Три дня в Чохе

— Аминка, у нас нет села? — спросила меня племянница Малика. — Есть у нас село, конечно. — А почему я там никогда не была? Был конец весны, самоизоляция еще продолжалась, я позвонила в мое родовое село Чох и забронировала в этнодоме три дня в августе на компанию из пяти человек. День первый. Чох Маршрутные микроавтобусы Махачкала — Гуниб отъезжают с северной автостанции. 250 рублей с человека, два с половиной часа пути по необыкновенной красоты горным серпантинам — и вот мы стоим на развилке между Гунибом и Чох-Коммуной. Как и большая часть пассажиров, что вышли на остановке у подножия горы Гуниб и остались ждать попуток в другие села. Только турист с кудрявой прической сразу спросил, где тут старый Гамсутль, и отправился пешком в его сторону. — Этот дурень с головой, похожей на аэродром, тоже в Гамсутль пошел, толпами туда люди сейчас идут, ахирзаман (конец света. — Ред.) какой-то. Нормальный человек разве туда поедет? Что они там смотрят, я не понимаю, наверное, зарослями крапивы любуются, — прокомментировала по-аварски местная женщина. На остановке развешены объявления с номерами такси, но все автомобили заняты. С трудом мы поймали машину за 500 рублей и меньше чем через полчаса были на площади Чоха. Здесь нас встретила девушка Лена и проводила к этнодому. Этнодом предназначен для тех, кто любит горы, но не имеет там собственного жилья. Еще недавно на этом месте громоздились живописные руины и строительные леса. Дом разобрали на камни, умело обработанные в 19 веке, и собрали заново. Сейчас в нем одновременно могут принять восемь гостей (один двухместный и два трехместных номера), стоимость размещения — 800 рублей с человека в сутки. Владелец гестхауса Заур восстановил дом практически в том виде, в котором он был когда-то построен. Справа от входа стоит большая бочка, в которой в старину кожевники квасили шкуры в молочной сыворотке, и каменный валик с ручкой для утрамбовки земляных крыш домов. Напротив бочки небольшой музей с предметами старого быта: латунные и медные кувшины, с которыми горянки ходили к роднику, подносы для халвы, дорожные сундуки, домашние весы, похожие на камнеметательную машину, жестяная коробка из-под печенья производства товарищества «Эйнемъ» (ныне кондитерская фабрика «Красный Октябрь»). Глядя на огромные старинные шумовки и лопатки-хичибагары, вспоминаю свою тетю, которая говаривала, что «правильный хичибагар и халву хорошую сварит, и в темном переулке всяким бабникам охоту приставать к порядочной женщине отобьет, исключительно полезная в быту вещь». Деревянная лестница ведет на уютную веранду с прекрасным видом на горы и тремя дверями в комнаты для гостей. Дом обставлен старинной мебелью, поэтому не покидает ощущение, что я попала в прошлое. Низкие дверные проемы и маленькие окошки сберегали тепло и, видимо, развивали в людях внимательность — я за три дня пять раз стукнулась головой о притолоку. В 21 век возвращает только санузел с теплым полом, стиральная машина и электрочайник. От мысли, что в этом доме нам предстоит провести три дня, становится радостно и хорошо. — Вам повезло, — смеется Лена, — сегодня с утра на Курбан-байрам зарезали агрессивного барана, который на всех нападал. Теперь никому ничего в Чохе не угрожает, наслаждайтесь отдыхом. Администратор этнодома Лена приехала в Дагестан из Москвы, оставив там престижную работу, мужа и собаку, чтобы какое-то время дышать чохским воздухом, любоваться красотой села и окрестностей. «Я хочу купить в Чохе дом, а может быть, даже переехать сюда насовсем», — делится Лена. Она не первая — более 40 лет назад московская художница Клара Власова приехала сюда и поняла, что ей срочно необходим дом в Чохе. Теперь художница почти каждое лето проводит в Чохе и много работает. Два здания в селе находятся под защитой государства как архитектурные памятники: хорошо сохранившийся дом Нахибашева, где, кстати, снимали фильмы «Горянка» и «Хочбар», и дом Мамалава, который представляет собой красивые развалины с кованым балкончиком и барельефами. Разница в том, что в первом жили люди, а во втором было размещено правление колхоза и интернат для учащихся чохской школы. Если верить легендам, то на этих улочках кипели практически шекспировские страсти. Вот, например, известная в Дагестане история о прекрасном юноше по имени Камалил Башир, в которого влюблялись все женщины. Принято считать, что он жил в 16 веке, хотя моя прабабка утверждала, что она в детстве знала людей, которые видели живого Башира. Она с их слов описывала его красоту так: «У него была такая нежная, прозрачно-белая кожа, что, когда он пил воду, через кожу просвечивала вода. И ангельский голос, услышав который женщины оставляли молитву и подбегали к окну, чтобы только взглянуть на Башира». Он вынужден был уйти из села и жить в пещере, чтобы не искушать женщин. Когда вернулся, на сельском сходе было решено, что Башир должен быть убит, чтобы в селе не разрушались семьи. Во избежание кровной вражды его обезглавил родной отец. Башир похоронен на верхнем кладбище Чоха, и на его могиле стоит огромная каменная плита — если верить легенде, чтобы помешать женщинам вскрыть могилу любимого, а такие попытки были. На плите надписи, сделанные уже в 20 веке на русском языке: «Камалил Башир райской красоты. Из-за злых языков его отца вынудили отсечь ему голову. Неописумая трагедия!» — и на обратной стороне «Оживись, Башир!» В самом селе сейчас много строек — люди восстанавливают заброшенные родовые дома. Кто-то пытается сохранить первозданный вид, другие безжалостно обшивают вековые камни металлопрофилем. Террасная застройка, старые узкие улочки, каменная кладка домов, деревянные веранды, входные двери, над которыми струится арабская вязь, кольца для привязывания коней, а потом внезапно бюст Сталина над дверями сельского клуба и напротив не самый удачный памятник знаменитому спортсмену Али Алиеву. Странно, что за много десятилетий никто не демонтировал тирана с почетного места — много чохцев было расстреляно и сослано в лагеря в 1930 годы. Наоборот, бюст с любовью выкрашен в золотой цвет и с презрением сверху вниз смотрит на борца Алиева. День второй. Гамсутль Позавтракав вкусной абрикосовой кашей с урбечом в чохском кафе, которое все здесь называют столовой, едем в заброшенный аул Гамсутль. До него километров пять, и последние полтора из них можно преодолеть только пешком. Мы выбрали, как думали, щадящий вариант — начало пути проехать на внедорожнике, и на серпантине после моста через горную речку несколько раз мысленно попрощались с жизнью. Пешая часть дороги переносится легко, на пути много деревьев, спасающих от яркого солнца, и родник с удивительно вкусной холодной водой, которой приписывают целебные свойства. Гамсутль показался из-за поворота неожиданно и сразу поразил количеством людей, гуляющих по его улочкам и полуразрушенным строениям. В последнее время направление пользуется большой популярностью у туристов. Еще пять лет назад в этом труднодоступном месте можно было встретить последнего гамсутлинца Абдулжалила, который не захотел покинуть родное село. Он жил один, держал пчел и иногда спускался в Чох, чтобы получить пенсию и взять книги в сельской библиотеке. Вынашивал идею создать в республике исламскую демократию и раздавал в окрестных селах агитационные листки. Пять лет назад Абдулжалил умер и оставил Гамсутль без присмотра. На стенах его комнаты и веранды туристы отмечают факт своего пребывания, в глаза бросаются надписи: «Сергокала — сила», «Здесь был советский опер», «Руслан + Зарема», «Мы помним тебя, Абдулжалил!» и многие другие. Недалеко от дома Абдулжалила находится здание, с которого год назад были украдены три камня, украшавшие вход: два камня в виде восьмиконечной звезды, символизирующей восемь ворот рая, и одна шестиконечная звезда в центре, которую называют печатью Сулеймана в исламе или звездой Давида в иудаизме. Сейчас на месте камней в стене дыры. Спуск с Гамсутля закончился у горной речки — мы все радостно скинули с себя обувь и вошли в воду. Обед в столовой состоял из аварского хинкала и чохских ботищал. Еда здесь вкусная, сытная и однообразная. Вегетарианцам, пескетарианцам, фрукторианцам и безглютенникам лучше еду привозить с собой. В селе два магазина со скудным ассортиментом, и те почти всегда закрыты. День третий. Гуниб С утра едем в Гуниб. В такси из динамика местный певец поет мизогинистическую песню «Эй красотка, запомни все четко! Не найдешь ты мужа, если ходишь ты без платка!», а мы слушаем, запоминаем и любуемся дорогой. — Видели, какие у нас красивые места? Вот тут обычно туристы выходят из машины и фотографируют, думают, что это водопад. А это гунибская канализация, — говорит водитель Ахмед, и я почему-то не признаюсь, что тоже хотела выйти из машины. Мы доезжаем до парка-заповедника «Верхний Гуниб» и пешком поднимаемся к беседке Шамиля. В этих местах в 1859 году был пленен имам Шамиль и закончилась кавказская война. Недалеко от беседки в просторном вольере за колючей проволокой пасутся пятнистые олени. Они подходят к забору, видят у нас в руках хлеб и снисходительно кивают: «Кидай!» Накормив оленей, мы направились в кафе «Веранда» недалеко от входа в парк. В меню ботищал, хинкал и восхитительный шашлык из баранины, говядины, курятины, сердца и картофеля с курдюком. Туалет в кафе не слишком пригоден для использования: в нем нет крыши, зато рядом стоит двухэтажное здание, из окон которого удобно обозревать окрестности. Пройдя пешком несколько километров мимо скал, смотровой площадки, группы байкеров и огромного портрета имама Шамиля, усталые, но довольные садимся на скамейку на гунибской площади. Здесь мы познакомились с восторженной девушкой Юлей, которая любит путешествовать самостоятельно. «Я была во многих местах, но в Дагестан влюбилась сразу, он удивительный». Рядом останавливается автомобиль, из него выходит яркая толстая женщина в белой шляпе и кричит спутнику: «Срочно иди меня снимать! Я хочу отсюда выйти в прямой эфир». Подъезжает грузовик, из которого выходит сильно загорелый мужчина лет шестидесяти и обращается ко мне по-аварски: «Я хотел спросить у вас разрешения продавать здесь на площади персики из Чиркея». Я удивилась, но продавать разрешила и тут же купила у него три килограмма очень вкусных персиков. Мы возвращаемся в этнодом, чтобы провести в нем последнюю ночь, на следующее утро нам уезжать. Я сижу на веранде и думаю о том, что мне очень нужно еще несколько дней. Несколько дней, чтобы просто сидеть на этой веранде, есть персики, смотреть на горы и дышать воздухом. Дом, к сожалению, занят до глубокой осени. — Аминка, а мы можем завтра не уезжать? — спрашивает меня Малика. — Нет, но мы точно можем приехать в Чох снова.