Леся Рябцева: Мы говорим про феминизм, а тут появляется Люба Соболь, которая просто берет за щеку у Навального

Корреспондент Daily Storm Алексей Полоротов пообщался с медиатеррористкой Лесей Рябцевой про ее поход за депутатским креслом в Мосгордуме, материнство, ссору с родителями, ненависть к адептам Алексея Навального и необходимость диалога с представителями всех политических течений. Леся рассказала о том, что не видит особой конкуренции в своем избирательном округе, о договоренностях со «Справедливой Россией», мэрией, пожурила Любовь Соболь за то, что «она берет за щеку у Навального», и призвала всех оставаться людьми. — Почему ты решила пойти в Мосгордуму? — Три цели. Первая: мое какое-то возвращение, мой ренессанс, мой камбэк, какая-то публичная активная общественная и политическая деятельность. Вот есть повод – Мосгордума. Вторая: чем чаще я (или кто-либо другой) буду принимать участие в подобных мероприятиях (выборах различного масштаба), тем больше будет внимания к этому, заинтересованность к этому, у меня будет больше опыта, я буду больше и лучше в этом шарить. Это старый совет Веника (главред «Эха Москвы» Алексей Венедиктов): ходи на все выборы, и рано или поздно научишься это делать. Ну, и может, когда-нибудь что-то даже выиграешь или договоришься, чтобы выиграть. Если я попаду в Мосгордуму — это хорошая возможность делать то, что я и так хочу делать: это мой фонд защиты детей и мам, но уже с некой верификацией. Когда у человека есть пост — он уже не нолик с ножкой. Если не попаду — это в любом случае шанс, возможность и старт все равно делать то, чем я хочу заниматься, но с большей подсветкой, скажем так. — Почему ты выдвигаешься от «Справедливой России»? — Все очень просто. У меня нет денег, ресурсов и возможностей собирать подписи. Я халтурщик в этом смысле. Появилась возможность, за что я очень благодарна «Справедливой России». Они предложили, я согласилась. И мне не нужно собирать подписи. Все очень просто. Я абсолютно меркантильна тут. — Ходят слухи, что чуть ли не мэрия продавила твою кандидатуру, как ты к этому относишься? — К этим слухам я отношусь так же, как и к любым другим: окей, хорошо, что вокруг меня они есть. Если бы их не было, не было бы и меня. Про слухи о том, что меня мэрия предложила выдвинуть, я ничего не знаю, потому что ко мне зашла «Справедливая Россия», и я согласилась. Я очень смешное интервью недавно видела с одним из деятелей партии, который сказал, что не знает, кто я такая. Ну я вот из этого интервью о его существовании тоже и узнала. Но мне кажется, что я в этом смысле — хорошее приобретение для «Справедливой России», потому что у меня есть некая своя аудитория и своя повестка, фемповестка, права женщин и детей, и, наверное, мои люди — а чаще всего это молодые девушки, молодые мамы, подростки, неважно — они следят за моей деятельностью и если я иду на выборы, то автоматически привлекаю их внимание к этим выборам. Если бы у «Справедливой России» был такой ресурс, они бы вряд ли меня позвали. В этом смысле я им добавляю ничуть не меньше, чем они мне. — Как вообще это происходило? Тебе кто-то позвонил, написал? Как эта история сложилась? — Я не все расскажу. Не хочу палиться. Мне позвонили и сказали, что есть такая возможность. Изначально была задумка, что я буду собирать подписи. Но я молодая мама, у которой нет на это времени, да и нужно реально оценивать свои возможности. Когда я реально задумалась о возможности пойти в Мосгордуму, все хорошие сборщики подписей уже были разобраны. И потом появилась возможность, кто-то у кого-то что-то спросил, люди взяли мои контакты, связались и сказали: есть такая возможность и есть партия, которая готова со мной посотрудничать. Я думаю, что «Яблоко» не согласилось, потому что я не в очень хороших отношениях с Кириллом Гончаровым (лидер московского «Яблока»). Не в смысле, что мы друг друга ненавидим, но любим пускать друг про друга разные сплетни. И они бы вряд ли согласились на такую коллаборацию, хотя мне кажется, что это было бы логично. Но согласилась «Справедливая Россия». Потом был сбор документов, я это все сдала, потом у них было собрание, на котором они голосуют за список и отдают в избирком. Меня одобрили в партии. — Там какие-то скандалы же были вроде бы. — Я без понятия. Это было вечером, а я вечером обычно с ребенком занята, а потом еще рано ложусь спать. Знаешь, после увольнения с «Эха» у меня есть правило диджитал-детокса бесконечного, я стараюсь сильно фильтровать такое. Зачем мне вариться в чужих скандалах? В сухом остатке я иду на выборы в Мосгордуму от «Справедливой России», мне этого достаточно. Если бы меня не одобрили, я бы уже думала, что делать. — Смотри, наверное, работа депутата отнимает много времени и сил. Ты справишься вообще, у тебя же ребенок? — Любая работа! Есть такой термин — «мамская изоляция», когда мам начинают шеймить за то, что они работающие мамы, например, а если они не работают — их все равно шеймят, но за то, что они не работают. В этом ключе я хочу быть неким примером, что ты можешь заниматься чем-то кроме ребенка. Если хочешь и можешь. Если у тебя есть желание сидеть дома и возможность тоже — то пожалуйста. Но если у тебя есть амбиции и желание, то жизнь с рождением ребенка не заканчивается. Я — хотела и хочу делать. Неважно, стану я депутатом или нет, я все равно буду работать. Многим мамам приходится это делать, и их не нужно за это чмырить. Е****й вопрос, который мне начали задавать еще задолго до появления девочки моей: а что ты будешь — работать или ребенком заниматься? А можно ли совмещать карьеру и ребенка? У меня это в голове не укладывается. Почему я должна выбирать что-то одно? Грубо говоря, почему мужчина может, а я — нет? Да, дочь сейчас нуждается во мне больше, чем в отце, но это до поры до времени. И мне еще повезло. Нас с мужем где-то няня подхватывать будет. Мне не на что жаловаться, а вот есть матери-одиночки, которые вынуждены растить детей без отца, работать с 9 до 18 часов, и им не на кого рассчитывать. И если у меня будет возможность чаще транслировать то, что такая проблема есть, и показывать своим примером, что из этой проблемы как-то можно выходить, то я помогу и этим мамам, и обществу понять, что проблема есть. И что не нужно шеймить мам за то, что они не хотят работать. — Ты своей миссией видишь поддержку матерей и детей? — Я не вижу, чтобы в нашей стране занимались детьми. Не вижу вообще понимания того, что у ребенка есть права, есть личность. Что им обычно говорят? «Сядь, не ходи, не делай, молчи, потерпи», подзатыльники дают. Набор того, чего взрослому человеку никогда не скажешь. Для меня цель — показывать здоровые отношения, где ребенок не менее важная единица. Нельзя бить! Ребенка нельзя бить — это не метод воспитания вообще. Это ненормально. Нельзя бить людей. — Допустим, ты прошла в Мосгордуму, стала депутатом. Что дальше? — Помимо депутатской деятельности я буду заниматься еще и своим фондом. Это не благотворительный фонд, никаких финансовых историй, «Такие дела» меня пытались уже за это пощипать. Деятельность моего фонда будет направлена на просвещение, использование моих медиаресурсов. Деятельность будет направлена в эту сторону. Хочу помогать мамам, сконцентрироваться и обратить внимание на психоэмоциональную поддержку. Есть же проблема выгорания. Я знаю, что в интернете есть группы, чатики, где мамы собираются и поддерживают друг друга. Я хочу вывести это в офлайн. Хочу, чтобы обратиться за помощью было нормально. Я хочу заняться онлайн-поддержкой несовершеннолетних. Это будет проект, портал горячей помощи, куда можно обратиться. Я не верю, что ребенку хочется и нужно звонить обязательно. Они привыкли писать сообщения, так с ними мы и будем коммуницировать. Есть идея создания кризисного центра для женщин с детьми, которые финансово зависимы от своего мужа-абьюзера. Чтобы туда можно было прийти, получить кров, помощь и поддержку, помощь с устройством на работу. У нас есть такие кризисные центры, но их мало. Может быть, пять на всю Россию. Я хотела бы такие организации координировать, помогать волонтерским организациям. — То есть история с выборами — она для того, чтобы медийную поддержку твоему фонду дать? И как ты вообще придумала его делать? — «Фонд детей и мам» он коротко называется. У меня было непростое детство. Когда я слышу рассказы своих друзей, которых ****** (били) палками родители, то я понимаю, что мне еще повезло. Но у меня было некомфортное детство. Я не получала той поддержки, которой мне бы хотелось. Я понимаю, что я до сих пор с тех времен за собой тащу какой-то груз проблем, над которыми только сейчас начала работать. Мне всегда хотелось, чтобы такая организация, которой я могла бы доверять, у меня была. Я забеременела и родила в не самые лучшие периоды моей жизни, и это меня эмоционально истощило. Я не была готова к материнству и ответственности. Как только выборы закончатся — я сильнее займусь фондом. — Ты говоришь, что у тебя было тяжелое детство. Что в нем было непростого? — У меня абьюзивный отец, который страдает алкоголизмом и не готов это признать. В моем детстве были моменты, когда он поднимал на мать руку и когда он поднимал руку на меня. И даже если он не трогал нас физически, ему достаточно было набухаться и вести себя не совсем адекватно. Он мог говорить, что я ничтожество, прессовал меня, контролировал. Мог до трех ночи учить меня логарифмам, потому что я их не понимала. А проблема остального окружения в том, что они меня от этого абьюза не защищали. Мать вставала на сторону отца во многих вопросах, может быть, боясь потерять мужа, может быть, еще что-то. И при этом она сама мне сильно клепала мозг. Это были очень нездоровые отношения в семье. Манипуляции, шантаж деньгами и прочее… Хрен с ним, я была сначала ребенком, который должен был это терпеть. Если мы куда-то приходили, я считала, сколько выпьет мой отец. А потом гадаю: а вот он сегодня будет добрым или злым? Он будет меня сегодня прессовать или любить до удушья? Противно, что это твой отец. Хочется, чтобы он был другим. А он — он не умел по-другому. — Какие у тебя сейчас отношения с родителями? — С ними вообще не общаюсь. Я сильно пыталась. Ужасная манипуляция (это вот мне другие люди говорили): родители умрут — жалеть будешь. Никогда такое говорить нельзя. Я сделала все возможное, что могла. Старалась забывать все обиды, делать подарки, писать терапевтические письма, ходить к психотерапевту, все что я могла — весь спектр — я перепробовала. Когда родилась дочь, я закрылась, потому что поняла, что я больше не могу и не хочу. Перед родами они прекратили со мной общение, могли даже не узнать, что у них внучка родилась, а потом у нас случился конфликт, после которого мы прекратили общение. — Ты пишешь помимо проблем материнства о Навальном. Любишь мочить его адептов. Чем не угодил? — Я не люблю сектантство. Как шутят мои друзья: «Навальнист — не человек». У них где-то что-то перемыкает, и они перестают быть адекватными. Не бывает так, что во что-то одно можно верить настолько, чтобы не задаваться вопросами, чтобы не было сомнений. Просто отсутствие разума. Если ты слепо поверил во что-то, не подверг внутренним сомнениям, то у тебя что-то с головой не в порядке скорее всего. А у Навального чаще всего такие. Они не замечают его ошибок: «Да как ты посмел, это же Навальный! Он ведет нас в светлое будущее». Я вот светлого будущего такого не хочу. Я хочу двустороннего общения. Знаешь, ненормально использовать семью политика, общественного деятеля в своей кампании против него, то есть не нужно писать говно про детей, не нужно трогать беременных женщин, не нужно чмырить жен и мужей, да? Когда человек мне это предъявляет — я ему могу предъявить то же самое. Если он говорит, что так делать можно, но только с врагами, а его сторонников не надо трогать — я не понимаю, у меня в голове клин случается. Это меня больше всего и пугает в этой своре. У них хороший человек — это профессия. Если ты свой, то тебе все можно, мы тебя поддержим. Если ты не наш, то мы будем против тебя. Кто это определяет? Где эта линия? Почему определяют они? А если завтра… Серуканов от них уже ушел, если Соболь уйдет, все, она уже не своя? Когда я прошу объяснить, они начинают орать на тебя, у них начинается клин мозга — и все. Веди себя по-человечески, наверное, знаешь. Если бы Навальный был последовательным, ему можно было бы доверять, если бы у него были открытые какие-то помыслы, то без проблем, могли бы даже вести диалог. Мы можем быть по разные стороны баррикад, но уметь контактировать, общаться. Воспитание никто не отменял. Культура общения, этика. Если Навальный и его сторонники не умеют общаться, вести себя адекватно, почему я должна их поддерживать? — В контексте Любови Соболь интересно… — Мне ее очень жаль! В повестке, когда женская сила, мы говорим про женские права, феминизм, а тут появляется Люба Соболь, которая просто берет за щеку у Навального и творит вот такое вот. Просто тратит свой потенциал на то, чтобы выгораживать фюрера, эти облитые говном кубы, не очень понятно, чем может руководствоваться человек… Мне кажется, что она просто тратит себя. Ради чего? Я не понимаю. — Видимо, ради прекрасной России будущего. — Это очень странная прекрасная Россия будущего, в которой можно себя вот так вести. Что это за прекрасная Россия будущего? Я не понимаю. Россия без Путина? Это даже не часть кампании, это ни о чем. Какое будущее они нам хотят и обещают? У меня большие сомнения в том, что они понимают, как это все устроено. Строить всю свою политику на наездах, скандалах, набросах — не очень адекватно, мне кажется. Нет, ну ты делай это, без проблем, но это должен быть вспомогательный инструмент! Это не может быть сутью. Если ты делаешь хайп ради хайпа, то называйся, например, тамадой. — Возвращаясь к Мосгордуме, насколько ты шансы свои оцениваешь? — Нормуль! Тут есть очень клевая история. Округ, который я выбрала, 36-й, я его знаю и люблю. Я там жила, там жил мой муж. Я выбрала такое теплое болотце. Еще и с поддержкой. В этом смысле все очень хорошо. К тому же «Яблоко» не собрало подписи, так что оппозиции у меня практически нет. Все зависит от действующего депутата Шараповой и от того, насколько у нее будет сильной поддержка в округе. Идеальный расклад. Кампания не против кого-то, а ради себя. — Допустим, ты пройдешь в МГД. Тебе будет не зашкварно с «Единой Россией» сотрудничать? — Если бы я вела себя с позиции: «Я могла бы стать депутатом, но никогда не пойду в плохую Мосгордуму. Она испачкана, я хочу в дистиллированную, где только сторонники, только свои люди». Ну это же дебилом надо быть, чтобы отказаться от возможности вести диалог, что-то делать. У нас есть вот такая реальность. Другой не существует. У нас есть страна, в которой существует «Единая Россия», ОНФ, ЛДПР, «Открытка», все остальные прекрасные люди. Ты можешь не поддерживать их, но, вообще-то, по-моему, это и есть демократия, когда у тебя есть возможность выбора. И ты дальше сам решаешь, кого поддерживать и какими ресурсами пользоваться. Если у меня есть возможность что-то сделать и для этого нужно общаться с людьми разных взглядов, то почему нет? Почему я должна общаться только с людьми своих взглядов? Это создание информационного пузыря. Чтобы понимать, что происходит дальше твоего носа, очень хорошо общаться с другими людьми. Меня очень отрезвляют поездки в Волгоград, откуда я родом, там моя бабушка живет. Я там вообще понимаю, кто голосует за «Единую Россию», кто любит Жириновского там и кто смотрит телеканал ТНТ. Это неплохие люди, они не хуже нас с тобой, они не тупее! Мы все — мы люди. Это важно. Сохранять человеческое. В итоге мы же все одинаковые. С точки зрения природы мы мешок с костями там и кишками. С точки зрения психоэмоциональной мы — разум, душа, сознание. Нормально — относиться с уважением ко всем. Это не значит, что я хожу вся такая просветленная и никого матом не ругаю. Ругаю. Но если мне нужно что-то сделать — я готова договариваться. Даже не так, мне нужно договариваться с разными людьми. Во власти, например. Их выбрали, так происходит. Можем сопротивляться этому, а можем пользоваться возможностью и идти на контакт. — Что тебя вообще бесит в российской политике? — Ну вот эта узколобость бесит. Люди не готовы мыслить шире. А еще есть такой синдром, синдром таксиста. Это когда мы не знаем, как что работает, но даем советы. «Если бы нам страну дали, мы бы сейчас порядок навели». И говорят люди, которые не то что в политике должность не занимали, а вообще ничем крупным не руководили. Это относится и к авторам анонимных Telegram-каналов, например. Они тоже ни хрена не понимают, как что работает, но у всех свои теории и конспирологии. Надо оценивать ситуацию в комплексе, взвешивать все стороны, тогда ты сможешь какое-то мнение иметь. Когда ты зашоренно смотришь, ты не можешь делать какую-то нормальную аналитику. Хорошо, если ты ее делаешь, значит, ты не совсем ватный и аморфный, но нельзя думать, что у людей нет своей позиции. Многообразие в сумме дает хорошие результаты. Мы совместимся и увидим что-то более-менее близкое к правде. Кто-то ушел в RT и: «Все, позор! Увольняйся, уезжай из страны!» — или наоборот, кто-то пошел в другой край, для них ты — плохой и ужасный. Но я верю, что человек делает место, что с обеих сторон есть прекрасные люди, у которых есть жены, дети, мужья, страхи, переживания, комплексы. Человечности мало, эмпатии, сострадания. — Ты идешь в политику, будешь заниматься фондом, а история с медиа для тебя закончена? — Когда я ушла с «Эха», у меня было несколько предложений примерно про то же самое. Специально не пошла, ушла в подполье и решила отдохнуть. Сейчас я возвращаюсь и надеюсь на предложения менее скандальные и желтушные. Меня еще несколько лет назад РЕН звал на что-то такое скандальное, но я отказалась. Если случится, то я с радостью пойду, но я грежу создать свою площадку, свое СМИ. Пока это держится на моих соцсетях. — Если Симоньян на RT позовет — пойдешь? — Не уверена. Во-первых, не думаю, что она меня позовет. Во-вторых, я хочу быть чуть более свободной. Сотрудничать — за, они звали писать колонки, но не хочу быть внутри, хочу быть за себя. Корпоративная культура должна быть мне близка и совпадать с моими ценностями. Я не верю, что могу найти такое место. Проще создать его самой. Сотрудничать — за. У них есть «Не один на один», я с радостью! Маша Баронова приходила на презентацию фонда, помогала, я с ними в контакте. Я с любыми журналистами готова быть в контакте. По поводу Бароновой: есть Маша, Катя Винокурова, которые были оппозиционерами… —… они до сих пор оппозиционеры. Как ты относишься к этому? Пошли за бабки кровавого режима работать. — Простите, а Навальный на чьи бабки работает? Я б хотела знать, где он не кровавые деньги берет. Маша и Катя не перестали быть противниками тех проблем, которые их не устраивают и не устраивали. Они с ними боятся. Другой момент, что они не нашли никакого другого инструмента, и за это должно быть стыдно оппозиции, за то что у них нет инструмента, возможности делать что-то важное и что-то менять. Если девушки нашли инструмент в лице Симоньян и могут что-то менять — я могу только поаплодировать. Я такого инструмента не нашла пока что. Приходится самой толкаться. Я не вижу проблемы в ведении диалога. Человек делает место. Не нужно обижать сильных женщин. Если бы с ней (Бароновой) попрощались иначе, если бы ее никто не подвел, не послал, не предал, она бы вела себя по-другому. А к ней по-человечески отнеслись по другую сторону баррикад.