«Бьет, значит, не любит»: как насилие разрушает семьи

- Абьюзер («домашний тиран») может запрещать работать, ограничивает круг контактов, делает так, чтобы жертва чувствовала свою ничтожность. Выход из таких отношений очень сложный. Жертва перестает верить в себя. Кто я такая? Куда пойду? Абьюзер постоянно объясняет насилие действиями жертвы. Например, я тебя избил, потому что ты меня довела, - объясняет руководитель НКО «Не терпи», психолог Татьяна Орлова.

- Агрессия может быть временным явлением, - объясняет Орлова. - Например, умер родственник, у человека много гнева и беспомощности. Или женщина недавно стала матерью, не знает, как с этим справиться. После избиения практически нет угрозы для жизни. Наступает «медовый месяц», ведь агрессор выпустил пар. Реальная угроза - перед рукоприкладством, когда напряжение растет. Пара может помириться. Но насилие не закончится. Нужна параллельная психологическая работа, чтобы за помощью обратились оба. Иногда это работа на годы. Хорошо, если партнеры понимают, ради чего стараются. Но чаще проблема в том, что жертва хочет наладить отношения, а абьюзер нет. Даже у матерей, которые применяют насилие к детям, падает мотивация. Они думают, что проще отшлепать, а не долго работать над собой. У мужчин с мотивацией еще хуже.

- Мужчины чаще прибегают к насилию, потому что это заложено в нашей культуре. Для мальчика приемлемым поведением считается сила. Ему говорят: «Не ной!», «Ударили - дай сдачи». Жалость запрещена. Девочке, наоборот, предписывается смирение. Принимать все, что происходит. Мальчиков и девочек наказывают примерно одинаково часто. Мальчики испытывают беспомощность и переживают внутри. Потом находят того, кто слабее. Дерутся в школе, ну, или мучают кошек. У девочек это трансформируется в «мне надо быть лучше». «Я виновата, что родители развелись». «Виновата, что папа пьяный». Она берет ответственность на себя, ведь гнев запрещен. У девочки чаще образуется жертвенная реакция, у мальчика - абьюзивная. В отношениях каждый хочет любви и поддержки. У того, кто использует абьюз, возникает образ партнера как не любящего, отвергающего и стремящегося во всем противоречить. Жертва, наоборот, видит доброту там, где ее нет. И поэтому остается в этих отношениях. Чем дальше, тем сильнее у всех искажается восприятие реальности. Жертва видит себя плохой. Испытывает стыд и вину. Снижается самооценка. Есть потеря сил и апатия.

- У психики много механизмов, которые помогают сохранить привязанность. Привязанность - базовая основа личности. Взрослый человек может уйти из насильственной ситуации, если чувствует уверенность в себе. Но если насилие применяют к ребенку, он физически не может уйти. Ведь тогда он не выживет. У нас на биологическом уровне заложены механизмы сохранения привязанности во что бы то ни стало. Сознание запускает механизмы защиты. Например, вину. «Мама ругается потому, что я плохо себя веду». Кажется, что ты так извращенно взял контроль над ситуацией. Таких механизмов много, но все они двух видов: жертвенные и абьюзивные. Те, кто спрашивает: «Почему она не ушла?», просто не встретили своего абьюзера. Как только встретят, у них тоже запустятся свои механизмы. Это не какое-то особое свойство жертвы, а психологическая защита личности. Как будто машина времени, которая переносит нас в детство. Общество тоже защищается, обвиняя жертву («виктимблейминг»), и снимает тревогу. Сказал «сама виновата» - и дальше ничего не надо делать: существуют какие-то неправильные женщины, которым нравятся, что их бьют. И все в мире логично и справедливо.

- Жертва то уходит, то возвращается. Это нормальное функционирование домашнего насилия, но не значит, что всех все устраивает, - объясняет Орлова. - Не надо осуждать жертву. Надо предложить поговорить в безопасной обстановке. Сказать, что видите сложную ситуацию. Выслушать. Сообщить, что вы на ее стороне, но надо что-то делать. Посоветовать контакты психологической помощи. К сожалению, в России, и не только, много насилия на уровне общества. Пока мы все не признаем проблему, она будет расцветать. Явление, которого на словах нет, может дойти до любого предела. Когда же проблема названа, она управляема и контролируема. Сегодня в России есть программы, центры и поддерживающие инициативы для жертв домашнего насилия. Мы уже умеем с ним справляться и осознаем его. Но пока не готовы полностью взять ответственность. Как только жертва вернулась к агрессору, у него пропадает желание что-либо исправлять. Поэтому в России нужен внятный закон о домашнем насилии, который служил бы дополнительной мотивацией как для конкретных людей, так и для всего общества.

- Мне кажется, в любом случае стоило вмешаться, - убеждена Орлова. - Не факт, что поможет. Но если общество относится к такому поведению как к неприемлемому, его станет меньше. Можно подойти и сказать родителю, что слышите его гнев. Скорее всего, получите в ответ негативную реакцию. Пусть он разрядится на вас, а не на ребенка. Надо сказать, что он наносит вред и через какое-то время разрушит отношения в семье. Но есть способы это изменить. Работают психологические службы. Конечно, кого-то из родителей надо ограничивать в правах. Если вам известно о таком случае, лучше написать заявление в опеку.

- Я была в отношениях, где меня насиловали, заставляли делать в постели то, что не хотелось и ради чего мне приходилось напиваться до беспамятства. Партнер считал нормальным орать на меня, обманывать, изменять, ограничивать мой круг общения, решать за меня, где я должна работать, обесценивать и шантажировать. Мне казалось, что когда любишь, то сносишь все, что есть в человеке, даже в ущерб себе. Так живут очень многие. Так жила моя мать.