Чапай ушел, а Штирлиц остался
Просто анекдот переживает не самые лучшие времена. Цветший некогда буйным цветом на всех застольях и в курилках, ныне он изрядно усох, скукожился и опростился, практически перестав быть жанром устного народного творчества. Что довело его до жизни такой? Давайте разбираться.
Не так давно коллега, который ищет анекдоты для вечернего выпуска «Вечерней Москвы», пожаловался на нелегкую долю: анекдоты, мол, нынче пошли какие-то дефективные — мало того что не смешные, так еще и по форме странные. Вот раньше, например, у любого анекдота непременно был глагольный зачин («встретились русский, немец и француз…», «приходит муж домой…», «сидит чукча у чума…» и т.д.), дальше шли какие-то события или персонажи обменивались парой реплик, после чего наступала смешная концовка.
Сейчас, по словам коллеги, словом «анекдот» маркируется что ни попадя: и афоризмы, и смешные фразы, и вымученные кем-то в тяжких мозговых потугах шутки, и обезличенные реплики «вопрос-ответ», и даже длиннющие — в полторы страницы — рассказы.
И действительно, если зайти на «Анекдот.ру» и посмотреть, что там висит сейчас в топах, окажется, что лучшим анекдотом месяца признан такой: «Удивительно, как быстро меняется волевое, честное, открытое лицо на предвыборных плакатах кандидата на сонную, безразличную, лоснящуюся физиономию действующего депутата». Анекдот? Все что угодно, но только не он. И если спуститься по ступенькам рейтинга дальше, там царит все такое же неканоническое безобразие: шутки, прибаутки, мудрые мысли, каламбуры…
Со старым, добрым классическим анекдотом, и правда, как-то неладно. Вот когда вы слышали его в последний раз? Нет, не читали, а именно слышали — от знакомых, друзей, родственников, в транспорте, магазине, кафе? Да еще чтоб не бородатый и на злобу дня. Хотя ладно, можно даже без злобы — просто свежий смешной анекдот из уст рассказчика? Вот и я не помню.
— Уже два-три десятилетия идет трансформация этого жанра, — говорит Алексей Шмелев, завотделом культуры речи Института русского языка им. В. В. Виноградова и автор трудов по анекдотоведению. — Где-то с 90-х анекдот еще продолжал функционировать, как и раньше, но становился постепенно менее популярным в силу гласности — известно, что при тоталитарных режимах анекдоты цветут пышным цветом. Так, особую популярность он приобрел у нас только в 20-е годы ХХ века, хотя, выйдя из еврейских местечковых притч, существовал уже в конце XIX. В императорской России того времени практически не было политических анекдотов, потому что была свобода печати, и они спокойно печатались в «Сатириконе»…
Над чем же смеялись тогда россияне? «Пушкин и Лермонтов пошли на бал. Сидят и кушают арбузы. Лермонтов съест ломоть, а корку подкладывает Пушкину. А потом и говорит: «Господа! Вы посмотрите, какой Пушкин обжора! Вон сколько у него корок!» А Пушкин отвечает: «Господа! Вы гляньте, какой обжора Лермонтов! Он даже корки свои съел!». Вот такая наивная милота.
После революции шутить стали жестче. «Послал Бог Иисуса выяснить, что там в России творится. Тот не вернулся. Отправил он тогда ангела на розыски. Тот возвращается с запиской: «Ведут на допрос. Арестован. Христос». Господь посылает на выручку Ильюпророка. Тоже глухо. Посланный ангел снова приносит записку: «Сижу и я. Пророк Илья». Тогда в Россию отправляют Моисея. От того скоро приходит телеграмма: «Жив, здоров. Нарком Петров». Доставалось и большевистской верхушке: «Сталин говорит Радеку: «Вот ты про меня сочиняешь анекдоты, а я ведь все-таки вождь» — «Ты вождь? Этого анекдота я еще никому не рассказывал».
Удивительно, но до второй половины 1930-х годов за анекдоты преследовали редко, больше шансов было сесть за публично спетые «клеветнические» частушки. Но потом, конечно, гайки подзакрутили. И — анекдоты зацвели буйным цветом, да так, что практически все, по сути, обрели политическую окраску, ведь анекдоты про грузин, армян или чукчей подрывали дружбу народов, анекдоты про мужа с женой клеветали на образцовую советскую семью, истории про Чапаева выставляли героя революции простаком и т.д. Даже шкодливый Вовочка, если подумать, был стебом над классической формулой «пионер — всем пример», а то и над кудрявым блондинчиком с октябрятских звездочек (а анекдоты про Вовочку известны как минимум с послевоенных времен).
В общем, анекдот прочно обосновался на одной шестой части суши, пока эту сушу не начали активно дербанить. С перестройкой и гласностью началось такое буйство свободы слова, что необходимость в анекдоте как в способе информации или коммуникации (а он в СССР всегда был способом выказать человеку особое доверие, принять в свой круг) постепенно стал сходить на нет. Ну и окончательно его подкосила вдруг нагрянувшая IT-эпоха.
— На протяжении практически всего ХХ века анекдот существовал исключительно как устный жанр, — продолжает Шмелев. — Многие анекдоты имеют жестовую составляющую, важную роль играет интонация и т.д. Более того, анекдот — это что-то такое, что всегда предваряется сообщением: «А знаете анекдот?..».
Перед шуткой никогда нет анонса. Так было до тех пор, пока анекдоты не начали издавать, заполняя ими всякие тематические сборники, и в изобилии добавляя к ним до кучи шутки, байки, забавные фразы, прибаутки — в общем, что нашли (придумали), то и добавили. Все эти жанры, конечно, существовали и в советское время. Ну, например: «Водку? Теплую? В такую жару? Натощак? Без закуски? Конечно, буду!» . Но эта клишированная шутка ни в коем случае не считалась анекдотом, и все это прекрасно понимали. С началом перехода на письмо это понимание постепенно стало утрачиваться. И теперь мы имеем то, что имеем: составители не заботятся о чистоте жанра, а читатели считают анекдотом все, что таковым выставляется. Да еще и у молодежи этот жанр утратил свою значимость…
Пару лет назад питерские психологи предложили молодняку 18–29 лет прочитать сет из семи анекдотов. Все «имели хождение в русскоязычном культурном пространстве, были лишены религиозного, сексуального, этнического или политического содержания и отличались длиной, способом создания комического эффекта, темой и персонажами». После чтения респондентам задавали кучу наводящих вопросов (каждый опрос длился от 30 до 80 минут!), общий смысл которых сводился к одному: «Как вам этот анекдот?».
В общем и целом оказалось никак. «Очень тупо», «Старо», «Похоже на 90-е», «Такое печатают на последних страницах сборников сканвордов», ну и так далее. Уж не знаю, что за угарные истории отобрали мозговеды — об этом они скромно умолчали, да и найти семь анекдотов, лишенных религиозного, сексуального, этнического или политического аспекта еще постараться надо (над чем тогда смеяться?), но мнение молодежи было однозначным.
Более того, все в один голос заявили, что жанром этим не пользуются, не интересуются и шутки предпочитают иные — спонтанные. Те, что рождаются здесь и сейчас. Ну, или те, что присылают друзья в мессенджеры — мемы, смешные картинки с подписями, короткие фразы. Объяснили респонденты и устаревание анекдота как жанра — доступностью интернета, обширностью информации и… собственным остроумием: «Раньше, наверное, на ходу тяжелее было придумывать шутки, а сейчас поколение такое, которое может на ходу придумать шутку — и она будет смешнее, нежели заранее выучил и рассказал». Вот такие унылые люди произвели их, оказывается, на свет: ни тебе сострить спонтанно, ни пошутить нешаблонно.
Так нужно ли оплакивать анекдот или стоит воспринять его тихое угасание как естественный процесс?
— Речевые жанры могут как умереть, так и видоизмениться, — объясняет Шмелев. — Но когда мы видим изменения, всегда возникает вопрос, а тот ли это самый жанр или нет. Возможно, анекдот и не умрет, а просто переродится во что-то, но в том виде, в котором мы его знаем, он, скорее всего, завянет.
Наверняка канут в Лету и многочисленные персонажи, населявшие некогда наши анекдоты. Давно уже не рассказывают историй про майора Пронина и Веронику Маврикиевну, подрастеряли задор Чапаев и Петька, упокоился где-то новый русский, и лишь непотопляемый Штирлиц практически в одиночку держит пока еще оборону: «В баре за стойкой мужчина в ОЗК смешивает в колбе ядохимикаты. «Новичок!» — подумал Штирлиц». Практически свежак...
— В функционировании персонажей важно, чтобы они были на виду у всех, — говорит Шмелев. — Анекдоты про Чапаева появились после выхода одноименного фильма, «17 мгновений…» смотрели всей страной, «Гусарская баллада» и «Война и мир», вышедшие примерно в одно время, породили поручика Ржевского. Сейчас, когда в распоряжении каждого — десятки телеканалов и интернет, трудно найти персонажа, о котором бы знали абсолютно все. Разве что политики...
Политики на упомянутом в начале сайте и вправду хватает. Практически весь месячный рейтинг за редким исключением — одна сплошная она. То ли гайки в запале перекрутили, то ли и вправду единственное, что нас теперь объединяет, это мысли о том, что творится с родиной и с нами.
ИСТОКИ
Старейший дошедший до нас сборник шуток — греческий «Филогелос» («Любитель смешного») — датируется IV веком н.э. Некоторые из этих шуток выглядят вполне современно. Например: «Молодой муж спрашивает свою темпераментную жену: «Чем займемся, дорогая, сексом или поедим? » — «Выбирай, но в доме нет ни крошки».
БЫЛО ДЕЛО
Анекдоты про армянское радио начались после того, как один из его дикторов оговорился в эфире: «В капиталистическом мире человек эксплуатирует человека, а в социалистическом — наоборот». Анекдоты эти были настолько популярны, что ходили по всему соцлагерю.
Как-то в 70-е в Москве проходило Всесоюзное совещание работников радио и ТВ. И когда ведущий объявил: «Слово предоставляется представителю армянского радио», в зале начался дикий хохот. Ну а когда армянин взял микрофон и произнес: «Нас часто спрашивают…», работа совещания была полностью парализована.