«И я бы мог». Гид по новой выставке, посвященной Пушкину и декабристам
Новая выставка Государственного музея А.С. Пушкина «Во глубине сибирских руд» рассказывает о том, как судьбы декабристов отразились на настроениях и творчестве поэта, знакомого со многими мятежниками. Пять историй, которые хранят экспонаты музея, — в совместном материале mos.ru и агентства «Мосгортур». Стихи и рисунки «Во глубине сибирских руд» — одно из самых известных стихотворений Пушкина. Написанное в конце декабря 1826 — начале января 1827 года и не изданное при жизни поэта, оно все же сразу получило известность. Гордые строки имели хождение в списках — то есть в рукописном виде. Они вдохновили декабриста Александра Одоевского на ответное стихотворение «Струн вещих пламенные звуки», написанное в читинском остроге. Там есть строка «Наш скорбный труд не пропадет» — ответ на пушкинское «Не пропадет ваш скорбный труд». Впрочем, в историю стихотворение Одоевского вошло благодаря другой строке — «Из искры возгорится пламя», — ставшей пословицей. Два текста, размещенные друг напротив друга в первом зале, задают тон всей экспозиции. Рядом — воспроизведения рукописей вольнолюбивых стихов Пушкина, на полях которых он рисовал профили своих знакомых декабристов. Среди веселых рисунков есть и страшные: виселицы с пятью повешенными. Их Пушкин делал, мысленно возвращаясь к казни лидеров мятежа. «Уос Р. П. М. К. Б.» — подписал он один из рисунков. В аббревиатуре скрывается фраза: «Услышал о смерти Рылеева, Пестеля, Муравьева-Апостола, Каховского, Бестужева-Рюмина». Несмотря на то что казнили декабристов без большого скопления публики, подробности скоро стали известны. Пушкин в то время находился в ссылке в Михайловском, но, несомненно, детали казни достигли и его. Один из рисунков поэта с пятью повешенными, датированный ноябрем 1826 годом, содержит неоконченную надпись, в которой многие исследователи видят фразу «И я бы мог, как шут, ви...» (вторая версия — «И я бы мог, как шут на...»). Очевидно, это размышление Пушкина о том, что могло с ним случиться, если бы он оказался на Сенатской площади 14 декабря. «Сын Наполеона» «Мы были дети 1812 года. Принести в жертву все, даже самую жизнь, ради любви к отечеству, было сердечным побуждением. Наши чувства были чужды эгоизма. Бог свидетель тому…». Это высказывание отправленного в Сибирь Матвея Муравьева-Апостола, родного брата казненного Сергея, раскрывается в зале, где представлены гравюры с изображениями сражений и событий Отечественной войны и заграничных походов русской армии, участниками которых было большинство заговорщиков. Во время пребывания в Европе многие молодые офицеры прониклись либеральными идеями. Участие в таком грандиозном событии, как война с Наполеоном, заставило их ощутить себя людьми, творящими историю. На выставке братьям Муравьевым-Апостол посвящен небольшой блок материалов, среди которых ордена Матвея, портмоне, вышитое его сестрой и отправленное в Сибирь. Здесь же представлен ценный портрет Сергея кисти неизвестного художника XIX века. Будучи сыновьями дипломата, братья получали образование в Париже, где однажды состоялась их встреча с Наполеоном. Французский император выделил из группы учащихся одного из будущих лидеров восстания декабристов. Этот случай описала хорошая знакомая семейства, графиня Софья Капнист: «Сергей Муравьев-Апостол… ростом был не очень велик, но довольно толст; чертами лица и в особенности в профиль он так походил на Наполеона I, что этот последний, увидев его раз в Париже в политехнической школе, где тот воспитывался, сказал одному из приближенных: “Кто скажет, что это не мой сын?”» До 13 лет юноша не знал русского языка, а в 15 уже воевал в действующей армии против своих вчерашних учителей. Впоследствии он стал одним из руководителей Южного общества, а смертный приговор Сергею Муравьеву-Апостолу был вынесен за его роль в восстании Черниговского полка, поднятом через пару недель после событий на Сенатской площади. Мсье Серж На выставке представлены три портрета аристократа высшей пробы, отдаленного потомка Рюриковичей князя Сергея Волконского. Они демонстрируют разительную перемену, которая произошла с осужденным на 20 лет каторжных работ единственным генералом действующей армии, принимавшим участие в движении декабристов. С акварели работы Петра Соколова смотрит блестящий офицер, которого сам Александр I неформально называл «мсье Серж». Воинскую службу Сергей Волконский начал еще в 1805 году в лейб-гвардии Кавалергардском полку, и к 1812-му среди его боевых наград уже были золотой крест за Прейсиш-Эйлау, где он был ранен, и золотая шпага с надписью «За храбрость». Отечественную войну князь встретил в звании ротмистра, к ее окончанию он был генерал-майором и кавалером четырех российских и пяти иностранных орденов. В заговор декабристов Волконский вступил в 1819 году, став участником Южного тайного общества. В январе 1826-го он был арестован по делу о восстании Черниговского полка. Второй портрет Волконского был написан Николаем Бестужевым в ссылке в Сибири, куда князя отправили летом 1826 года. На каторге государственные преступники содержались в суровых условиях: им было запрещено общаться с кем бы то ни было, кроме тюремных надзирателей, у них отобрали почти все вещи, деньги и книги, не разрешали иметь при себе даже Библию и строго смотрели за тем, чтобы они «не отклонялись бы от работ под предлогом болезни». Волконский провел на каторге почти 10 лет, до 1835 года, когда ему по ходатайству матери разрешили выйти на поселение. В 1845 году он поселился в Иркутске — уже совсем другим человеком. От мсье Сержа, казалось, в нем не осталось и следа. Сохранилось свидетельство человека, видевшего его в эти годы: «Старик Волконский — ему уже тогда было около 60 лет — слыл в Иркутске большим оригиналом. Попав в Сибирь, он как-то резко порвал со своим блестящим и знатным прошедшим, преобразился в хлопотливого и практического хозяина и именно опростился, как это принято называть нынче. С товарищами своими он хотя и был дружен, но в их кругу бывал редко, а больше водил дружбу с крестьянами; летом пропадал по целым дням на работах в поле, а зимой любимым его времяпровождением в городе было посещение базара, где он встречал много приятелей среди подгородних крестьян и любил с ними потолковать по душе о их нуждах и ходе хозяйства. Знавшие его горожане немало шокировались, когда, проходя в воскресенье от обедни по базару, видели, как князь, примостившись на облучке мужицкой телеги с наваленными хлебными мешками, ведет живой разговор с обступившими его мужиками, завтракая тут же вместе с ними краюхой серой пшеничной булки». Третий — фотографический — портрет был сделан в конце жизни князя, когда ему по амнистии было позволено вернуться в европейскую часть России. Кто-то из современников увидел в его внешности этого периода «библейскую красоту». Салон невестки Волконского На выставке воссоздан фрагмент одного из лучших московских литературных салонов своего времени — салона Зинаиды Волконской на Тверской улице. Урожденная княжна Белосельская, Зинаида Александровна была писательницей и поэтессой, пела и сама сочиняла музыку. Интересовало ее не только искусство, но и общественно-политическая жизнь страны. Она стала одной из немногих, кто позволил себе публично выразить несогласие с суровым приговором, вынесенным ее деверю Сергею Волконскому. Проводы, которые она устроила уезжавшим к мужьям в Сибирь Екатерине Трубецкой и Марии Волконской, жене брата супруга Зинаиды Александровны, приняли демонстративный характер. На прощальном вечере в честь отъезда в Сибирь в салоне Зинаиды Волконской Пушкин впервые прочитал свое знаменитое «Во глубине сибирских руд». Александр Сергеевич хорошо знал родственницу Зинаиды Александровны. Он даже был влюблен в Марию Николаевну с тех пор, как в 1820 году он путешествовал с ее семьей по Крыму и Кавказу. Исследователи творчества поэта находят отблески этих чувств в «Евгении Онегине» («Я помню море пред грозою») и в посвящении поэмы «Полтава». Дочь прославленного генерала Раевского, Мария вышла замуж в 19 лет. Мужа она до свадьбы практически не знала, согласившись на брак по настоянию отца. Сразу после восстания, в январе 1826 года, у Волконских родился первенец — сын Николай. Опасаясь за здоровье молодой матери, от Марии Николаевны долго скрывали, что муж находится под арестом. Узнав правду, она решила разделить с ним все тяготы и лишения. В сибирской ссылке, однако, душевной близости между супругами не случилось. На выставке представлен акварельный портрет Марии Волконской, парный портрету ее мужа, который висит в соседнем зале. Художник Петр Соколов изобразил ее с младенцем Николаем, которого несчастной матери запретили взять с собой в Сибирь. Покидая Москву, она не могла знать, что больше не увидит сына — ребенок умрет в два года. Пушкин откликнулся на его смерть эпитафией: В сиянье, в радостном покое, У трона вечного творца, С улыбкой он глядит в изгнание земное, Благословляет мать и молит за отца. Мадемуазель Полин С еще одной акварели Петра Соколова смотрит на зрителя девушка с красным бантом и печальными карими глазами. Это приехавшая в Москву в 1823 году французская модистка, дочь наполеоновского офицера Жанетт-Полин Гебль. Она известна всем любителям советского кинематографа как мадемуазель Полин благодаря фильму Владимира Мотыля «Звезда пленительного счастья» (1975). В России у нее завязался роман с поручиком Кавалергардского полка, членом петербургской ячейки Южного общества Иваном Анненковым. После разгрома восстания декабристов он был приговорен к 20 годам каторги, лишению чинов и дворянства и пожизненному поселению в Сибири. Пока шло следствие, Полин родила от него дочь, но отправиться в ссылку за возлюбленным она не могла, поскольку они не были венчаны. Когда Анненков был уже в Сибири, ей с большим трудом удалось лично доставить Николаю I прошение об отъезде. В нем говорилось: «Ваше Величество, позвольте матери броситься к ногам Вашего Величества и попросить как милости позволения разделить ссылку с ее незаконным супругом. Религия, Ваша воля, Государь, и закон учат нас, как исправлять свои ошибки. От всего моего сердца я приношу себя в жертву человеку, без которого я более не могу долго жить… Согласитесь, Государь, открыть состраданию Вашу большую душу, великодушно позволяя мне разделить с ним ссылку. Я отказываюсь от моей национальной принадлежности и готова подчиниться Вашим законам. У подножия Вашего трона я умоляю Вас на коленях даровать мне эту милость. Я надеюсь на нее. Остаюсь, Государь, покорной и преданной подданной Вашего Величества». Дело рассматривалось полгода, прежде чем Полин разрешили отправиться в Сибирь. Свадьба состоялась в Чите 4 апреля 1828 года. Кандалы с жениха сняли только на время венчания. Невеста приняла имя Прасковьи Егоровны. Лишь после 30 лет жизни в Сибири Анненковым разрешили покинуть этот суровый край. Жить в столицах им было запрещено, и с 1857 года они осели в Нижнем Новгороде. В браке родилось семеро детей — четыре девочки и три мальчика.
