Ячейка в разрезе: как меняются роли в семьях и почему не стоит верить статистике
На сей раз в качестве «живописцев» выступили тассовцы. Взяв данные Росстата и другую брачную статистику, они попытались обрисовать в графиках и цифрах семейные приоритеты россиян. Итоги получились ожидаемые. «Брачеваться» мы стали позже — в 27–29 лет против 21–24 середины 90-х. В супруги чаще выбираем сверстников. Детей рожаем в 26–30 и позже. Разводимся тоже предсказуемо — лет через 5–10 после загса, которому работы все меньше: за последние четыре года там расписали пять миллионов пар, тогда как в 2010–2014 — на миллион с лишним больше. Но это тоже не новость — демографическая яма 90-х сказывается. — Сложно делать далеко идущие выводы, пользуясь таким статистическим компотом, — говорит Раиса Бараш, старший научный сотрудник ФНИСЦ РАН. — Тут вам и Росстат, и данные Демографического ежегодника, и результаты соцопросов, и даже сведения из нотариальных контор. Выжимать из всего этого среднее арифметическое — дело неблагодарное, хотя бы потому, что Россия не только большая, но и разнообразная. Более корректно было бы обратиться к концепции социального географа Натальи Зубаревич о четырех Россиях, по которой нашу страну в социально-экономическом смысле нельзя рассматривать как что-то однородное. Да какая уж тут однородность — с нашим обилием часовых поясов, природных зон, национальностей, социальным расслоением и бог знает чем еще. При таком раскладе любое статусреднение будет чревато таким количеством допущений, исключений и натяжек, что просто по определению его обесценит. По Зубаревич, навести хоть какой-то порядок в классификациях может представление о России как о совокупности как минимум четырех территорий. — Россия-1 — это Москва, Питер и города-миллионники, — объясняет Раиса Бараш. — Россия-2 —это города поменьше, где люди работают, как правило, в традиционных отраслях — на заводах и фабриках (в отличие от первой России с ее постиндустриальной спецификой труда). Россия-3 — это сельская местность. Россия-4 — Северный Кавказ и юг Сибири (Алтай, Тыва), где есть и крупные, и маленькие города, но практически нет промышленности. Разумеется, в каждом из этих пространств будут свои «семейные нюансы». Вот нам говорят, что в стране растет число многодетных. Но происходит это не по всей стране. В мегаполисах позже вступают в брак, семья там часто воспринимается как этакое комьюнити для отдыха, удовольствия и совместных путешествий, а дети — часть этого удовольствия (да еще и красивая картинка в инстаграме). Тут часто становятся многодетными, потому что могут позволить себе няню или коворкинг (мама-декретница может поработать, пока ребенок под присмотром), потому что детей всегда можно развезти по кружкам, занять огромным количеством активностей, выкраивая время на свою самореализацию. С Россией-4, где сильно влияние традиционных семейных ценностей, совсем другая история. Здесь мама выходит замуж в 18 лет, очень быстро становится многодетной и дальше ее жизнь в основном посвящена воспитанию детей. А в России-3 у нас вообще демографическая зима, потому что мало кто из молодежи остается на селе. Так что картина совершенно разная. Впрочем, даже в регионах с традиционным укладом возможны перемены. Их, в частности, зафиксировали социологи на традиционно консервативном юге. Например, в Ставрополье с 2007 года почти в два раза (с 29 до 50 процентов) выросла доля студенток, которые не видят ничего страшного в повторных браках, причем среди девушек-мусульманок так ответили 47 процентов. Для сравнения: среди московских студентов с ними согласились 60 процентов. Объяснение простое: эта молодежь росла в годы, когда число разводов в нашей стране было одним из самых высоких, и в итоге не видит в них ничего экстраординарного. Стоит сказать, что далеко не всегда авторы исследования причесывали всех под одну гребенку. Например, подсчитав, что в целом по стране мужчин самого цветущего брачно-детородного возраста (18–34 года) несколько больше, чем женщин (16,1 миллиона против 15,5 миллиона), они не поленились составить гендерную карту по регионам. Вопреки усредненной картине, Москва на ней выглядит бабьим царством. — Ну не бабьим — девичьим, — поправляет Раиса Бараш. — Думаю, это связано с тем, что Москва является средоточием технических вузов, после которых молодые люди часто отправляются за границу работать по контракту. Девушки в этом плане менее авантюристичны. Ну, и среди технарей и математиков (самый ходовой интеллектуальный «товар») мужчин больше. Несмотря на то что женщины по-прежнему уделяют быту и детям больше времени, чем мужчины (особенно в будни — в 4 и 3,5 раза соответственно), такой домострой постепенно сдает свои позиции — спасибо прогрессу и модным трендам. — Очень популярно сейчас движение ответственного родительства, благодаря которому у нас стало довольно много мужчин, которые сознательно занимаются своими детьми. Ну а технический прогресс уравнивает нас в бытовых вопросах. Мультиварки, стиральные и посудомоечные машины, роботы-пылесосы, радионяни, парогенераторы — все это делает из мужчины вполне дееспособную рабочую единицу. Но, опять же, не повсеместно. В глубинке, где нравы проще, традиции сильнее, а процент пьющих мужчин больше, и с равноправием похуже. Активизировалась Россия-1 и по части юридического оформления уз, увеличив число брачных договоров за четыре ушедших года почти в 2,5 раза. По словам Раисы Бараш, причиной тому — эмансипация женщин и ипотечное рабство, заставляющее нас просчитывать разные варианты будущего. Впрочем, мозговеды с таким выводом не согласны: — Мы опять считаем среднюю температуру по больнице, — возражает психолог, профессор МРСЭИ Дмитрий Смыслов. — Есть у меня подозрение, что львиная доля таких договоров приходится на юристов и экономистов. По своим клиентам других профессий скажу, что они этого страшно боятся: «Раз он (она) хочет заключать договор, значит, брак не по любви». Хотя с любовью, если верить психологическим наблюдениям, в последние годы у нас тоже не все в порядке. — Последние 20 лет мы фиксируем все нарастающую эмоциональную недоразвитость, — утверждает психолог. — Люди стали слабо разбираться в эмоциях, в чувствах, не знают, что такое любовь, как отличить ее от любовной зависимости... Все это рождает более поверхностное и инфантильное отношение к браку. Нечто подобное наблюдалось по всему миру в 20-е годы прошлого века. Тогда, после большой войны, люди хотели забыться, а потому довольно слабо ценили семейные отношения, чаще и спокойнее разводились. Нынешний сбой во многом связан с тем, что между поколениями нарушается процесс передачи опыта. И это проблема, так как молодежь часто не знает, как создавать семью и в чем, собственно, ее ценность. Где-то раз в два месяца у меня на приеме оказываются чайлдфри-пары — люди, которые категорически не хотят заводить детей, и, как правило, корни этой позиции тянутся еще из родительской семьи. Подливает масла в огонь и цифровизация, которая все сильнее внедряется в наши семьи. — Иногда в метро или на улице просто страшно становится: все, как зомби, уткнулись в телефоны, и никто ни с кем не говорит. Это же происходит и в семейных отношениях: люди, физически находясь рядом, на самом деле далеки друг от друга. Заметной чертой поколений, рожденных в 90-е и нулевые, стала тревожность — своеобразный привет от мятежных времен. Дело в том, что даже младенец прекрасно чувствует внутреннюю тревогу родителей, и это потом может накладывать отпечаток на личность. Нынешние времена, конечно, безмятежными тоже не назовешь, но мы хотя бы приблизительно понимаем, каких неприятностей ждать. В 90-е предсказать что-либо было крайне сложно. Непредсказуемостью можно, оказывается, объяснить и растущую женскую эмансипацию, о которой твердят социологи: — Какое-то время назад у меня дипломники отслеживали главенство в семьях у трех поколений. И вытащили довольно интересные вещи. Оказывается, мужчина чаще в семье главный, если в стране стабильность. Как только она пропадает, лидирующая позиция в ячейке общества переходит к женщине. Причем даже после того, как жизнь более-менее налаживается, проходит еще несколько лет, прежде чем мужчина берет на себя бразды правления. Так было с поколением, на которое свалились тяготы войны, так было и с теми, кто пережил падение Союза. Сейчас у нас этакая боевая ничья, а что будет дальше — зависит уже от обстоятельств. Ну что ж, о том, как изменятся роли в семейных ячейках и какой вид они примут спустя еще два десятилетия, можно только гадать. Ясно одно: то, что существует на Земле десятки тысяч лет, вряд ли умрет в одночасье. А посему — совет нам и любовь. Читайте также: Психологи рассказали о новом типе брака в России
