ныл, что работает на ферме и никогда моря не видел... Знаете, когда встречаешься с человеком, и он каждый раз заводит эту шарманку, то понимаешь: это тупо манипуляция, чтобы тебе стало стыдно. Там все такие, бедные и несчастные. Ты туда приезжаешь и понимаешь: у меня актёрские ставки, я вообще неплохо живу. Как я могу у этих бедных несчастных людей отбивать приз? Я для себя понимала, что как-то это некомильфо, не по-джентльменски. — Практически как с поступлением. — Ну да. Но на поступлении были люди, которые действительно этого достойны. А те — наполовину аферисты. Там такой народ... просто волосы на голове дыбом встают, что они творят! Честно говоря, очень не хотелось слияния племён: мне и со своими-то было тяжеловато (притом, что я их всех очень любила), а с этими... нет, ни за что! Я понимала, что они будут постоянно ныть. Мол, «Ах, у нас у всех такая тяжёлая судьба...». Я, кстати говоря, очень настороженно отношусь к людям, которые на всю Ивановскую, в том числе в СМИ, выворачивают своё грязное белье наружу. Всегда кажется, что за этим стоят какие-то корыстные цели.