Трагедия музы Александра Блока
Летом кажется, что дни бесконечны… Прямо под огромными липами накрывали столы, где пили чай и обедали, вели неспешные разговоры. Огромный тополь серебристый Склонял над домом свой шатер. Стеной шиповника душистой Встречал въезжающего двор. Александр Блок, «Возмездие», 1921 Молодежь играла в горелки и прятки, гуляла в Церковном лесу, где росли удивительные крупные ландыши, с темно-зеленой, изумрудной листвой. Любе Менделеевой было тринадцать, Саша — на год старше. Ни одной вольности, никакого намека даже на симпатию — гуляли всегда большой компанией, с хорошенькими кузинами Любаши, Сарой и Лидой, с подругой Юлей Кузьминой… Но много лет спустя, уже после смерти Блока, Любовь Дмитриевна в своей книге воспоминаний «И быль, и небылицы о Блоке и о себе» до мельчайших подробностей опишет свою розовую блузку с черным галстучком, в которые была одета во время их первой знаменательной встречи, и как брели по темной липовой аллее, ни о чем не говоря, просто обмениваясь многозначительными взглядами; и удивительные светлые глаза Блока, опушенные белесыми ресницами… В платонических намеках, вздохах и тревожных снах прошло три таких счастливых лета. Ожидание любви зачастую куда счастливее, чем сама любовь. Первый откровенный разговор между ними произошел во время постановки Шекспира в домашнем летнем театре, устроенном прямо в сенном сарае. Красавец Александр Блок играл Гамлета, Любаша Менделеева была Офелией. Постановка удалась; зрители бросалина сцену цветы и бисировали. Взявшись за руки, Саша и Люба выходили на поклоны. У Блока сияли глаза. И не только успех в домашней постановке так опьянил поэта; он чувствовал приближение чего-то огромного, судьбоносного. Люба-Офелия, так не похожая внешне на еще не написанную, но уже существующую где-то в космосе идеальную героиню стихов Блока, в этот день была необычайно хороша, вся окутанная плащом распущенных золотистых волос, с венком из полевых цветов. Не было в ней ничего от Таинственной Девы, от Прекрасной Дамы, дышащей духами и туманами. Крепко сбитая, ладненькая, щекастая, с ярким румянцем и серьезными глазами под тяжелыми веками, она мяла в руках букет цветов и очень волновалась. Она тоже чувствовала поступь судьбы. Это был первый день августа, темная, чернильная ночь. Впервые оставшись наедине, возвращались домой после спектакля Люба и Саша. Вдруг прямо перед ними прочертила небо большая голубая звезда. «И вдруг звезда полночная упала», — скажет позже Блок… «Эта голубая «звезда полночная» сказала все, что не было сказано… Даже руки наши не встретились, и смотрели мы прямо перед собой. Было нам шестнадцать и семнадцать лет», — напишет в книге воспоминаний Любовь Дмитриевна. А потом — лето кончилось, люди с «летних дач» потянулись в город. И роман, казалось бы, закончился сам собой. Люба сожгла свой дневник, со стыдом перечитав, напоследок, робкие намеки на слово «любовь». Она считала себя свободной от… кого? Ведь между ними так и не было ничего, кроме той упавшей с августовского неба голубой звезды. Между Блоком и Менделеевой был всего-то год разницы, но, конечно, она была совсем еще ребенок, а он — страстный мужчина, переживший трагическую любовь. В шестнадцать лет случился у Александра страстный роман со взрослой женщиной, Ксенией Садовской. Саша приехал в курортный городок Бад-Наухайм с мамой и тетей, а 37-летняя Садовская отдыхала там с тремя детьми… В этой страсти смешались романтизм и физическое влечение, стихи и ссоры, слезы и поцелуи. Закончилось, как водится, ничем: мама Блока, устроив грандиозный скандал Садовской, отослала сына в Шахматово. Саша был опустошен. Он был разочарован в физической стороне любви. Ему казалось, что нельзя совместить в одной женщине и возвышенное, и земное. Он хотел теперь любить Прекрасную Даму, идеал, к ногам которой он положит свое израненное сердце и гениальные стихи. Девочка с подмосковной дачи, Офелия в облаке темного золота волос — вот кто нужен был Блоку-поэту. После случайной встречи в городе в 1901 году Блок начал ухаживать за Любочкой по-настоящему, а потом последовало предложение руки и сердца. Весной 1903 года пара обручилась, а 30 августа в церкви села Тараканово произошло красивое венчание, потом молодые отправились в квартиру Блока в Санкт-Петербурге… Тут-то Блок и объявил молодой жене, что интимная близость между ними невозможна, потому что он считает физическую любовь недостойной их высоких отношений.Поцеловал ее в лоб и ушел спать в другую комнату. «Не могу сказать, чтобы я была наделена бурным темпераментом южанки. Я северянка, а темперамент северянки — шампанское замороженное. Только не верьте спокойному холоду прозрачного бокала, весь искрящийся огонь его укрыт лишь до времени», — писала Любовь Дмитриевна много позже, до мельчайших подробностей припоминая свою жизнь, предельно откровенно препарируя свои чувства. Она была шокирована, испугана, оскорблена. И ужасно влюблена в своего «Сашуру» — так она звала мужа. А Блок-мужчина по-прежнему интересовался обыкновенными женщинами из плоти и крови. И посвящал Любаше стихи, где даже обращение «Ты» пишется с заглавной буквы. Я искал голубую дорогу И кричал, оглушенный людьми, Подходя к золотому порогу, Затихал пред Твоими дверьми. Проходила Ты в дальние залы, Величава, тиха и строга. Я носил за Тобой покрывало И смотрел на Твои жемчуга. «Я искал голубую дорогу», 1902 Через год после свадьбы близость все же произошла, но что-то уже сломалось, перегорело в их отношениях. Блок явно тяготился «супружеским долгом» и с каким-то облегчением заметил, что его Любаша закрутила роман с поэтом Андреем Белым. Тот как раз видел в ней живую женщину, полную нереализованной страсти. После Белого в ее жизни появился поэт Георгий Чулков, затем другие… Много других. Обо всех своих романах Любовь Дмитриевна сообщала в письмах мужу и добавляла неизменное: «Люблю только тебя». То, что культивировал в на-деление плотского и возвышенного, — из зернышка, как в страшной сказке про волшебные бобы, проросло огромным лесом из сумрачных лиан до самых небес. И даже известие о том, что жена беременна — конечно, не от него, а от одного из своих любовников, Константина Давидовского, — Блок принял смиренно и кротко. «Этого ребенка я приму как своего», — только и сказал он. И был самым заботливым и любящим мужем, когда новорожденный мальчик умер. А Люба оказалась на грани безумия от горя. Они жили в разных мирах, оставаясь при этом, как ни странно, духовно единым организмом. Список любовниц Блока насчитывал около трехсот имен; в нем были и светские львицы, и актрисы, и проститутки… Менделеева играла в театре Комиссаржевской, потом в театре Л. Б. Яворской, в провинциальных театрах, крутила романы, в Первую мировую войну была сестрой милосердия. К мужу и свекрови она вернулась, узнав об их бедственном положении. Блок тяжело болел, диагноз не могли поставить. Голод и разруха Петрограда, холод нетопленной печи и повсюду черновики стихов, которые Сашура рвал в бессильной ярости от слабости и страшных болей. Люба обивала пороги учреждений, добиваясь разрешения на лечение в Финляндии. И оно было получено. Но в день, когда пришел загранпаспорт, Блок умер. Он знал, что умирает; позвал самых близких своих женщин — мать и жену, взял обеих за руки и закрыл глаза. А у Любови Дмитриевны оставались еще 18 лет жизни — замуж она больше не вышла, писала книги о балете, о театре, и эти вот воспоминания о Блоке. Собственно, воспоминания — это все, что ей осталось. Звездное лето в Шахматове, аромат цветущей сирени, огромные светлые глаза Сашуры, полные невысказанных рифм. Это и оказалось главным и самым ярким, а вся последующая жизнь — просто горький постскриптум к тому утраченному раю. «Сашенька» — было ее последним словом, ее последним вздохом. Читайте также: Какой на самом деле была Евгения Хаютина
