Джон Леннон – первый планетарный пиар-проект

В этом году у Джона Леннона целых два больших юбилея: 80 лет со дня рождения (9 октября 1940) и 40 лет со дня смерти (8 декабря 1980), когда он был застрелен в Нью-Йорке неким религиозным фанатиком. Кто он, этот человек, родившийся в совершенной безвестности и вознесшийся на вершину успеха? Прежде всего, он, конечно, – икона. Раньше иконописцы писали лики святых, иконописцы современные (культуртрегеры и масс-медиа) пишут лики поп-звезд. Это началось не с Леннона. Но его образ занимает в этой иконографии особое место. Детям второй половины ХХ века ливерпульская четверка заменила культурных богов. Джон Ленин и Пол Макаренко – как любовно (и весьма тонко) окрестили у нас талантливую парочку. Действительно, геополитический ветер истории менялся, Ленин и советская школа становились более неактуальны, мир начинали завоевывать новые силы, а с ними – и новые смыслы. А новым смыслам нужны были новые лица. Леннон и Маккартни и стали этими новыми лицами. Мы уже писали о том, как и почему эта «четверка портовых гопников», безусловно талантливых и артистичных, оказалась вознесена на вершину успеха, став «иконой» молодежной революции 1960-х. Это, если совсем кратко, произошло потому, что такая икона была необходима. Потому что так работают технологии. И – выбор пал на них. Согласимся с критиком Пьеро Скаруффи: будучи музыкально не слишком интересной и вполне заурядной группой, так сказать, «квинтэссенцией мейнстрима», «Битлз» идеально соответствовали желаниям публики и своих фанов: «вот их фанаты – это действительно феномен» (Scaruffi, Piero. A History of Rock and Dance Music 1951-2008). Скажем даже более: они гениально предвосхищали ожидания публики. Что для профессиональных технологов не так уж и трудно. (Как заметил Виктор Пелевин о вечных акторах исторических процессов: «они всегда оказываются там, куда в следующее мгновение будет дуть ветер. Переползать же с невероятной сноровкой в нужное место им помогает то, что они сами же этот ветер создают»). Уже за той «магией» и «магнетизмом» «Битлз», о которых все без устали твердят, которые заставляли поддаваться их в общем непритязательным эстрадным мелодиям и видеть в них чуть ли не какое-то откровение – чувствуется не только природный дар, но и большая работа профессиональных психологов и пиар-технологов. Почему, например, перед самым стартом «битломании» из группы вышвырнули барабанщика Пита Беста? Если мы внимательно посмотрим на группу с Бестом и Старром, сразу увидим разницу. Бест одновременно слишком красив и слишком нормален – типичный белый английский парень (он и прожил после отставки совершенно нормальную человеческую жизнь: работа, семья, 50 лет женат, две дочки и внук). Требовалось же нечто иное – чуть ненормальное, даже, может быть, безобразное, но в меру, и с дразнящим ароматом: нечто обаятельное, прелестное, тонко влекущее, слегка искушающее, обещающее нечто чудесное… Что? Конечно, прежде всего, сексуальное освобождение и успех. Борис Гребенщиков как-то заметил: «…рок-н-ролл базируется на протесте. Но этот протест от самого начала и до самого конца заключается в том, что вокруг меня очень много красивых девушек, а рядом со мной их значительно меньше, чем этого хотелось бы. Весь рок-н-ролл кричит: «женщину мне в постель! Немедленно! Желательно несколько!» Бивис и Баттхед – вот вся политика, что есть в рок-н-ролле, и другой никогда не будет…». – сказано, пожалуй, слишком едко (интервью есть интервью), но, по сути, исчерпывающе верно. Разумеется, и сами «Битлз» не отличались пуританством. Скорее, их образ жизни времён битломании можно назвать одной нескончаемой дионисийской оргией. «Чем, ты думаешь, я занимался во время гастролей все эти годы? У меня перебывала уйма девиц» – признался однажды Джон своей первой жене. Гастроли «Битлз» он описывал словом «сатирикон»: «Куда бы мы ни приехали, начинался вертеп». И этот дионисизм апологизируется соответствующей философией: так, «симфонический» финал «Сержанта Пеппера» противопоставляет образу Смерти четыре тысячи девичьих «щелок», исполняющих священный танец жизни и «Фаллос Поэта». Тонко, искусно настроенная сексуальная энергия, источаемая группой – вот чего добились кудесники, работающие над имиджем «Битлз». Несомненно, все предыдущие годы ведущие пиар-технологи Мэдисон-авеню внимательнейшим образом изучали опыт Ленина, Троцкого, Гитлера, Геббельса, Муссолини, поэзоконцертов Аллена Гинзберга и битников, покорявших стадионы ораторским и поэтическим словом. Но Джон Леннон стал лучшим из них: идеальным гитлером, настоящим Большим Братом оруэлловской антиутопии. Ну, не то, что бы и в самом деле, стал. Он всегда был тем, кем был – вполне заурядным парнем, не блещущим ни особым умом, ни философией, ни поэтическим талантом. Сочинитель модных песенок – да, это о нем. Но то, что сотворили из него волшебники мирового пиара – это и правда настоящее чудо. Вот, скажем, одно, почти наугад выбранное признание типичной фанатки «Битлз». Некая Сэнди Стюард (в начале 1964 года ей было пятнадцать, она жила со своими состоятельными родителями в Нью-Хэмпшире и училась в девятом классе средней школы) вспоминает: «Как-то с мамой мы ехали в нашем «роллс-ройсе» в супермаркет… По радио передавали «I want to hold your hand». Тогда я впервые услышала «Битлз». Я просто обалдела! Вот это да! С ума сойти! Ни одна мелодия никогда на меня так не действовала. Потом оказалось, что многие девочки в школе, услышав эту песню, почувствовали то же самое… Я бредила Джоном. Он все время мне снился… Когда на меня накатывало плохое настроение, я умела вызвать сновидения о Джоне – просто ложилась, думала о нем и засыпала. Это были совершенно изумительные сны. В них мы с Джоном чего только не выделывали. Мы любили друг друга, и об этом я рассказывала на другой день своим подружкам. Не все сны были сексуальными, но большинство уж точно, – и такие реальные! Я говорила и думала о них день и ночь. Отец уверял, что это у меня пройдет, а я в ответ кричала: «Никогда, никогда, никогда!» Если жить становилось невмоготу, я шла к себе в комнату и оказывалась наедине с моими любимыми «Битлз», особенно с моим дорогим Джоном. От них я получала то, в чем отчаянно нуждалась. Ведь богатое общество, в котором я жила в Нью-Хэмпшире, ничего не давало ни уму, ни сердцу. Я не любила ни школу, ни дом. В «Битлз» я находила оправдание и цель жизни, даже когда кругом оказывалось черным-черно и безнадежно». Что-то из области средневековых суккубов и инкубов, не так ли? Ну и, конечно, да – тоска по новому единству взамен утраченного. Утраченного в Германии 40-х, в Америке 50-х, а Англии 60-х, СССР 70-х. И рок-группа как нечто сверхмодное, сверхсексуальное, и, в то же время, совершенно единое, сплоченное, подобно новой модерновой семье взамен старой, патриархальной, отмирающей, более не нужной. Того, что раз и навсегда должно быть отменено. Это, конечно, было возможно только в Англии с её чисто белым бэкграундом и её «островным», «клубным», индивидуалистским культом. И потом, Америка была всё ещё слишком религиозна, слишком консервативна. Тот же Элвис – белый парень, поющий чёрным голосом: розовые штаны, чёрная кожаная куртка – крутейший замес, настоящее торнадо! Но, в сущности, – вполне консервативный парень: любил маму, пел кантри, дружил с Никсоном, критиковал «Битлз» за левизну. Революции же требовалось нечто иное: то, что навсегда и безвозвратно уводило бы детишек из дома… Или, возьмём знаменитое остроумие «Битлз», которым все восхищались. Лично я ничего особо смешного в их интервью и ответах прессе не вижу, всё это довольно банально и совсем не умно, но да, есть вся эта раскованность, свобода, обаяние, та особая энергетика, которая брызжет из глаз и заставляет удерживать внимание, принимая любую чушь, которую мелят их рты, за откровение – всё это, несомненно, есть, и это действительно может покорять. Это особая харизма руководителя секты, конферансье или диджея. Природный, конечно, талант, но которому можно и научится, развить, и грамотные психологи знают, как это сделать… Говорят же, что Лев Троцкий брал уроки влияния на толпу у самого Зигмунда Фрейда и его ближайших учеников. Что касается истерии «битломании», то и ее создать совсем не так трудно, как может показаться, имея в руках соответствующие технологии. Одним из первых такого рода опытов стала в свое время искусно созданная продюсерами и газетчиками эпидемия «листомании» (дамский психоз, царящий на концертах Ференца Листа), убедительно и много раз описанная (и о чем, возможно, стоило бы рассказать отдельно). А вспомним, как во время Первой мировой войны г-м Бернейсу и Липпману удалось, по заказу администрации Вильсона, и используя только разрабатываемые тогда технологии пиара, казалось бы, невероятное: буквально перевернуть общественное мнение страны из состояния абсолютного нежелания воевать в состояние настоящей военной истерии. Конечно, путем бесконечной лжи и провокаций. Но – важен ведь результат! Кстати, говорят, что именно Уолтер Липпман курировал на высшем уровне первые американские гастроли «Битлз». Даже если это легенда – она весьма показательна. Искусно нагнетаемая истерия, сочетаемая с особой наглостью подачи – манера радио-диджея Мюррея (Кея) Кауфмана, раскручивающего битломанию в Штатах времен их первых гастролей – вот лицо битломании вблизи. В той же логике «управляемого хаоса» работала и вся эта революция, основной боеголовкой которой стали четыре парня, объединённые именем The Beatles. Конечно, и сам Джон осознавал свою роль «большой либеральной иконы», и не был чужд мессианского комплекса, порой срываясь в настоящее самообожествление. Вспомним хотя бы его знаменитое неосторожно брошенное «мы стали популярней Христа». В другой раз (как рассказывал Пит Шоттон, близкий друг Джона), вызвав Маккартни, Харрисона и Старра на собрание в Apple Corps, Леннон (находясь, очевидно, под воздействием наркотиков) заявил, что является реинкарнацией Христа, и потребовал выпустить по этому случаю официальный пресс-релиз. Заседание было прервано на обед, после чего Леннона, видимо, отпустило, тему закрыли и более к ней не возвращались. Одним словом, нет ничего удивительного в том, что именно Джону суждено было стать ликом оруэловского Большого Брата 60-х, мессианской иконой новой пост-религии, три источника и три составные части которой: секс, драгс, рок-н-ролл стали вдохновением поколения хиппи.