Закон Черномырдина в действии
Один мой работодатель из поколения «шестидесятников» учил считать человека хорошим, пока не доказано обратное. Отношения у нас разладились, когда я недосчитался обещанного. Другой сказал очень важную для меня фразу: жизнь состоит не из слов, а из поступков. И тоже кинул меня на деньги. Жаловаться на полезные уроки глупо, и этических выводов не будет: каждый судит в соответствии со своими ценностями и со своей колокольни. А из ценностей вырастают, как дети из одежки. Сегодня ты жаришь капусту (потому что нет денег на мясо), и полон благородных идей. А завтра невидимой рукой «рубишь капусту» на свободном рынке, и волей-неволей должен задумываться о более практических вещах: экономика должна быть экономной. Одними идеями сыт не будешь, «и пряников сладких всегда не хватает на всех». Хотя, разумеется, это очень упрощенная картина. Человек – как мартини Джеймса Бонда: в нем все взбалтывается, но не смешивается. Даже будучи величайшим умом своей эпохи, несложно оказаться под судом за взятки. Это я не про поэта и министра Улюкаева, а про лорд-канцлера Англии и великого философа Фрэнсиса Бэкона, который, будучи пойманным за руку, признавался своему королю: «я могу быть нравственно неустойчивым и разделять злоупотребления времени». На обвинения в продажности один маститый советский писатель презрительно ответил какому-то либералу: «а тебя когда-нибудь покупали?» Опыт искушения значительно ценнее деклараций. Человек способен на все, и как он поведет себя в какой-либо ситуации, никому не ведомо. Я могу сколько угодно иронизировать над журналистами, которые еще в девяностых променяли свободу слова и профессиональную совесть на ипотеки, но судить никого не готов: сам перед таким выбором не оказывался. И кто знает, что у них лежало на весах. Система ценностей – это гирьки, которые перевешивают соблазны. В детстве у меня был миниатюрный набор гирек и крохотные весы: такие же, только побольше, держат статуи Фемиды. С возрастом и соблазны становятся тяжелее, и гири увесистее. Профессиональному драматургу известно: героя характеризуют выбор и ставки. Если выбор у героя между хорошим и плохим, а ставка – три рубля, история и гроша ломаного не стоит. А вот если выбор – предать друга или родину, а ставка больше, чем жизнь, это определенно заявка на успех. Тут, разумеется, тоже не всё так однозначно: для кого-то предать друга или родину – плевое дело. Поэтому, чтобы сопереживать герою, мы должны понимать его систему ценностей. Понимать – не значит разделять. Бродский полагал, что «для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего». Но затруднительность сама по себе – еще не препятствие. У Ивлина Во есть рассказ «Человек, который любил Диккенса». В нем незадачливого путешественника спасает от смерти в джунглях сын английского миссионера, индейский вождь мистер Мак-Мастер. Неграмотный старик обожает чтение вслух: спасенному суждено заменить умершего чтеца. Прибывшим на поиски англичанина Мак-Мастер сообщает о его смерти. Бедняга обречен окончить жизнь, озвучивая любимые романы вождя, который говорит: «Давайте снова прочитаем «Крошку Доррит». В этой книге есть такие места, слушая которые, я готов расплакаться». Испытывать эмпатию к литературным героям куда проще, чем к живым людям, которые вечно ухитряются обмануть наши ожидания. Вы никогда не задумывались, почему одни люди сознательно убивают других? Это вопрос не о целях или мотивах, – исключительно об основаниях (или оправданиях). А ответ очень прост: жертвы не соответствуют высоким стандартам палачей. Независимо от того, идет ли речь о революционерах, фашистах, террористах или бытовых преступниках. «Одно из самых больших зол и бедствий, которые остались нам от старого капиталистического общества, это полный разрыв книги с практикой жизни, ибо мы имели книги, где все было расписано в самом лучшем виде, и эти книги, в большинстве случаев, являлись самой отвратительной лицемерной ложью, которая лживо рисовала нам капиталистическое общество», – говорил Ленин. – «Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата». Классовая борьба – лишь частный случай: оправдание нужно всем. Все искренне полагают, что несут в мир добро. Просто добром для всех является очень разное. Как правило, в силу разных условий рождения, воспитания и взросления. Разный опыт диктует разные подходы к исправлению мира: ведь в том, что он нуждается в исправлении, мало кто сомневается. Все хотят, как лучше, – но загадочным образом постоянно получается как всегда. Закон Черномырдина, по-другому и не скажешь. Хотя разгадка этого феномена проста: каждый склонен судить по себе. А люди разные, и приведение их к общему знаменателю неизбежно происходит лишь путем насилия. Практики насилия постоянно переосмысляются: вождь мирового пролетариата просчитался со своей моделью общественного развития. Классовая борьба себя исчерпала, а вот идеологическая только разгорается. Хотя и та, и другая – лишь инструменты манипулирования массами. Борьба за власть – вот что двигало Лениным и движет нынешними бенефициарами различных идеологических кампаний. Нет никаких сомнений, что все они на каком-то этапе были мотивированы благими намерениями. В конце концов, и царизм, и расизм, и угнетение женщин или трудящихся были омерзительными. Но свято место пусто не бывает, иначе мы давно жили бы при коммунизме. Ведь победившим хочется для себя совершенно не того же, что для побежденных. А неравенство нуждается в идеологическом обосновании. Именно поэтому теперь лозунг дня – «жизни черных важны», а «жизни всех важны» – мерзкое расистское утверждение. Именно поэтому лозунги советской власти были прекрасны и лживы: ведь смыслом и целью ее существования стал номенклатурный класс. Выбор между обмануть человека на деньги и не обмануть вряд ли будет мучительным, если правила устанавливаешь для себя сам. С идеологическим обманом – то же самое. Когда движение #MeToo только начиналось, никакого смеха оно у меня, в отличие от многих мужчин (и даже женщин) не вызывало, – ведь люди говорили о своей боли. В реальность этой боли я и сегодня безусловно верю, даже если в редких случаях ее причиняют ложные воспоминания и/или модный контекст. Но, как это обычно бывает, весь сегодняшний виктимный дискурс основан на подмене понятий – том же обмане. Разрушение памятников, запрещение книг, внедрение политкорректного новояза, охота на ведьм и волчьи билеты – это про борьбу не за свободу, а с инакомыслящими. Инакомыслящие угрожают не истине, а монополии на нее. Истина – на то и истина, чтобы не зависеть от дуновения идеологических ветров. Ее можно принять или найти самому; ее можно даже навязать. Но люди, которые мечтают навязать другим свои истины и собственные стандарты справедливости, ищут не правды, а выгоды. Когда боль и мораль становятся средствами борьбы за власть, у власти оказывается ложь. Правде нужны не лозунги, а законы.
