Сын Александра Захарченко об отце: от первых воспоминаний до последнего дня

В Донецке на улицах по-прежнему можно встретить борды с высказываниями Бати о мире и родине, о совести и войне. Что после него осталось? Память, народная память. С мёртвыми так случается далеко не всегда. Даже вчерашние его враги и хулители сегодня вспоминают о Захарченко тепло и сердечно. Он — наш собственный, донецкий Эрнесто Че Гевара, мёртвый, но несломленный герой. Я встретилась с его старшим сыном Сергеем Захарченко. Высокий худощавый молодой человек двадцати трёх лет от роду, по гороскопу Рак, как и отец, по внешности далеко не отец. У Захарченко-старшего глаза были пронзительными, голубыми, у Сергея же глаза карие, бездонные, материнские. Сергей был с женой Юлией. Ребята — молодожёны, свадьбу сыграли в феврале 2020 года в Донецке. Юлия — дончанка. Дорогой читатель, я уже неоднократно рассказывала о том, какими прекрасными порою бывают коренные дончанки, как они умеют себя нести, с каким вкусом они одеты, как легко их разглядеть в толпе на улицах других городов. Юлия из таких. Всё то время, что я беседовала с Сергеем и Юлией, меня не оставлял «синдром заголовка» — это такое особенное состояние, в которое впадает интервьюер во время интервью, когда герой говорит так ёмко и хлёстко, что хочется каждую его фразу вынести в заголовок будущей заметки. И вместе с тем красной линией через всю беседу горькое знание: сын так много не успел сказать отцу и не скажет уже никогда. Молодой папа Сергей — тот, кто называл Александра папой задолго до того, как Захарченко-старший стал Батей для всех донбассовцев. Сергей родился, когда его отцу едва исполнился 21 год. Когда мальчику миновало семь лет, родители развелись. Так как я сама дочь разведённых родителей (мои родители развелись, когда мне было шесть лет), мне было очень интересно, что же помнит мальчик из своего детства, когда родители ещё жили одной семьёй. Я, к сожалению, помню совсем мало из того времени, когда мои родители жили вместе. Сергей помнит один только эпизод. «Мы тогда снимали квартиру на Октябрьском посёлке, недалеко от места жительства родителей мамы, — поделился со мною Сергей, — я бросал мячик в шкаф, в котором телевизор стоял. Мы тогда что-то по телевизору смотрели. Вот этот эпизод я помню, мы тогда были все вместе. После я помню только моменты, когда он приезжал к нам раз в году». Контуженный дважды Дата 26 мая 2014 года для всех донбассовцев — это новое 22 июня 1941 года — день начала войны. «До войны мы жили в районе Путиловского автовокзала, 26 мая, когда началась бомбёжка аэропорта, когда стреляли с вертолётов и самолётов, мы с моим дедушкой носили вещи на чердак, ненужное относили, нужное доставали, — рассказал Сергей, — и вдруг прогремел взрыв, я затрудняюсь сказать, что это было. Что-то кассетное, скорее всего, судя по ущербу. Я до сих пор помню тот взрыв, огня я не видел, была какая-то чёрная вспышка. Я чётко видел, как три шара вылетели из этой вспышки. Один ударился в соседский дом, другой врезался в стену нашего дома, а третий полетел в меня, но на пути этого шара оказалась наша вишня, которая меня и спасла. Смешно сказать, я тогда прятался за деревянной тонкой чердачной дверью. В тот день я получил лёгкую контузию, повезло, всего пару часов в ушах попищало». Когда на несколько секунд обстрел прекратился, шестнадцатилетний юноша услышал голос своего деда: «Серёга, ты живой?» «Дед успел спрятаться в коридоре, в то время как меня обстрел застал на крыше — поделился со мною Сергей, — целый день тогда по нам стреляли. Мне удалось спрыгнуть с крыши и спрятаться. Я тогда ещё на чердак залезал и видел, как в чердаке появляются дырки. Как в меня ничего не попало, я не знаю, просто повезло». А вот вторая контузия была уже посерьёзней, Сергей тогда и ориентацию потерял, и в больницу попал. Это было в день смерти Александра Захарченко, 31 августа 2018 года. «Мы сидели в кафе «Сепар», я, Юлия и её мама, — поделился со мною воспоминаниями Сергей, — мы приехали в кафе до того, как туда приехал отец. Мы не знали, что встретим его там. Мы просто заехали поесть. Мы должны были на следующий день уезжать…». Сергей с женой и тёщей находились в кафе не более пятнадцати минут до того, как Захарченко-старший зашёл в «Сепар» и прогремел взрыв. Последняя улыбка Жена Сергея, Юлия, в тот трагический день в «Сепаре» сидела так, что видела всю картину до взрыва. «Александр Владимирович вошёл в кафе и сразу стало как-то много народу, там ведь счёт шёл на секунды, но в такие моменты время идёт иначе, оно словно бы растягивается, — рассказала Юлия, — знаете, в смартфонах есть функция замедленной съёмки, вот там как раз так и было». Юля вспоминает, что они просто сидели и ели, память молодой женщины скрупулёзно хранит воспоминания даже о том, что они ели в тот трагический день. «Нам принесли хачапури по-аджарски и картошку фри с соусом, были ещё какие-то напитки, чай холодный, — вспоминает она, — мы сидели минут десять-пятнадцать, не более, потом приехал Александр Владимирович. Мы это поняли по машинам и мигалкам. Сразу стало много машин. Я видела лицо Главы перед смертью, оно было очень счастливым, он улыбался. Серёжа не видел отца, он сидел спиной, а мне было хорошо его видно». Сергей считает, что Юлия спасла ему и своей матери жизнь: «Когда вошёл папа, мама Юли застеснялась и хотела быстро уйти из кафе, — вспомнил Сергей, — не хотела мешать мне общаться с отцом, но Юля сказала ей, чтобы она не уходила, не стеснялась, как бы задержала маму, не отпустила. В это же время я решил, что надо подойти к отцу и встретить его, поприветствовать. Я уже встал, но Юля меня тоже почему-то остановила, сказала, чтобы мы оба успокоились и не мельтешили, не путались друг у друга и у отца под ногами, что Александр Владимирович к нам сейчас сам подойдёт». Юлия и сама не может объяснить, почему в тот роковой день она повела себя так, говорит, ей просто показалось, что в крошечном тамбуре «Сепара» было бы неудобно стоять всем вместе, здороваться и прочее, ведь рядом с Главой всегда было много людей. Молодые люди вспоминают, что они неоднократно встречались с Александром Захарченко в городе, несколько раз пересекались в любимых заведениях: «Сепар», «Артемида». Момент взрыва «Сразу стало темно, в это же мгновение меня вышвырнуло через окно взрывной волной, я и моя мама сидели близко к окну, — рассказала Юлия, — я помогла вылезти маме. Я тогда действовала на автомате, позже осмысливала всё это, проговаривала, а в тот момент просто делала, Серёжа сидел не так удачно, как мы, он сидел ближе всех к эпицентру, его сильно контузило, он был дезориентирован, насколько я могла судить по выражению его глаз». Дым рассеялся относительно быстро, и та картина, которую увидел Сергей, кажется, до сих пор приклеена к изнанке его век. «Сергей закричал нам, чтобы мы не смотрели туда, где был Александр Владимирович, когда его выносили», — вспомнила Юлия. Ребятам очень сложно сейчас восстанавливать события того дня, кажется, их память зафиксировала трагедию в каком-то своём порядке, далёком от хронологического, оба помнят резкую темноту и жуткий свист в ушах. Отношения с отцом «Отношения у нас были весьма натянутыми, — рассказал мне Сергей, — случаи, когда я чувствовал, что он мой отец, были довольно редкими. Ну, так бывает… Знаете, когда мужчина заводит вторую семью, до первой семьи дело и руки не всегда доходят. Тут и обвинять его не стоит, это абсолютно нормальная ситуация. Точнее, не самая нормальная, но часто встречающаяся». Думаю, Александру Захарченко сложно было быть отцом и для страны, и для мальчишек! Времени просто не хватало. Конечно, он любил их. Мероприятия проводили вместе, дни рождения мальчиков. «При жизни я на него сильно злился, — рассказал мне Сергей, — злился за то, что он себя не берёг и в итоге не уберёг. Ещё я злился на людей, которые его окружали, что они его не уберегли. Я очень на многих был зол, сейчас не хочу называть их фамилии, могу сказать лишь одно, они точно не соответствовали ожиданиям отца. Охрана его не защитила, окружение не поддержало Республику. Я считаю, что то, что делал отец для Республики, рухнуло в один момент. Единственный человек, который 31 августа проявил настоящий профессионализм — это человек, который погиб вместе с ним. Это Славик». Речь идёт о Владиславе Доценко. «За глубоко личное» Александр Захарченко всегда предупреждал журналистов о том, что он готов отвечать на все вопросы, кроме вопросов о личной жизни. С чем это связано? С тем, что ему было стыдно, что у него было два брака, а не один образцово-показательный? Вряд ли. Сын считает, что это требование отец выдвигал по одной простой причине — он не хотел «светить» своих близких. «Даже близкое окружение отца не знало, что я его сын, не говоря уже о более дальних людях», — рассказал мне Сергей. Сергей с женой сейчас живут в Москве, оба признают, что Донецк — не просто город, а место силы. С теплотой вспоминают город, его улицы, проспекты, людей. «Почему мы уехали, — повторил вслед за мною Сергей, — тяжело потому что. Тяжело ходить по городу и вспоминать, что было и чего уже нет и никогда не будет. Мы иногда возвращаемся… Свадьбу вот в Донецке играли». Когда уходит человек, у близких всегда остаются слова, которые предназначались этому человеку, но при жизни отчего-то не было сказаны. «Я бы хотел сказать ему, что я его очень люблю и всегда с ним», — поделился со мною Сергей. Я вспомнила слова донецкого журналиста Рамиля Замдыханова, которые запали мне в душу год назад, и озвучила их Сергею: «Семь лет без отца. Кажется, за это время я сказал ему гораздо больше, чем за предыдущие сорок. И не могу сказать, что он не ответил. Спасибо, папа». Сергей понимающе кивнул и прокомментировал: «Не могу сказать, что общаюсь с отцом именно так, но я часто смотрю на его портрет и думаю о нём. Два раза было, что он мне снился…» Сны Сергея Первый сон, в котором отец и сын встретились, случился с Сергеем сразу после гибели Александра Захарченко, сын приехал из больницы домой, очень уставший, нервный, уснуть удалось только в четыре утра. «Он мне приснился в Ливадийском дворце, — вспоминает свой сон Сергей, — огромные белые пространства, я помню очень насыщенный белый цвет. Отец шёл по белому мраморному полу, вокруг были зелёные лужайки, деревья тоже были зелёными, какого-то невероятного сочного оттенка. Всё было очень насыщенным. И я у него как будто интервью брал. Сейчас не помню, какие я ему вопросы задавал, помню только, что он просто шёл и улыбался…». Второй раз отец приснился Сергею в переломный момент его жизни. Сергей хотел попробовать свои силы в определённой сфере, планировал резко сменить деятельность, отец приснился ему и предостерёг от этого. Когда сын станет отцом У Сергея и Юлии пока нет детей. «Мой отец был действительно неплохим отцом, — сказал мне Сергей, — просто так сложилось, что у него появилась вторая семья. Он своим примером показывал, как нужно жить. Чего мне недоставало от него — это отцовских советов. Были такие моменты, когда я остро нуждался в них, но не получал. Впрочем, у меня ведь был замечательный пример мужчины в моей семье. Это мой дед, он меня воспитывал, давал советы, у него я учился разным премудростям». По воспоминаниям молодого человека, отец давал ему свободу, за это Сергей ему очень благодарен. «Он сказал мне: кем ты хочешь, тем ты и будешь, я вмешиваться вообще не буду в твои дела, — рассказал мне Сергей, — я хочу быть таким же отцом, каким был мой отец, но с одной оговоркой. Самое ценное, что может дать отец своему сыну, это не деньги, а время. Я бы хотел давать своему ребёнку время. Я хочу помогать своему ребёнку развиваться в том направлении, которое выберет мой ребёнок. Не просто не запрещать быть собою, а всячески помогать искать себя, свой путь, помогать идти по этому пути. А ещё я буду разговаривать со своим ребёнком, я очень хочу много с ним разговаривать». Много мистического в гибели Захарченко и судьбе его первенца Сергея. И то, что молодого парня контузило дважды, в самый первый день войны и в самый последний день Республики, которую построил его отец. Жуткая ономастическая находка и в фамилии охранника, погибшего вместе с первым Главой. Охранника звали Владислав Доценко. Дорогой читатель, всмотрись внимательно в буквы, из которых складывается эта фамилия, и ты увидишь Донецк. Точнее — о Донецк! Захарченко-старший не много времени проводил с сыном, нечасто был в его жизни, но так вышло, что сын присутствовал при смерти отца. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что случайного в этом нет. Первенцу словно бы было позволено проводить героя в последний путь, а потом ещё и убедиться, что глава попал в рай, к победным пенатам Ливадийского дворца, знакового места, где много лет назад, казалось, вбили последний гвоздь в гидру мирового фашизма. Жаль, что только казалось.