Александра Архипова: «Чем меньше у людей прав, тем больше они верят в теории заговоров»

Александра Архипова — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник ШАГИ РАНХиГС, доцент Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ, социальный антрополог. – С чем может быть связан расцвет теорий заговора во время пандемии коронавируса? – Есть три блока причин: психологические, социальные и коммуникативные. Конспирологические теории появились не сейчас, поэтому этот блок давно и активно изучают экспериментальные психологи, которые выяснили, что факторов, влияющих на рост популярности теорий заговоров в обществе, очень много. Первый из них отражен, например, в эксперименте Ландау, Салливана и Ротшильда, где участвовало две группы испытуемых: первые находились в состоянии стресса, вторые — в нормальном состоянии. Обеим группам показали псевдонаучную статью о том, что террористическая организация «Аль-Каида» сверхмогущественна и контролирует США теневым правительством. В той группе, которая находилась в состоянии стресса, произошли интересные изменения: люди успокоились. Психологи объясняют это так — когда человек теряет ощущение контроля — ему необходимо этот баланс восстановить. Это происходит за счет того, что люди, утратившие ощущение контроля, начинают приписывать этот контроль некому сверхмогущественному существу. В данном случае – террористической организации «Аль-Каида». Соответственно, если речь о религиозной группе, то этим существом будет выступать либо бог, либо дьявол. Если речь о людях с конспирологическими верованиями, то здесь много вариантов: от рептилоидов до жидомасонов и Билла Гейтса. Включая в свою действительность сверхмогущественную сущность, человек снимает с себя ответственность за происходящее, понижает чувство тревоги, потому что все контролирует могущественный враг. Это одно из магистральных психологических объяснений конспирологии. Тем не менее, в один момент человек может соглашаться с теориями заговоров, в другой — не соглашаться. – Расскажете о социальном блоке причин? – Здесь несколько важных составляющих. Первая — то, о чем мы уже сказали: в ситуации стресса люди склонны верить в различные теории заговоров. Вторая составляющая заключается в том, что социальные группы, которые чувствуют себя ущемленными в правах, будут с большей вероятностью верить в заговор могущественных врагов. Простыми словами это можно сформулировать так: чем меньше ты имеешь прав, чтобы контролировать собственную жизнь, тем больше ты склонен верить в теории заговоров. Это подтверждает исследование афроамериканцев, которое в конце 1990-х проводилось в Луизиане. Все они верили в разного рода конспирологические объяснения действительности. Те же, кто имел хоть какой-то доступ к реальному контролю своей жизни (был мелким административным чиновником, учителем в школе), меньше склонялись к вере в теории заговора. Еще одна составляющая, социально-политическая, – это недоверие власти. Особенно это актуально для российской действительности. Конспирология является хорошим «языком», с помощью которого можно объяснить, почему мы не верим официальной позиции и почему не должны ей подчиняться. Эта модель поведения, кстати, дает возможность и выражать своеобразный протест тем, кто не является настоящим протестным активистом. – Что можно сказать о третьем, коммуникативном, блоке? – Во главе угла здесь стоит нарушенный эффект восприятия. Никакие из теорий заговоров, с которыми мир столкнулся за последние три месяца, не являются новыми. У некоторых из них появились какие-то новые вариации, но, по сути, они существуют в рамках старой парадигмы. Изменилась картина их распространения. Есть такой левый активист Эли Паризер, который написал книгу «Пузырь фильтров». Она о том, что все мы живем в замкнутой ячейке информации или, как называет их автор, информационном пузыре, пузыре Facebook'а. Социальные сети помогают нам формировать повестку, которая нам удобна — мы выбираем друзей, подписки, отписываемся от того, что не нравится, и так далее. Так у каждого из нас формируется некое информационное поле, в котором мы живем. Но и в реальности происходит то же самое — мы формируем круг общения из тех, чье мнение нам важно услышать, кого мы должны терпеть по необходимости и с кем мы солидаризируемся. В результате информация, которая попадает к нам, очень выборочная. Поэтому пузырь Facebook'а существует и в реальной жизни без всякого Facebook'а. Люди склонны думать, что то, как мыслят они — это есть мнение города, страны и мира. Мы смело ставим знак равенства между собой и другими. Если вы посмотрите на общение в социальных сетях за последние два месяца, то увидите бесконечные дискуссии между ковидоскептиками и ковидопаникерами. Как люди общаются? Они спрашивают друг друга: «У тебя кто-нибудь заболел?», «Сколько в твоем окружении заболевших?». На языке теории коммуникации это означает следующее: «В моем пузыре заболело столько-то», «А в моем — никого». И если среди их знакомых нет заболевших — они склонны полагать, что их нет вообще. То есть люди тестируют свое окружение и распространяют увиденное на город и страну. Так нам начинает казаться, что наш коммуникативный пузырь равен настроению мира. В спокойном состоянии конспирологические теории существуют по своим пузырям, и мы их не замечаем, если сами не находимся в таком пузыре. Например, среди православных фундаменталистов уже давно существует конспирологическая теория о Компьютере по имени «Зверь» (он же Антихрист) и всеобщем чипировании при помощи вакцинации. Но в нее верили только те, кто находился в рамках соответствующего пузыря. В ситуации социальной катастрофы произошел разрыв пузыря, и информация вытекла наружу — в пространство между пузырями, и рассосалась по другим пузырям. – Почему так происходит? – Видимо, это связано с тем, что неформальное общение — это своего рода «социальный клей», с помощью которого люди поддерживают групповую связь. Об этом много писал антрополог и эволюционный психолог Робин Данбар. Таким клеем является, например, обмен любезностями, который можно услышать при встрече со знакомыми. Подобным образом мы демонстрируем некий уровень заботы друг о друге. То есть неформальная коммуникация строится на фатической речи, смысл которой — не в передаче важной информации, а в передаче отношения: я с тобой, я тебя поддерживаю. Обмен слухами и сплетнями вызывает тот же эффект. А в ситуации социальной катастрофы потребность в этом обмене, вероятно, еще и усиливается, потому что люди нуждаются в большем контроле, поддержке и заботе. Поэтому в родительских чатах в WhatsApp'е с бешеной скоростью распространяются фейковые новости и слухи. Это некоторое выражение заботы. В такой ситуации пузыри начинают рваться, и вы видите, предположим, не пять процентов конспирологии, которые были в России, а все 95. И у вас начинается паника — что вообще происходит, почему люди стали верить в теории заговоров, что случилось? – Почему наши граждане не хотели соблюдать самоизоляцию? – Вероятно, соблюдение карантина коррелирует с несколькими факторами: с ощущением, что опасность близка, с уровнем доверия к действиям правительства и с высоким уровнем эмпатии к окружающим. О последнем факторе говорит исследование, проведенное во время эпидемии свиного гриппа в 2009 году в Индии. Согласно его результатам, те, кто проявлял высокий уровень эмпатии к заболевшим, гораздо лучше воспринимали предупреждение о риске заболеть самим. Поэтому такие люди были намного более восприимчивы к медицинским советам об изоляции, мытье рук и социальной дистанции. Если все три условия присутствуют, то карантин будет соблюдаться и вероятность заражения снизится. – Значит, в нашей стране с эмпатией проблемы? – Я не берусь делать такой вывод, но у нас точно все не очень с уровнем доверия правительству. Любые его действия воспринимаются как покушение на свободы. При этом стоит помнить, что у людей могут быть разные мотивы для нежелания соблюдать карантин. Люди привыкли доверять тем коммуникативным пузырям, в которых они находятся, и не хотят видеть то, что происходит за пределами этих пузырей. Это, кстати, еще одна причина того, что социумом сегодня плохо усваивается и медицинская информация. – Какую символическую функцию приобрела медицинская маска? – У каждой вещи или явления есть два статуса: физический, выполняющий реальную функцию, и символический. Физический статус, скажем, русской печи – приготовление пищи. Ее символический статус когда-то реализовывался в обычае перепекания младенцев: когда ребенок рождался больной — его укладывали в теплую печь и символически «перепекали», чтобы выздоровел. Таким образом печь выступала символом чрева матери, выполняющим те функции, которых младенец был лишен. Чем меньше некая вещь выполняет свою прямую функцию, тем большее символическое значение она приобретает. Медицинские маски должны предохранять людей от болезней, но носить их неудобно, да и в их эффективность верят не все. Одновременно и очень быстро маски приобрели и символический статус — стали способом показать окружающим свою гражданскую позицию: смотрите — я готов терпеть неудобства для того, чтобы вы не заболели. Некоторые начинают сдвигать маску на подбородок, носить ее на ухе или на шее. Символическая функция при этом выполняется, а физическая — нет. Но в последнее время у маски появилась еще одна символическая функция — выражение формы протеста. На ней стали рисовать перечеркнутого оленя, чтобы выразить протест, например, против Сергея Собянина, мэра Москвы. Послание на маске, таким образом, можно выразить так: «Я протестую против того, что нас заставляют совершать эти бессмысленные действия».