Новый роман Виктора Пелевина: появление коронавируса, трупы в питерской Мойке и секс в масках

27 августа выходит новый роман Виктора Пелевина «Непобедимое солнце» (издательство «Эксмо»). 700-страничная история о том, как наш мир едва не провалился в тартарары, рассказанная от лица 30-летней блондинки, которая не знает, чего хочет в жизни. Смелый литературный эксперимент читала обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова. Саша Орлова — тридцатилетняя девушка в меру прогрессивных взглядов, без определенных занятий. Она живет в небольшой квартире-студии, в основном на деньги папы-макаронного короля, который любезно содержит не только великовозрастную дочь, но и ее мать, то есть свою бывшую жену, вместе с ее теперешней семьей. Саша не жалуется, но иронично добавляет, что до нее долетают не столько «брызги шампанского чужой роскоши, сколько запах отрыжки». К 30 годам она похорошела, по мнению окружающих, превратившись «из крынки в амфору». Сменила некоторое количество любовников (один нелепее другого) и чуть-чуть любовниц (с огорчением для себя убедившись, что она straight as a rail). Хотя в мужчинах ее бесит тот факт, что из любого человеческого самца рано или поздно выглядывает хряк, а также склонность видеть в женщине или дЫрочку, или дУрочку. Но больше всего ее огорчает, что она так и не нашла своего пути. Она пробивается случайными псевдотворческими работами и пытается понять, как жить дальше. На момент 30-летия она готовится станцевать запасную бабочку в балете «Кот Шредингера и бабочка Чжуан-Цзы в зарослях Травы Забвения», и то, что выглядит как стеб в начале, в финале, как это часто бывает у Пелевина, сыграет важную роль. Но обойдемся без спойлеров. В честь круглой даты Саша решает организовать себе встречу с самой собой. Для этого она одалживает у подруги байк, чтобы разогнаться на нем на предельной скорости ровно в час своего рождения. Это намерение неслучайно. Саша любит символизм, жизненные рифмы и видит в этом магию. А также верит, что если подделать жизненные рифмы, то можно даже запрограммировать мироздание в правильном для себя направлении. Но и здесь ее ждет разочарование: пробки. Потолкавшись среди автомобилей и подумав, что встретить свой 30-й день рождения на кольце — плохая шутка, она окончательно разочаровывается в жизни и в себе. Но тут ей на выручку приходит папа, который делает дочери подарок: отправляет ее в длинное двухмесячное путешествие. Кольцевая композиция с точки зрения жизненного символизма, возможно, и так себе выбор, зато в качестве сюжета — самое то. Чем Виктор Олегович и не преминул воспользоваться. Как, кстати, и символами. Его героиня весь объемный роман будет видеть знаки судьбы и трактовать их не хуже профессора Лэнгдона из «Кода да Винчи». Доверившись символам, а также прочтя сказку «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», Саша отправляется сначала в Стамбул, затем на Кубу и следом в Таиланд. Как в сказке, на ее пути встретятся разные второстепенные персонажи, играющие роль волшебных помощников (Пелевин читал «Морфологию волшебной сказки» Проппа, о чем не забыл упомянуть в тексте). Она познакомится с парой миллионеров на раскрашенной в психоделические цвета яхте, корпоративными анархистами (они не воюют со злом, они делают для него клевые чехлы и обложки, на которых допускается политкорректная атака на менеджмент), некоторым количеством специалистов по древней истории и восточным религиозным практикам. Примерит на себя античные маски Солнца и Луны, побывает в теле римского императора III века, несколько раз встретится лицом к лицу со смертью и, кажется, спасет мир. Или не спасет. Это не так уж важно. Важно, что домой она вернется другим человеком. И вот этот человеческий аспект очень важен в разговоре о романе «Непобедимое солнце». Шутить на тему того, что читатели Виктора Пелевина стареют, а он нет, кажется, надоело даже критикам. Но, кроме шуток, его писательская манера за последние годы претерпела существенные изменения. Дерзкий, злой, ироничный, остроумный, звенящий Пелевин нулевых, который с календарной регулярностью, как хороший стендапер, объяснял широкой публике, в каком смешном безумном мире мы прожили еще один год, время от времени выглядывает и в романах 2010-х. И в «Непобедимом солнце» он снова объяснит, как устроен наш мир. Что наша реальность — это симуляция, которую создает некий центральный проектор, одушевленная машина, ритуальный камень из Сирии. Он и есть sol invictus, «непобедимое солнце». При этом каждый человек создает кусочек своего мира, и все они складываются в одну большую модель. Особые люди, их называют soltator, при помощи танца перед камнем могут влиять на мироздание (например, это умели римские императоры). Они могут закончить прежний мир и станцевать новый. Исторические эпохи сильно различаются именно потому, что созданы разными людьми. А всемирные катаклизмы прячут шов между разными версиями мира. А впрочем, человеческое понимание мира — это всегда полное непонимание. Он пошутит про актуальное. Про Грету Тунберг и петербургскую привычку бросать расчлененные трупы в Мойку. Сравнит глаза кубинской собаки — «умные, добрые и бесконечно грустные» — с глазами Романа Абрамовича, «понявшего наконец, в чем кидок». Проведет аналогию между зигой в 1939 году и современной саморепрезентацией пользователей соцсетей: «Фашистский мах в 1939 году был в точности тем же самым: дрессированный и напуганный гражданин показывал эпохе, какой он сознательный и передовой. Просто тогда не было Твиттера, и приходилось все делать вручную». Подарит одному герою идею, что эмодзи — это способ машинизации человека, подготовка к установлению диктатуры искусственного интеллекта, а другому — что это новая иероглифика и очень интересное явление. Видимо, обе идеи показались такими симпатичными, что не вышло между ними выбрать и оставить одну. Успеет вставить в роман связанный с пандемией коронавируса карантин и объяснит это все экономическими резонами. С привычным, но от этого не меньшим удовольствием оттопчется на медиа, назвав журналистов пресститутками и мелкими бесами. Пошутит, что «раньше крепостной не мог покидать свою деревню, но думать мог, что хотел. Современный американский крепостной может ездить по всему миру и летать в космос, но его сознание привязано коротким поводком к корпоративным колышкам, вбитым корпоративными СМИ». Заставит одного из второстепенных персонажей, несостоявшегося поэта и так себе музыканта, вечно пребывающего под дурью, писать роман о судьбах России, состоящий из «кликбейтных заголовков», которые должны, по замыслу автора, сложиться в «завораживающую множеством смыслов конструкцию». Поиск показал, что часть этих заголовков — реальные заголовки новостей на «Ленте.ру» (спасибо, Виктор Олегович, буду знать, что вы много и внимательно читаете наше издание). Снисходительно поиронизирует над модой на феминизм: «Востребованная красивая самка ведет себя с осаждающими ее самцами цинично и равнодушно именно потому, что она понимает свою роль в мужском мире. Она нужна только как утолитель похоти. Когда девушка перестает быть сексуально привлекательной, она теряет социальную ценность, и все направленное на нее мужское влияние сразу исчезает... Что же удивительного, если на мужскую объективацию, превращающую ее в орудие наслаждения, она отвечает женской объективацией, превращающей мужчину в источник материальных благ?» Или: «Мужчина носит женщинам деньги, которые долго и трудно зарабатывает. А они берут их за то, что на пять минут раздвигают ноги. Кто здесь эксплуататор?» Но главное отличие Пелевина сегодняшнего от Пелевина прежнего в том, что он сменил романы идей на романы людей. В это трудно поверить, но бесконечные платоновские диалоги, в которых ученик спрашивает, а учитель объясняет, теперь больше похожи на человеческие разговоры. А герои, носители разных типов сознания — на живых людей. И даже феминизм, над которым автор не уставал стебаться, вдруг обрел лицо симпатичной героини, которая встала вровень с римскими императорами и оказалась одной из тех, кто каждый день спасает этот мир. «Непобедимое солнце» — не только с филигранной точностью спроектированный роман, в котором даже мельчайшие узелки развязываются в свой черед. Это еще и очень человечный роман. Не будет преувеличением сказать — гуманистический. Прописанный с какой-то толстовской обстоятельностью, свободой и раздумчивостью. А это уже совсем не похоже на стендап. Скорее, на эпопею.