Место человека с ружьём заняла пенис-вумен

Людей может возбудить всё что угодно. В особенности это заметно по социальным сетям. Без пламенных скандалов они не существуют, а дровами для них становятся те или иные события или высказывания. Людям хочется вспыхивать и гореть: это синдром Данко. Второе полугодие в русском поэтическом мире началось с побоища стенка на стенку, поводом для которого послужила публикация стихотворения Галины Рымбу «Моя вагина». Свой детородный орган поэтесса осознает в нем как орудие борьбы: мне нравится мыслить её политически, это заводит, качает танцпол старых идей, даёт надежду в отсутствии новых активистских методов. Делать революцию вагиной. В качестве поэтического текста оно кажется мне довольно интересным, хотя и вполне традиционным в европейском культурном контексте. Но так как до нас модные веяния доходят с опозданием, сначала по социальным сетям пополз дымок, а потом полыхнуло и грянул взрыв, когда старший коллега Рымбу, Бахыт Кенжеев, посетовал: «стоило мне увидеть это слово, как сразу потянуло хлоркой и формалином, как из мертвецкой, а уж когда дошел до «пенетрации», так и подташнивать начало. Ох, не стоит поверять алгеброй гармонию, мне кажется. И стихов про поджелудочную железу или двенадцатиперстную кишку тоже, наверное, писать не стоит». У нас открыть окно Овертона — что жилы отворить. Или ящик Пандоры. Может, никого обидеть Кенжеев и не хотел, но поэт в России больше, чем поэт, а вагина — больше, чем вагина. В общем, вышло так, что налез мачистский дискурс на феминистский, и пошла писать губерния: кто кого сборет. Это уже разговор не о поэзии оказался, а о главном и сокровенном — о подтекстах. Кенжеев начал отбиваться от защитников Рымбу, но только подлил масла в огонь: «Пусть пишут хоть про вагину, хоть про вульву. Но лично мне от поэзии хочется value-added (добавленной стоимости), а не изложения пошловатых модных идей о своей исконной угнетенности как женщины, гея, палестинца, еврея, русского, барсука или божьей коровки». Я про Галину Рымбу благодаря этому скандалу услышал впервые в жизни, и живо заинтересовался. Новое, как это чаще всего бывает, оказалось хорошо забытым старым: «задача политической поэзии» по-ленински формулируется ею как «борьба с теми упрощенными неоконсервативными и буржуазными нарративами и ценностями, не соответствующими классовой принадлежности, которые продолжают навязываться властью, цель у которой одна – подавление классового самосознания, а значит - блокирование возможности второй большой социалистической революции, которая является единственным выходом для всех живущих в этой стране бедняков и интеллектуалов». И далее: «Сейчас властный дискурс все больше обращается к языковому и идеологическому насилию дореволюционного времени, к России Николая II. Этот мертвец сегодня уже почти ожил и активно легитимируется, прежде всего, как «подлинная культура». Левоангажированная политическая поэзия обращается, в том числе, и к пересмотру революционного прошлого и социалистического эксперимента, чтобы найти возможность показать альтернативную революционную культуру, соответствующую классовой идентичности субъектов будущей революции, стремящуюся к освобождению политической чувственности большинства». Разногласия Рымбу и Кенжеева неразрешимы как спор физика и лирика: они говорят на разных языках, и за одними и теми же звуками для них стоят разные вещи. Для поэта слово «вагина» ассоциируется с хлоркой и формалином, а для поэтессы — с двигателем прогресса. В комментарии под нашумевшим текстом поэт и критик Даниил Чкония догадался: «это сделано намеренно — вызвать раздражение и реакцию, если я прав — задача выполнена. Существуют рекламные приёмы: сам текст и визуальная часть вызывают раздражение, даже отталкивают, а возмущённые потребители надолго запоминают рекламу. Так и здесь!» Для поэтических практик это не новость (вспомнить хоть Маяковского), и в обществах, не слишком подверженных веяниям прогресса, старые приемы продолжают работать. Но если в России стихи о вагине еще могут выглядеть для кого-то продвинутыми (в Комсомольске-на-Амуре художница и ЛГБТ-активистка Юлия Цветкова даже оказалась под судом за ее изображения), то в передовых Соединенных Штатах концепт сменился: гендерная революция не стоит на месте. В Америке, авангарде прекрасного нового мира, под огнем политкоррекности оказался даже знаменитый феминистский спектакль «Монологи вагины». Женский ресурсный центр Восточного Мичиганского университета еще в 2017-18 годах организовал семинар под названием «Не у всех женщин есть вагины». По его результатам среди студентов был проведен опрос: актуальны ли «Монологи вагины» для нового поколения феминисток? Выяснилось, нет: студенты обеспокоены тем, «что пьеса сосредоточена на цисгендерных женщинах, что версия феминизма пьесы исключает некоторых женщин, включая транс-женщин, и что в целом «Монологам вагины» не хватает многообразия и инклюзивности». Даже сторонники пьесы высказали мысль, что для постановки в современных условиях она должна быть или в соответствующем ключе отредактирована, или сопровождаться серией воркшопов, разъясняющих актуальную повестку. Полтора века назад Тютчев написал: Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовется, — И нам сочувствие дается, Как нам дается благодать... Сегодня автор эпопеи про Гарри Поттера и активная феминистка Джоан Роулинг стала объектом чудовищной травли после роковой шутки над определением биологически традиционных, так сказать, женщин как «людей, которые менструируют». Сторонники многообразия и инклюзивности оказались травмированы и обвинили Роулинг в трансфобии. Писательница безуспешно пытается объясниться: «Если биологического пола не существует, то однополой любви тоже нет. Если пола не существует, то вся реальность, в которой живут женщины, стирается. Я знаю многих транс-людей и люблю их, но размытие концепции биологического пола отбирает у многих людей возможность осмысленно обсуждать свою жизнь. Я говорю правду, а не пытаюсь кого-то оскорбить». Но трибунал высшей страсти пощады не знает. Круг замкнулся: теперь на месте человека с ружьём — не женщина с вагиной, а пенис-вумен.