"Наша Ямская слобода была когда-то крупнейшей в государстве"
Отрывок из книги "Казанский посад: стены и судьбы" Алексея Клочкова
Краевед Алексей Клочков выпустил новую книгу "Казанский посад: стены и судьбы", в которой он путешествует вдоль посадских укреплений XVIII века и рассказывает истории их обитателей. Мы уже говорили о генерале-майоре Алексее Лецкове. Сегодня мы начинаем публиковать главу "Летопись трех слобод" и говорим о Ямской слободе, что располагалась в районе железнодорожного вокзала.
Разбираемся в топографии. Что такое "ям"?
От участка А.И. Свечина — Е.А. Вельяминовой до места Ямских ворот метров триста, не больше. Что ж, пройдем этот путь Журавлевым переулком (нынешним Яхинским), у перекрестка последнего с улицей Мокрой (Коротченко) пересечем условную линию посадской стены, выйдем на площадь перед железнодорожным вокзалом и, как мы уже это неоднократно делали, мысленно перенесемся в 1730 год, остановимся и осмотримся.
Перед нами Ямская слобода, которая в начале XVIII столетия уже не вполне оправдывала свое историческое имя: вобрав в себя население нескольких слившихся с ней подгородных слободок, она к этому времени успела превратиться в немаленький пригород, населенный отнюдь не только ямщиками и их семьями, но не в меньшей степени и цеховыми, ремесленниками, крестьянами на оброке, бобылями и нищими. С восточной стороны территория слободы ограничивалась линией посадских укреплений, с юга — доходила до Варламовских ворот и Тихвинского озера, с севера (у нынешнего вокзала) граничила с Мокрой слободой, и наконец, своей западной частью выходила в волжские пойменные луга. Наивысшей точкой поселения была макушка Троицкого холма, географически соответствующая нынешнему перекрестку улиц Тази Гиззата и Нариманова, где над окрестностями доминировала Троицкая церковь и откуда (разрезая по диагонали нынешний квартал "Нариманова — Тази Гиззата — Бурхана Шахиди — Чернышевского"), кривулила в сторону места небезызвестной галереи "Смена" (Бурхана Шахиди, 1) 1-я Троицкая улица. Вторая же Троицкая шла со стороны современного железнодорожного вокзала (с небольшим смещением к югу от нынешней улицы Чернышевского) и сходилась с 1-й Троицкой в той же точке — у галереи "Смена".
Главная артерия слободы — Большая Ямская улица — начиналась от Ямских ворот и шла далее вдоль подошвы Троицкого холма, огибая территорию слободы с северо-запада — вдоль кромки лугов. При этом участки трех Троицких улиц (Поперечно-Троицкой, 2-й Троицкой и просто Троицкой) сходились непосредственно на вершине Троицкого холма, образуя своим взаимным пересечением большую церковную площадь треугольной формы, от которой двумя переулками можно было попасть на Московский почтовый тракт, идущий вдоль левого берега Волги — он показан на плане 1730 года (А. Сациперова) пунктирной линией, выходящей в промежуток между двумя пойменными озерами Рогожским и Прилуцким.
Свое название слобода получила от тюркского слова "ям", первоначально означавшего повинность, установленную в ХIII веке монгольскими завоевателями, обязывавшую население участвовать в перевозках людей и грузов гужевым транспортом — другого, как вы сами понимаете, в ту пору не было. На Руси "Ямская гоньба" была учреждена при Иоанне III для осуществления регулярной почтовой службы, при нем же слово "ям" приобрело новый смысл — "ямами" стали называть низовые учреждения ямского ведомства, к которым прирезывались пашенные и сенокосные угодья, а иногда даже и деревни, доходы с которых шли на их содержание. В середине XVI века в русских городах появилась отдельная социальная группа ямских охотников, предназначенная осуществлять "гоньбу" по правительственным надобностям, а вблизи ямских приезжих дворов для проживания ямских охотников стали устраивать специальные слободы. Соответственно "ямы" стали прообразами будущих почтовых станций, "ямская повинность" — предтечей фельдъегерской службы, ну а ямщики — прямыми предшественниками нынешних почтальонов или, если сказать точнее, фельдъегерей.
Между прочим, наша Ямская слобода была когда-то крупнейшей в государстве — как по своим размерам, так и по количеству охотников-ямщиков. Интересно, что словосочетание "охотник-ямщик" в данном случае трактуется в своем изначальном смысловом толковании — оно подразумевает, что человек согласился на повинность по своей охоте, то есть по собственному желанию. По данным писцовых книг, в 1566 году охотников-ямщиков в Казани было 62 человека — для середины ХVI века огромное количество. Исходя даже лишь из этих цифр, можно утверждать, что царь Иван Васильевич желал поддерживать с только что завоеванной Казанью постоянную, прочную и быструю связь. В те времена Ямская слобода была огорожена частоколом, попасть за который можно было лишь через тщательно охраняемые башни с воротами — оно и понятно: почта — дело государево, во все времена овеянное ореолом служебной тайны. В писцовых книгах Казани 1566—1568 гг. об этом говорится весьма недвусмысленно: "Ворота острожные от Ямские слободы, на воротах башня средняя, Караишевская, а в ней на стороже сын боярской да четыре человека стрельцов, а наряду пищаль затинная, да стрелецких четыре рушницы".
Слобода имела хорошо развитую планировочную структуру с единым центром — площадью у церкви Живоначальной Троицы, откуда расходились пути на Москву и на Нижнюю Волгу. Здесь же находилось главное административное учреждение слободы, присутственное место ямского приказчика — съезжий ямской двор. Согласно тогдашним правилам, он должен был включать в себя ямскую избу, постоялое место и хозяйственные строения — кузницу, сенник и конюшню. Скорее всего, Ямской двор возник на этом месте еще в год взятия Казани, то есть даже раньше, чем земли вокруг него были отданы под строение слободы. Приоритетное значение для Ямской слободы имело, разумеется, направление на Москву, совпадавшее на своем начальном участке с трассой 1-й Троицкой улицы, переходившей в Большую Московскую дорогу.
Во главе слободы стояли ямской приказчик (назначавшийся правительством) и ямской староста (выбиравшийся ямщиками). Были они людьми серьезными — состояли на полном казенном обеспечении и даже строились по наказу из столицы, для чего из Ямского приказа специально высылался "стройщик". Они и разруливали все "ямские" дела, подчиняясь при этом напрямую Москве, они же устанавливали количество "охотников" — исходя из сложившейся конъюнктуры.
Всего в слободе (по данным Троицкого прихода за 1731 год) насчитывалось 134 жилых двора: 86 ямских, 45 бобыльских и 3 двора нищих. Несмотря на то, что по указу царя Алексея Михайловича от 1643 года ямщикам запрещалось записываться в купцы, казанские ямщики активно торговали: будучи свободными от податей и обладая свободой передвижения, они даже составляли известную конкуренцию тяглым людям — лавки (и даже кузницы!) ямщиков отмечены на Хлебном и Мясном рынках. В силу специфики своей работы ямщики особенно предпочитали меновую торговлю, привозя изделия, чаще всего металлические, из Москвы, Нижнего Новгорода и других городов и выменивая их на меха и кожевенные изделия у местных (тем самым нарушая государственную монополию на "мягкую рухлядь") — за эту статью дохода они постоянно боролись с купцами. При всем этом ямщики продолжали оставаться людьми государственными, и им полагалось жалованье, фактический размер которого в разные исторические эпохи мог разниться, как разнились и условия их службы — скажем, наши казанские ямщики получали денег не меньше своих московских собратьев, а вот "гонять" им приходилось раз эдак в пять реже. Вместе с тем не следует относиться к ямщицкому ремеслу пренебрежительно и легкомысленно (дескать, укатил — да и поминай как звали, ни забот тебе, ни хлопот, да еще и жалованье платят), как раз наоборот — то был тяжелейший, изматывающий труд, требовавший крепких нервов и недюжинного здоровья. Если даже сегодня, проехав каких-то пару сотен километров на автомобиле, мы основательно выматываемся, что уж говорить о тех временах, когда в салоне не было кондиционера (как не было и салона), а вместо дороги часто существовало лишь направление, которое легко можно было потерять, особенно в метель.
Так что совершенно не случайно, что особенно много "жалестных" песен сложено в народе именно о ямщиках:
Кони мчат-несут.Степь все вдаль бежит;Вьюга снежная на степи гудит.Снег да снег кругом;Сердце грусть берет;Про заволжскуюСтепь ямщик поет...Как простор степной широко-велик;Как в степи глухой умирал ямщик;Как в последний свойПередсмертный часОн товарищу отдавал приказ:"Вижу, смерть меняЗдесь, в степи, сразит –Не попомни, друг, злых моих обид.Злых моих обид да и глупостей,Неразумных слов,Прежней грубости.Схорони меня здесь, в степи глухой;Вороных коней отведи домой.Отведи домой, сдай их батюшке;Отнеси поклон старой матушке.Молодой жене ты скажи, друг мой,Чтоб меня она не ждала домой...Кстати, ей еще не забудь сказать:Тяжело вдовой мне ее кидать!Передай словцо ей прощальноеИ отдай кольцо обручальное.Пусть о мне она не печалится;С тем, кто по сердцу, обвенчается!Замолчал ямщик, слеза катится...Да в степи глухой вьюга плачется.Голосит она, в степи стон стоит,Та же песня в ней ямщика звучит.
