Сергей Шатило: "Я планирую достроить Клинику сердца"

— Вас отпустили в день отмены приговора? — Да. Хотя знакомый адвокат говорил, что по опыту выпускают через пять-шесть дней. Но у нас правильные адвокаты, они смогли добиться. — Вы пока свободный человек? — Под подпиской о невыезде. — Какие у вас планы? — Я не со всеми друзьями встретился, на Волгу хочу. — О чем думали в СИЗО? — Первые два месяца я отдыхал, как бы странно это ни звучало. Три с лишним года этого уголовного дела, когда ты ложишься спать и у тебя в голове бумаги, мысли… Я после приговора я выключился. — Читали? — Да, пока зрение не село. В камерах не посмотришь вдаль, глаза в одном режиме. — Какие у вас были условия в СИЗО? — Все как у всех. Сначала попал в vip-камеру — двухместную. Vip — это ирония. Она очень маленькая. Метра три на два. Вдвоем, в замкнутом пространстве. Из окна было видно деревья, телебашню, высотки. Когда я первый раз заехал и смотрел на деревья, то думал — я не увижу, как они пожелтеют. Увидел. Потом думал — не увижу снега. Увидел. Не увижу, как снег растает. Снег растаял. Потом думал, не увижу, как дерево позеленеет. Увидел. Я отсидел год без двух дней. Если учитывать, что високосный, то ровно год. После начала эпидемии коронавируса из двухместной камеры сделали карантин и меня перевели в шестиместную. Прогулки один час в день по очень маленькой территории во "дворике" на крыше изолятора. По кругу. Одно время соседом по камере был участник ультрамарафонов Ironman. Я просыпался — он отжимается, подтягивается. Я начал с ним подтягиваться, отжиматься, бегали во "дворике". — Вы явно похудели. Дело в еде? — Сбросил 10 килограмм. Хотя обычно люди поправляются — движения-то нет. А казенную еду я ел только первые дни. Скажем так там кормят лучше, чем в армии в 90-е, когда я служил. Но я готовил сам из того, что приносила моя любимая жена. Кормил и сокамерников. С кипятильником варили борщи, харчо, лагман. — А что самое сложное в тюрьме, помимо изоляции, отсутствия общения? — Не хватает движения. Общение было нормальное с теми, кто там сидел. Особенно в шестиместной камере. — Кто был вашими соседями? — Был заместитель предправления Газбанка Владимир Семин, владелец косметологической клиники "Александрия" Александр Чистяков. В соседних камерах — Сазонов, Гудованый (Дмитрий Сазонов — бывший замначальника управления Росгвардии по Самарской области Сергей Гудованный — заместитель начальника Службы экономической безопасности УФСБ — прим. ВН). Лучшие люди там, я вам скажу (смеется). Было очень много людей по наркостатьям, в основном закладчики. Я не думал, что у нас так плохо с этим. — Что для себя вынесли после этого года в СИЗО? — Что нужно больше времени уделять семье, детям, своей жизни. Ты стараешься делать что-то хорошо, а большинство воспринимает это так, как будто что-то тут не так. Я давно работал, создал крупнейшую компанию в Поволжье в своем сегменте, начал строить "Клинику сердца" — и все полетело. Когда-то был трудоголиком, мог работать по 16 часов в сутки без выходных. Но в 2016-м году меня приземлили, я начал жить спокойнее. Меньше всего я сейчас думаю о том, как будут работать "СМТ", Клиника сердца. — Вас предупреждали о таком исходе уголовного дела? — О том каким будет приговор, мне сказали 26 мая 2016 года при задержании. И я знал, что у меня будет от трех до четырех лет. Весь сценарий был отработан еще до того, как ко мне пришел Рогачев (Алексей Рогачев, владелец ООО "ЦЭХ-Здоровье", на показаниях которого строится обвинение — прим. ВН). Поверьте мне. — Кем был отработан этот сценарий? — Кем — знаю, через кого — знаю. Кто занес и кому денег — пока не знаю. — Вы не хотите называть фамилии? — Я вижу некоторые вещи, но каких-то конкретных фамилий я не знаю. Я читал, и в вашем издании, и в других, что у нас тут были варяги, которые приходили и говорили, что все было сделано неправильно, а мы сделаем как надо. Сейчас они уже в других местах, а воз и ныне там. При этом причастные потихонечку заезжают в СИЗО. С двумя я там уже пообщался. Они мне в СИЗО говорили, что все понимали и сообщали руководству о заказе, но по-другому не могли: "У нас такая система". — Когда у вас начались проблемы? — Меня вели с сентября 2015 года. В клинике тогда уже крышу делали вовсю. Они начали очень просто — 2 сентября 2015 года маски-шоу полиции в офисе "СМТ". Всех выгнали из кабинетов, подбросили печати, флешки и так далее, а потом запустили людей и спросили, что это. Но у меня стояла скрытая камера видеонаблюдения. Я тогда был в Сочи на конференции. Залез через телефон в специальную программу и отправил запись с камеры кому нужно. Через 15 минут все из офиса ушли и полиция больше не имела ко мне вопросов. Правда, как только у нас начались маски-шоу, тут же появились сотрудники одного ведомства, вывезли почему-то все компьютеры и не вернули потом бухгалтерский. После этого начались публикации у блогеров. На нас завели уголовное дело по 159 статье, как будто мы воруем деньги на поставках медоборудования, и долго нас вели. Потом переквалифицировали на 204-ю (коммерческий подкуп), получили разрешение на прослушку. В феврале 2017 года после решения ФАС по антиконкурентному соглашению завели по 178-й и объединили. А после того как меня закрыли, пошла жесткая попытка банкротства компании. Пытались банкротить через налоговую, через больницу Пирогова. Но суд принял решение банкротство прекратить, потому что мы никому не должны. А вот если бы добились банкротства, то все было бы очень просто. Ввели бы конкурсного управляющего своего, оценили за две копейки и продали бы, потом перепродали, и уже пришел бы новый добросовестный приобретатель. Я думаю, что план был такой, но это мое мнение и точно я этого не знаю. — На вас лично оказывалось давление во время следствия? Вас вынуждали что-то делать, чего вы не хотели? — Меня никто ни к чему вынудить не сможет. — Вы готовы к тому, что вновь можете сесть? — Я и первый-то раз не готов был. Нет, второй раз я не сяду. Все мечтают, чтобы я уехал из страны. 25 мая 2016 года со мной целый час беседовали "по душам", и объясняли, что мне хорошо бы было уехать и не возвращаться. Клиника осталась бы здесь. Дело завели бы, в розыск подали бы только в федеральный, в международный даже не подавали бы — только бы не было в стране. И сейчас, думаю, ждут, что я подамся в бега. — Есть опасения, что срок могут увеличить? — У нас есть УПК, где все четко прописано. По 178 статье, по которой нас осудили, срок наказания — от 3 до 6 лет. Нас осудили через 30-ю статью — покушение на преступление — это максимум 2/3 от срока. Впервые совершившим преступление тоже дают максимум 2/3. По всем этим расчетам не могло быть больше условного срока. Но нас приговорили к самому суровому наказанию, которое в принципе могло быть. — Как повели себя ваши друзья и знакомые, когда вы оказались в такой ситуаций? — Друзья очень поддерживали, даже денег приносили. Но супруга не брала. — Что будете делать с клиникой? — Я четыре дня как дома (интервью прошло 4 августа — прим. ВН) Туда еще не ездил. Что там сейчас — не знаю. — Не ездили, потому что боитесь увидеть, что что-то не так? — Нет, чего мне бояться? Честно скажу, я этим проектом перегорел уже года два-три назад. Он у меня сейчас стоит и стоит, в тепле, под крышей. Единственное что надо тратиться на содержание — отопление, охрану. Особенно дорого обходится отопление — так как здание не введено в эксплуатацию, тепловики берут с нас по диаметру трубы, независимо от того, сколько мы реально потребляем. А реальный расход там минимальный — все закрыто, поддерживается температура в 15-16 градусов. Остальные расходы я сократил по максимуму. — Появлялась информация, что на клинику есть покупатель. Называлась сумма в полтора миллиарда. — Это было до того, как все случилось. Нужно быть крайне неразумным, чтобы залезть в такой проект в этой ситуации. Знаете, если раньше я хотел ввести клинику, потом масштабировать проект, то сейчас, конечно, мне этого уже не хочется. Но у меня и тогда были, и сейчас остаются люди, которые готовы в этот проект войти. Единственное, они хотят, чтобы я довел его до конца, до той мощности, которую мы закладывали. Я планирую это сделать и передать клинику им. Что такое нынешняя ситуация с Клиникой сердца по большому счету? Это не я попал на деньги, это Самара попала на деньги. И кто бы как ни говорил, что наш проект не влияет на инвестиционный климат, он очень сильно влияет. Все смотрят, что происходит и ждут чем это закончится. — В нее были вложены заемные средства? — Были мои деньги и моих партнеров. — Я так понимаю, вам нужно будет возвращать сотни миллионов? — На каком-то этапе — да. Но у меня есть где их взять, и партнеры об этом знают. — Звучали мнения, что условия государственно-частного партнерства по клинике были кабальными для региона. — ГЧП заключается всего лишь в том, что мы потом обязаны были бы работать по ОМС. Это для нас не благо, а обязательство. У ОМС нулевая рентабельность, на нем клиники не имеют права зарабатывать. Этот проект изначально был на 7 тысяч квадратных метров, на которых мы планировали зарабатывать. Николай Меркушкин (в то время губернатора Самарской области — прим. ВН) сказал, что это неинтересно, что нужно сделать так, чтобы закрыть потребности Самарской области, чтобы у нас не было проблем с кардиохирургией. Сделали проект на 25 тысяч квадратных метров. 30% под платные услуги, то, что не делается в рамках госгарантий. А 70% — ОМС. Сейчас человека с инфарктом везут в кардиоцентр. Но он не приспособлен для этого. В итоге делают укол, человеку становится легче, при этом развивается инфаркт и он становится инвалидом. — Почему кардиоцентр не приспособлен? — Его построили в 1972 году как кардиодиспансер, там даже операционных не было изначально. Потому уже палаты ломали и делали операционную, под роддомом сделали реанимацию. Ведь так нельзя, потому что роддом — это грязное помещение. А внизу лежат пациенты с огромными ранами. За границей такие центры сносят каждые 25 лет и строят заново, потому что технологии становятся уже совершенно другие. У нас в Клинике сердца потолки четыре метра. Метр — это вентиляция и коммуникации. Это нельзя сделать ни в Середавина, ни в Пироговке. Нужно новое здание. По примеру онкоцентра мы видим, что после того как появилось хорошо оборудованное специализированное учреждение, у нас выросла выявляемость онкозаболеваний. Там нет свободных мест. Я даю гарантию, что рано или поздно, когда Клиника сердца заработает, через несколько лет и ее площадей хватать не будет. Потому что появится возможность правильной диагностики, и количество пациентов вырастет в разы. Причем на фоне коронавируса, актуальность ввода клиники возрастает — COVID дает серьезные осложнения на сердечно-сосудистую систему.