Под сенью «отрады»
«Монастырский ад» — так называлось интервью бывшей послушницы Свято-Никольского Черноостровского монастыря («МК» от 3.02.2017). Регина Шамс провела пять лет в обители вместе с дочерью Дианой, которая была воспитанницей монастырского приюта «Отрада». Это прежде всего личный опыт человека, находившегося в замкнутой системе, попытка поделиться пережитым. А сегодня мы публикуем статью Екатерины Орловой, редактора издательства «Даниловский благовестник» Московского Данилова монастыря, члена Межсоборного присутствия Русской православной церкви, которая увидела монастырь совсем другими глазами. Дорога приводит к потрясающему своим архитектурным величием монастырю. В коридоре нас встречают девочки лет восьми. Нарядные бордовые платьица ниже колен, белые вышитые воротнички, длинные волосы, аккуратно заплетенные в косички. Мы поднимаемся к ним в комнаты и обнаруживаем уютные спальни, просторные игровые комнаты с красивыми и дорогими игрушками. Я пытаюсь заметить в детях какие-то проявления реакции на строгость монастырского воспитания, но они, кажется, просто радуются гостям. Мы осматриваем классы и спортзал, лазарет и трапезную, кабинет труда и актовый зал… Забота и внимание чувствуются в каждой мелочи. И при этом уютно, как дома. Кажется, нет ни одного уголка, о котором не позаботились бы его обитатели. Вдоль коридора развешаны фотографии, на них выпускницы приюта. — Вот Оля (имена воспитанниц приюта изменены. — Прим. авт.), она окончила Академию ракетных войск, а Ира — Институт военных переводчиков, Аня — Свято-Тихоновский, Маша стала матушкой… — перечисляет мать Николая, показывая на портреты нарядных девушек. — А монахини среди них есть? — спрашиваю с интересом. Понятное дело, если девочка еще в детстве увидела монастырскую жизнь изнутри, с ее нелегким трудом, строгостью и почти военным режимом, то, повзрослев, может избегать монастырских стен. — Из семидесяти с лишним выпускниц последних лет только четыре монахини, — отвечает матушка. — Остальные в основном вышли замуж, родили детей, часто венчаются у нас, приезжают на праздники, знакомят с родственниками, одним словом, не забывают. Пришло время обеда, и матушка приглашает в трапезную, предлагает сначала подкрепиться. Интерьер и сервировка зала больше напоминают атмосферу института благородных девиц. На столе белые скатерти, хорошая посуда, столовые приборы… — Молоко, сыр, сметану, овощи мы производим и выращиваем сами, — продолжает свой рассказ игуменья. — Дети полноценно питаются, можно сказать, экологически чистыми продуктами. Но вот после нападок в прессе наши прихожане останавливают воспитанниц на улице и в храме и спрашивают, хватает ли им еды. Люди даже начали отказываться от воскресной трапезы, которую мы предлагаем после литургии всем паломникам и прихожанам, говоря, что не хотят объедать девочек. Хотя еды у нас для всех вдоволь. Чистые и радостные личики наших девчонок. «Наверное, это и есть самая лучшая проповедь православия, — подумалось мне. — Нельзя сыграть и невозможно подделать мирное состояние души, радость от общения с матушкой, сестрами и их гостями». «Отрада» — это приют для социальных сирот, тех, кто остался сиротой при живых родителях. О многих родителях этих красивых и спокойных девочек невозможно слушать без внутреннего содрогания. — У Веры папа убил маму, когда девочке было три года. Когда Вера поступила к нам, она раздевала кукол и вспарывала им животы, — рассказывает матушка. — Валю привезли к нам совсем маленькой. Ее отец наркодилер, а мать, будучи беременной, попала под следствие. Отец Вали убедил несчастную женщину взять вину на себя, так как по причине беременности ей якобы не придется отбывать наказание. Но роженицам в местах заключения разрешают находиться со своими детьми только до полутора лет. Потом младенцев забирают в дом малютки, откуда Валя и попала к нам. Она была такая слабенькая, на ручках и ножках совсем не было мышц. В приюте ей делали массаж, лечили, нянчили. Об этом трудно слушать, трудно писать, но еще труднее с этим жить. Конечно, у многих детей психологическая травма остается на годы. Но стоит ли этому удивляться?! Мама Оли вышла из тюрьмы, когда девочке было десять лет. Женщина забрала ее из-под опеки и стала водить с собой по притонам — искала Оле «женихов». А чтобы девочке было не слишком противно, наливала ей шампанского… В приют Оля попала, когда ей исполнилось 12 лет. Про родителей спрашивать страшно, но я все же задаю матушке вопрос: — Вы разрешаете родителям встречаться с детьми? Отдаете ли детей обратно в семьи, если отец или мать изъявляют желание забрать их? — Мы всячески поощряем желание родителей видеть своих детей, — отвечает игуменья. — Хотя ситуации бывают разные. К примеру, родители Даши оба наркоманы. Они давно развелись. Папа привел к нам Дашу, потому что не может позаботиться о ребенке. Правда, он старается исправиться: снял квартиру рядом с монастырем, устроился к нам на работу. Он очень любит свою дочь и хочет видеться с ней. Ему есть ради кого жить. А мы всячески стремимся помочь семье воссоединиться. Конечно же, для ребенка нет большего счастья, чем жизнь с любящими мамой и папой. Только ведь не все родители, к сожалению, хотят этого… У нас живут две сестрички. В один момент они вдруг начали регулярно получать письма от мамы, в которых та писала, что очень любит их и хочет с ними повидаться. Тогда мы решили летом свозить девочек в родной город. В сопровождении одной из наших сестер они на поезде поехали в город В. Каково же было разочарование девочек, когда мама не пришла встретить их на вокзал. Позже выяснилось, что письма им писала бабушка… Спустя какое-то время мы все же уговорили маму навестить девчонок в приюте, и та даже приехала в монастырь попаломничать. Увы, через несколько дней нам пришлось искать горе-мать по всем злачным местам нашего города. Обнаружили ее в бомжатнике и за счет монастыря отправили домой. — А есть ли желающие удочерить девочек? — Желающих, конечно, немало. Но вы поймите: наши дети особенные. Помощь психолога и участие в церковных таинствах в их ситуации им жизненно необходимы, — отвечает мать Николая. — Сколько раз нам возвращали детей те родители, которые переоценили свои возможности. А ведь мы еще платим за образование детей, собираем девочкам приданое, выдаем замуж и даже устраиваем здесь свадебные торжества. В приюте есть девочки, которые живут здесь вместе с мамами. Хотя у мам здесь, надо сказать, особый статус. Порядки в монастыре таковы, что женщинам, пожелавшим остаться в приюте, необходимо учиться относиться одинаково ко всем детям. Их специально предупреждают об этом при приеме в «Отраду». Ведь если проявлять нежные материнские чувства только к одному ребенку, то дети, чьи родители не могут или не хотят быть с ними, будут остро чувствовать боль и обиду. К нашей беседе присоединяется Ольга Рыбак, бывшая воспитанница «Отрады», а сегодня специалист по связям с общественностью Центра православных медиа РГСУ. Ольга вышла замуж, родила ребенка. Параллельно с работой поет на клиросе и вообще выглядит вполне успешным и довольным жизнью человеком. — Оля, а ты где мужа себе нашла? — спрашивают мои спутники. — Мой муж пономарит в том же храме, где я пою. Матушка благословила меня поработать там, и, думаю, ее молитвами мы и познакомились. Я очень благодарна ей за все и не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы по Божией милости я не оказалась в монастырском приюте. Возможно, меня и в живых бы уже не было — ведь в какой-то момент я просто перестала понимать, зачем вообще живу. Когда я сюда попала, у меня появилось ощущение, что после того мира, где жила, я вдруг оказалась в сказке. Для многих из нас приют — это родной дом, и мы чувствуем, что должны его защитить. Мы с семьей бываем в приюте на всех праздниках. Я обязательно расскажу своей дочке, что для меня значит «Отрада». Матушка считает нас своими детьми, а наших детей — внуками. Мы слушали размышления монахинь и повзрослевших воспитанниц приюта о причинах медийных войн, о том, надо ли Церкви в них участвовать… И ответ напрашивался один: монастырь необходимо защитить от клеветы. И это будут делать те, кто здесь воспитывался, кто получил тепло и заботу, кто в детские годы обрел в «Отраде» единственный приют и настоящий дом.
