Александр Олешко: Современные дети не проживают свое детство

Пандемия коронавируса внесла серьезные коррективы в графики артистов. Не стал исключением и Александр Олешко — ему пришлось отменить запланированные представления в Кремле. С вопроса об этом важном для него проекте и начался наш разговор с актером. — Александр, ваш новый проект называется «Детский час в Кремле». Детская тема и это место — довольно неожиданное сочетание, нет? — Я был действительно счастлив, когда мою инициативу сделать новый проект очень внимательно рассмотрели. И генеральный директор Кремлевского дворца, народный артист России Петр Михайлович Шаболтай сказал, что это интересно. Мы уже неоднократно делали какие-то экспериментальные заходы на территорию Кремля именно с детской темой. Кремлевский дворец обычно ассоциируется с концертами, шоу либо классическими какими-то историями или выступлениями артистов балета. А детская тема — это до некоторого времени лишь легендарные «Кремлевские елки». Надо сказать, что всегда самые лучшие елки были, конечно же, в Кремле. К сожалению, я никогда не присутствовал на этих представлениях, потому что я был простой мальчик. А туда попадали, полагаю, непростые дети. Ну, вот я решил, что мне надо восполнить этот пробел. Теперь с разными оркестрами, с разными коллективами я читаю сказки детям. И это большое счастье. Этот жанр придумала Наталья Сац, режиссер, реформатор, удивительный человек. В начале прошлого века она попросила Прокофьева написать сказку «Петя и Волк», чтобы маленький зритель мог на расстоянии вытянутой руки увидеть настоящее чудо — рождение музыки! Узнать музыкальные инструменты, поучаствовать вместе с чтецом в представлении и озвучить кого-то из героев сказки: кто-то — Петю, кто-то — Волка, кто-то — Утку. Мне кажется, что сейчас время возрождения этого жанра. С утра до ночи мы все с вами в этих штучках живем, которые прелестно называются гаджеты — от слова «гад» (и они как бы нас еще и обзывают: гаджет — «гад же ты»). Надо хотя бы раз в неделю вытащить ребенка и, кстати, родителей из виртуального мира и показать вот это чудо — слово, артист, музыка, территория Кремля, сады, Москва на ладони... Валерия Беседина, удивительный композитор, написала очень красивую музыку. По окончании музыкально-литературного общения я пою детям песни. Обязательно детские. Сейчас же что произошло? Дети перестали петь детские песни. Вы когда-нибудь слышали, что они поют? Взрослый репертуар! Жесткий, часто пошлый. Все с пяти лет на сцене страдают от неразделенной любви. — Не пишет никто детских песен? — Пишут. Просто нет возможности этим композиторам, поэтам проявить себя. Современные, совершенно не подходящие детскому понятийному аппарату песни разрушают психику. Они ее расшатывают. Но главное, спроси, о чем ты поешь, ответ — «не знаю». Честно говоря, это ужасно, потому что у ребенка таким образом отнимается тот прекрасный, не очень длинный, период детства, который его потом может питать всю жизнь. Я не знаю, как у вас, но я, например, абсолютно точно, если мне грустно, или я устал, или я вижу какую-то глупость или несправедливость, или гадость, или пошлость, я возвращаюсь в сво- ем внутреннем мире туда — в свое детство, где все было правильно. Черное было черное, белое белое. Учитель — это учитель, человек, передающий тебе знания, открывающий мир! Родители — это любовь, уважение, семья, защита, воспитание. — Вы же сами рассказывали, что, будучи ребенком, используя баллончик дезодоранта как микрофон, пели вещи из репертуара Кобзона. — Пел. Кланялся. Потом говорил: дорогие товарищи взрослые, для вас только что пел и говорил народный артист Советского Союза Саша Кобзон. Мне очень хотелось стать народным артистом Советского Союза. Соседка моей маме говорила: «Людочка, смотрите, у вас мальчик больной растет». — Ну, я к чему. Не детский же репертуар вами исполнялся тогда — Кобзон? — Тогда исполнялись патриотические песни, а они без возраста. Песни о любви к Родине, Отечеству — это необязательно марш или пафос, это еще и лирика! Например, песня «Летите, голуби, летите» — это же невероятная песня. Это чистота, красота, радость души, волнение! Это любовь! Конечно, ее не пел Кобзон, но у него в репертуаре были совершенно изумительные, нежные песни. И рядом с ними — духоподъемные! Мне очень нравилось «и вновь продолжается бой… и Ленин такой молодой. И юный Октябрь впереди». — Ой, совсем не детская. — Совсем не детская. Но зато я вечно молодой, как в той песне. Все-таки песни взрослые того периода, моего взросления, они по качеству и, самое главное, по содержанию отличаются от того, скажем так, материала, с которым сейчас работают деятели шоу-бизнеса. То есть сейчас песня — это не песня, это трек. Стихи — это не стихи, а текст! И необязательно с рифмой. Ну, просто это не мой мир. — А почему именно детская тема вами выбрана? — Потому что современные дети не проживают свое детство. Потому что дети очень рано становятся взрослыми. И я против этого. Мне бы хотелось, чтобы мир детства был мягче, спокойнее, радостнее. То есть именно в этом периоде зарождаются мечты, фантазии, планы и цели какие-то оформляются. — Давайте уточним. В каком именно периоде? Что мы называем детством, когда оно заканчивается? — Я думаю, тогда, когда человек уходит из школы. — У вас-то на самом деле детство закончилось в 14 лет, когда вы в столицу уехали. — Да. Я, как Ломоносов, чуть ли не пешком пришел в Москву. — А сейчас ведь в школе учатся лет до 17… — Ну да. Вообще сейчас какая-то сложность, каникулы в разное время, одеваются они все по-разному. Как-то я пришел в одну школу с творческой встречей. И стал по глупости рассказывать про то, как нужно доску, чтобы она была все время чистой, чаем черным с сахаром мыть. На меня смотрели как на динозавра, и вдруг я понимаю: какой чай, какая доска? Они вообще не понимают, о чем я говорю. Я поворачиваюсь и вижу: у них электронные доски. У них планшеты. Думаю, боже мой, как все изменилось! Я почувствовал, что мне лет 120. И потом у меня была еще одна творческая встреча, через неделю. И там меня окончательно накрыло, потому что какая-то девочка лет шести спросила: «Сколько вам лет?» Я говорю: «Ну, это, наверное, вас нужно спросить, насколько я выгляжу». Ну, решил так поиграть. Она говорит: «Ну, я думаю, что вы 1542 года рождения». И так на полном серьезе. Я отвечаю: «Спасибо, добрая девочка, спасибо». И говорю потом всем, и воспитательницам, и воспитанникам: «Я вам всем желаю дожить до моего возраста и выглядеть как я». Вообще, кстати, я очень люблю с детьми разговаривать. Кстати, Рина Зеленая когда-то в этом мире нашла свою дорогу творческую — собирала какие-то высказывания, какие-то оговорки, какие-то словечки и с этими номерами на сцене работала. Сейчас, наверное, это невозможно, потому что уже эстрада не эстрада, это уже шоу-бизнес. Ведущие — это не ведущие, это уже, как говорят, объявляло. Знаете? — Первый раз слышу. — У меня в дипломе написано «конферансье-импровизатор». Я был представлен когда-то Борисом Бруновым: «Пожалуйста, — говорит, — это моя смена, Саша Олешко». И в 1992 году он меня представил на сцене в ЦДРИ. И вы меня останавливайте, потому что я сейчас опять с упоением нырну туда… Есть талантливая девушка Наталья Тупикова-Мороз. Она создала инсценировку самых известных музыкальных произведений. Это именно ее видение, то, как она чувствует через музыку «Сказку о царе Салтане». Я неоднократно с ней работал. Это был потрясающий эффект, когда дети, особенно сидя на руках у своих родителей, сначала ерзают-ерзают, потом вдруг через 15–20 минут замирают, и возникают волшебство, слияние, смычка, и они все во внимании. Потому что Александр Сергеевич Пушкин — наше все, великий русский язык, и, в общем, сейчас, когда все разговаривают матом, вдруг кто-то говорит удивительно красивым языком, то есть они реагируют просто на мелодию речи. — А вот прозвучало про ненормативную лексику. Вы вообще ее не употребляете, даже в быту? — Употребляю в быту. Но представить себе не могу, чтобы я это сделал на экране или на сцене. Ну, мало ли что я делаю в быту. И в моем закрытом мире близких людей, людей, которых это не оскорбит, которые понимают это. Например, я играю с Александром Анатольевичем Ширвиндтом в Театре сатиры. Этот спектакль — мой продюсерский, театральный, серьезный проект. Фактически я его подарил Театру сатиры, потому что мечтал сыграть с Ширвиндтом. Ну, всем известно (и он сам об этом говорит, и в своих книгах написал), что он матерщинник в законе. И делает это прекрасно, сладко, умно, понимаете, не грязно, а умно. Тонко, по делу, к месту. Но я не могу себе представить, чтобы он с этим вышел на сцену. Или в телевизионную аудиторию. — Все мастера сцены, все режиссеры, которых принято называть продвинутыми они как раз сейчас в своих проектах употребляют вот эту лексику. И очень много «обнаженки» опять же. Это ведь какая-то глобальная тенденция? Это же вряд ли только у нас? Как считаете, это просто вектор развития театральной отрасли? — Мне кажется, что это от недостатка таланта, какого-то творческого особенного почерка и усердия. Много ума не надо — раздеться или послать куда-то кого-то в известном направлении. — Обидели сейчас нескольких мастеров крупных. — Я думаю, что не нескольких, а целый список. Но мне совершенно нет дела до их реакции, как, собственно говоря, и им до моей реакции на их так называемое творчество. Для меня это не творчество. Для меня это отрыжка. Ну, извините, что я так говорю. Потому что творчество — это все-таки творить, играть на тонких струнах, которые должны в тебе вызывать какие-то чувства. Сейчас чаще всего в зрительном зале — скрытое раздражение либо изображение заинтересованности в происходящем. «Да, это очень интересно», — как бы говорит зритель. А на лбу написано, что никому ни черта не интересно. Никто ничего не понимает. Но как бы неудобно признаться, потому что пришли ведь, да еще и за бешеные деньги. Это сейчас как бы модно, понимаете. Все уходят — тьфу! — плюются. Говорят: «Это полное… это вот, но сходим еще раз». Почему? Ну потому, что человек не хочет трудиться над своей жизнью, над гигиеной своего внутреннего мира. Все поменяли местами, с ног на голову перевернули и назвали, например, собственную болезнь творческим высказыванием. Назвали свою наглость или пустоту вызовом и протестом. Назвали пошлость и бездарность — свободой, яркостью и самовыражением. И я думаю: ой, да потише, чуть-чуть потише самовыражайтесь. Про вас все же понятно. Вы не очень интересны. ДОСЬЕ Александр Владимирович Олешко родился в 1976 году в Кишиневе. В 1991 году, в 15 лет, переехал в Москву, где поступил в Государственное училище циркового и эстрадного искусства. В 1999-м окончил Театральное училище имени Б. В. Щукина и пришел в труппу Театра сатиры. С 2000 по 2010 год — актер театра «Современник». С 2004 года играет в Театре им. Евг. Вахтангова. В фильмографии актера более 60 работ, в том числе в фильмах «Турецкий гамбит», «Обитаемый остров», «Райский уголок», «Человек с бульвара КапуциноК», «Мужчина с гарантией», «Август. Восьмого», в сериалах «Остановка по требованию», «Марш Турецкого», «Вокзал», и других. Читайте также: Игорь Верник рассказал о ностальгии, смелом решении и неудаче в Канаде