Писатель Альберт Лиханов: «Кто сказал, что с собственным ангелом, хранящим тебя, не может быть острых дискуссий?»

13 сентября известному писателю, общественному деятелю, председателю Российского детского фонда Альберту ЛИХАНОВУ исполняется 85 лет. «АН» публикуют разговор знаменитого отца с сыном, известным журналистом и писателем, Дмитрием ­ЛИХАНОВЫМ. СЫН: «Аргументы недели» предоставили нам с тобой небывалую до сих пор возможность: опубликовать беседу отца и сына в канун твоего серьёзного юбилея. Ты – известный писатель, начинал как журналист, работал в «Комсомольской правде», собкором по Западной Сибири, редакторствовал в молодёжной кировской газете, двадцать лет отдал популярному тогда журналу «Смена». А я пошёл по твоим стопам. И тоже от журналистики в «Советской России», «Огоньке», «Совершенно секретно» перешёл к организации своего журнала «Няня» и теперь помогаю тебе в Фонде. Это я всё к тому, чтобы читатель понял предысторию наших профессиональных, журналистских тропок и согласился, что сын имеет право взять интервью у собственного отца. Так что первый вопрос таков: я в твоей судьбе, кроме мамы, присутствую больше шестидесяти лет. Однако именно в последние годы мы общаемся особенно близко. Возможно, это связано с тем, что я помогаю тебе с делами в Российском детском фонде. Возможно, потому что с возрастом стал лучше тебя понимать. А как сам ты оцениваешь наши отношения и раньше, и теперь? Отец: Ты взрослый, самостоятельный человек. И я благодарен тебе, что последние двенадцать лет – авторитетный испытательный срок – ты на волонтёрской основе, безвозмездно помогал мне организовывать, устраивать программы, дела Российского детского фонда и Международной ассоциации детских фондов, приняв на себя многие благотворительные проекты. Например, программу «Панда», которая делается совместно с китайскими партнёрами, выдающимися специалистами в области если и не окончательного излечения детского церебрального паралича, то облегчения его последствий, и сотни, сотни ребятишек уже побывали в Китае, а ещё тысячи осмотрены и проконсультированы в России целыми бригадами китайских врачей. Что же касается твоей литературной судьбы, ты, надеюсь, понял меня, когда я уклонился от прочтения рукописей твоих новых романов «Бьянка» и нового, фундаментального сочинения «Звезда и крест», который публикует в сентябре издательство «ЭКСМО». Ответ прост: я предвидел, что найдётся любопытствующий, который спросит меня: «Вы, конечно, приложили руку к романам вашего сына?» Как же было мне легко ответить, не принимая греха на душу: «А я и не читал. Это дело рук моего сына. Без всякого моего влияния». Это очень непросто, когда родные люди творят схожие труды, в жизни практической при этом становясь всё ближе. Я бы предпочёл почаще думать о тебе как о моём малыше, мальчике, отроке, но приходится размышлять о тебе как о коллеге, сотоварище, соратнике. Конечно, черта между этими состояниями существует, частенько задумываюсь, как её преодолеть и надо ли, но хочу верить, что ты видишь мои правила и навыки, а я хотел бы видеть тебя своим духовным преемником. И не всё здесь зависит от нас, к сожалению. Я, например, поражён одной, на мой взгляд, выдающейся историей наших дней. Ты, конечно, знаешь моего давнего друга и великого кардиохирурга Лео Антоновича Бокерию. Мы знакомы с ним больше 30 лет. Сразу после создания Советского детского фонда включились в проблему операций на открытом сердце для детей – у страны тогда не хватало собственных возможностей технологического свойства (дорогих расходных материалов). И мы организовали некий «мост спасения»: стали оперировать детей нашей страны в США на благотворительной основе. Прооперировали 1200 ребят, из них 880 – в Америке. За эти годы Бокерия добился строительства огромнейшего кардиоцентра в Москве. Он признанный, умелый виртуоз своего дела. И вся семья у него кардиологи – жена, две дочери – одна заведующая отделением этого же института. То, что девочки стремились уподобиться отцу, а главное, у них, в беспрерывном общении с отцом ускоренно и углублённо нарастали навыки, опыт – сомнения нет. Казалось бы, целое гнездо специалистов высшего порядка. Но одну дочку избрали член-корреспондентом Академии наук. И кто-то где-то взъелся: «покатились бочки». С одной стороны, Бокерия получает высший орден «За заслуги перед Отечеством», с другой – назначается Президентом своего же центра и освобождает пост Генерального директора. Тут только надо понимать, что место освобождённое – решающее, а полученное, в общем, декоративное. Но это не всё. Во время этих административных разборок другая дочь, разглядев, возможно, предстоящие и совсем ей ненужные препятствия, уезжает в США, там становится суперхирургом и создаёт практику. Сейчас она иногда делает операцию на сердце младенцу… во чреве матери. Феноменальное достижение! Поражённый Лео Антонович говорил мне: «Я её спрашиваю, как ты это делаешь? А она отвечает так, как когда-то я отвечал другим: «Папа, да это же очень просто!» Моя мысль состоит в следующем: простота, явленная из опыта семейного переливания знаний и умений, мастерства, достижений и чести из одной личности в другую – дорогого стоит. Это и есть результативность качественной семьи! Сын: Но вернёмся к тебе. За свои 85 лет ты сделал, как мне кажется, невероятно много дел. Это и фонд, который ты тащишь на себе последние тридцать три года, и книги, изданные миллионными тиражами, а до того – работа в самых тиражных изданиях страны. В чём главный секрет твоей жизни? Почему даже в таком почтенном возрасте ты продолжаешь работать и придумывать что-то новое, хотя имеешь полное моральное право почивать на лаврах? Отец: А мне кажется, что «лавры» – это метафора. На самом деле есть беспокойство, тревоги. Есть какое-то знание, важное именно тебе. Та или иная проблемная информация известна очень многим, но не всегда соединяется в картину, важную обществу. И, главное, не находит выхода в действие, даже в желание что-то предпринять для разрешения проблемы. Я начал с сиротства, с события, в котором оказался случайно, когда работал в газете. Тогда 50 первоклашек-сирот раздали на выходные, как казалось, добрым людям. А «доброта» оказалась импульсивной, «на минуточку», одноразовой, в то время как требовалась она навсегда. На всю сиротскую судьбу. Долго-долго, целые десятилетия, бродил я и ездил по сиротским заведениям. Как журналист мог бы выплеснуться не раз и не десять. Но что-то меня сдерживало. Сейчас понимаю почему. Было личное ощущение отсутствия, скажем так, настоящего авторитета: кто я такой, чтобы кричать об этом? Кроме того, не знал, куда, как, к кому обратиться, а писать письма в небеса – пустое дело. Требовалось отыскать ещё верного получателя тревожного послания. Помогла повесть «Благие намерения». Её напечатал журнал «Знамя», тогда литературные издания влияли на умы. О повести заговорили. Я стал ходить со своим личным «мешком» знаний по инстанциям, включая министра просвещения. Не помогало. А дальше вышла навстречу простая человеческая дружба, тогда ещё просто знакомство. Виктор Прибытков, с которым недолго работал в ЦК комсомола, стал помощником К.У. Черненко, члена Политбюро. А затем его шеф становится Генеральным секретарём. Всего на 11 месяцев. Виктор звонит мне, велит бегом тащить мою записку о сиротстве, по вечерам читает её Генеральному, и тот даёт поручение Гейдару Алиевичу Алиеву, члену Политбюро и первому заместителю Председателя Совмина СССР подготовить Постановление о сиротстве. Оно вышло в январе 1985 года. Ещё через два года эта история повторилась с Николаем Ивановичем Рыжковым. Без этих двух радикальных фигур ничего бы для сиротства мне сделать не удалось. И вот теперь – новая печаль. Детские дома в стране закрываются, а детей раздают в приёмные семьи. Подобную идею мы же и придумали – она называлась «Семейный детский дом», когда семьи принимали сразу пятерых ребят, но мама становилась старшим воспитателем детского дома, получая социальный пакет. Теперь это – договор подряда. У приёмной семьи органы опеки могут забрать ребёнка, да и семья может вернуть его обратно. Появилось племя «ходунков»: сироты ходят из семьи в семью – по два, три, пять раз! А это беда! Как же, зная это, жить спокойно, почивая на чём-то? Похоже, новым поворотом в судьбе сиротства придётся крепко заняться тебе. Сын: За те годы, пока ты руководишь фондом, выросло новое поколение. Сменилось несколько президентов. Распался СССР. А созданный тобой фонд продолжает работать. Имеет отделения в большинстве регионов страны. Хотя, насколько я знаю, предпринималось несколько попыток его задавить. В чём причина его стойкости? Отец: Не могу объяснить. Думаю, что нельзя не учесть нашей структурированности – у нас действует 74 отделения и автономных фонда в странах СНГ. Влияет и наш стаж в 33 года. Хочется верить, что 25 миллиардов рублей, собранных нами за эти годы и направленных в помощь детству, тоже имеют вес при понимании, что мы – не бюджетная организация. А это народные деньги. Нас грабили. У нас пытались и пытаются отнять имущество. Я прошёл путь дискредитации от Яковлева – Горбачёва, слышал много клеветы и наговоров. Но сдаваться – значит предать самого себя. Думать надо не об обидах, а как развязать эти узлы? А главное, что мы по природе своих смыслов движемся в одном направлении с государством. Ведь, помогая детям, мы помогаем государству. Однако, увы, у нас немного единомышленников. Сын: Ты можешь назвать самые горькие и самые счастливые периоды в жизни Российского детского фонда? Отец: К самым счастливым отношу нашу совместную с министром здравоохранения СССР Е.И. Чазовым публикацию под шокирующим названием «Открытое письмо о младенческой смертности». И трудную, но крайне результативную совместную акцию фонда и Минздрава Союза: трёхлетний медицинский десант (участвовали 9 тысяч медиков) в регионы Средней Азии и Казахстана в помощь умиравшим там детям. Спасли более 50 тысяч жизней. К счастливым достижениям отношу 368 семейных детских домов в России, где вырос 5021 ребёнок, 200 – в Беларуси и 700 в Украине (до майдана) и ещё около 200 в других странах СНГ. Вспоминаю с благодарностью к нашим добрым людям единственный круглосуточный телемарафон, когда мы за 24 часа собрали 102 миллиона советских рублей. К мгновениям личной удачи отношу мои встречи детей в Шереметьево после операций на сердце в США. Не могу не вспоминать с трепетом, как мы в 1989 году привезли на Ил‑96 400 армянских ребятишек на Ёлку в Кремль, и я шёл к Деду Морозу, взяв за руки мальчика и девочку, а потом перед ребятишками, мало что понимавшими, по моей личной настоятельной просьбе выступил Генеральный секретарь партии, то есть руководитель страны. Нельзя без волнения вспоминать два моих выступления в Организации Объединённых Наций. Одно при завершении подготовки Международной Конвенции о правах ребёнка, другое – перед глобальной аудиторий в 2700 делегатов Всемирного съезда общественных организаций, ассоциированных с ООН. Это было тяжкое испытание. Именно в этот день Россия хоронила детей Беслана. А получалось так, что в ООН нет переводчиков с русского! Я был в полном отчаянии и негодовании. Меня уже пригласили в президиум, и вдруг в полукруглом корпусе переводческих кабин начинают одна за другой зажигаться лампы. Десятки ламп. Это значит, что переводчики нашлись, и не только с русского. Я начинаю говорить о международном терроризме, обращённом против детей, и слышу в ответ мертвящую тишину. Мне кажется, меня не понимают. Выкладываюсь изо всех своих сил – тишина. Наконец заканчиваю выступление. Секунда, другая – и шквал аплодисментов. Вечером пригласила домой супруга тогдашнего Генерального секретаря ООН. Таким образом мир выразил своё сострадание Бесланскому горю России. О горьком же и, главное, несправедливом я сказал выше. Сын: В жизни каждого писателя, даже несмотря на труды, которые признаны критикой и читателями, есть свои любимые книги. Какая из таких собственных книг самая дорогая и любимая. И почему? Отец: На это у меня есть неменяющийся ответ: книги для писателя – это его дети. И все дети любимы. Все равны. И те, что не очень совершенны, должны быть ещё любимее. Сын: Те школьники, для которых ты писал в 1970-х и 1980-х годах прошлого века, и нынешние поколения – это совершенно разные генерации. Настолько разные, что, встретившись вместе, не поймут друг друга. И тем не менее твои книги читают и сегодня. Только что завершился Всероссийский конкурс твоего имени, на котором одним из многочисленных лауреатов, которых будет несколько тысяч, не говоря об участниках, стала школа из далёкого посёлка Алексеевка Киренского района в Иркутской области, что на берегу великой Лены, самой длинной реки России. Там все дети прочитали твою «советскую» книгу «Мой генерал» и даже поставили по её мотивам спектакль. В чём, на твой взгляд, причина их интереса к этой книге? Отец: В том, что она о простых, вневременных вещах: о том, каким надо быть человеком, как надо служить людям, как любить Родину и что такое жизнь и судьбы старших в твоей грядущей судьбе. Эта книга опубликована 30-миллионным тиражом, её читали на Кубе. Во Вьетнаме – сразу после войны её издали на обёрточной бумаге. А недавно переиздали в 7-й раз и уже в подарочном варианте. Вообще на разных языках (всего на 37) издано 140 книг. У меня вышло семь собраний сочинений. Сын: Нашу маму ты называешь душой детского фонда. В прошлом – успешный и первый любимый народом диктор кировского телевидения, она, по сути, отказалась от карьеры и принесла свою жизнь на алтарь твоему делу. Взяла на себя все заботы о доме и обо мне. Если бы на её месте был другой, более своенравный человек, ты вряд ли добился того, чего добился. Согласен со мной? Отец: Твоя мама, а моя жена Лилия-Анна Александровна – мой ангел-хранитель. Правда, как ты знаешь, мы с ней часто поругиваемся. Но кто сказал, что с собственным ангелом, хранящим тебя, не может быть острых дискуссий? Не стану на страницах газеты признаваться ей в любви, ибо, как бы мы ни препирались, каждый вечер, желая ей приятных сновидений, я не забываю ей напомнить о своей признательности. Да, она душа, прежде всего моя, а из этого происходят добрые дела и проекты фонда. В счетах фонда есть её личные пожертвования, достаточно скромные, пенсионерские ныне, но они есть. Она всегда со мной – в беде и в радости. А я принадлежу только ей. Уже 61 год. Сын: А о чём бы ты сам спросил своего сына? Отец: Вопрос, который задам, трудный, и ты не отвечай на него. Время само распорядится нами. А он такой. На решающих поворотах выбора – профессионального или творческого – ты следовал моим путём и во многом превзошёл меня. Я восторгаюсь твоей публицистикой и отвагой. Сможешь ли ты пойти моей дорогой в мир помощи тем малым и слабым, кто в этом нуждается? Принять на душу боль и готовность помочь малым, сирым, бедным мира сего? Ведь эта дорога и этот выбор бесконечны.