"Татары крепостными не стали, но татарская земля стала помещичьей..."

Характеристика татарской деревни второй половины XVI и XVII в.

После статьи о связи Камско-Волжского края с российским рынком в XVII веке, об истории русско-ногайских отношений, изучения истории и образа жизни Казани в XVI веке, цикла очерков о революционной ситуации конца 50-х — начала 60-х годов XIX века в Казанской губернии историк-архивист начала XX века Евгений Чернышев исследует татарскую деревню второй половины XVI и XVII веков**. Серия его статей представлена в книге "Народы Среднего Поволжья в XVI — начале XX века". Издание выпустил коллектив авторов Института истории им. Марджани*.

Задачей статьи является характеристика татарской деревни второй половины XVI и XVII в. с точки зрения ее экономики, расслоения крестьянства и степени внедрения товарного производства, которое в центральных частях России было уже господствующим. Исследований по этому вопросу совсем не имеется, но есть очень ценные публикации источников.

Эти публикации документов, а также неопубликованные писцовые и переписные книги интересующего нас периода дают основание глубже изучить татарскую деревню. Для этой цели нами проанализированы данные писцовых, переписных и дозорных книг по Казанскому и Свияжскому уездам 1565—1567, 1602—1603, 1617—1619, 1646, 1685 и 1686 гг.

Еще до завоевания Казанского ханства русские помещики считали его территорию "подрайской землицей". Публицист XVI в. Иван Пересветов прямо высказывал стремления русских помещиков скорее овладеть этими богатыми угодьями. Хорошо известен отзыв казанского летописца о природных богатствах Казанского ханства.

В течение 5 лет со времени завоевания Казани царским войскам удалось в результате многочисленных походов вглубь страны закрепить господство русского правительства в Камско-Волжском крае. Началось освоение земель бывшего Казанского ханства; во вновь присоединенный к России край направились многие русские крестьяне и посадские, купцы, помещики и вотчинники. Это бурное вторжение русского помещичье-вотчинного землевладения не могло не вызвать сильных изменений в татарском землепользовании, которые граничили с сильнейшим экономическим кризисом татарского сельского хозяйства как результатом социально-экономического и политического переворота в Камско-Волжском крае.

Из писцовых книг Дм. Кикина 1565—1567 гг. по Казанскому и Свияжскому уездам видно, что во владение русских помещиков и вотчинников перешло более 206 сел и деревень и 60 пустошей, до 1552 г. обрабатывавшихся татарами. На помещичьих землях, не считая дворцовых и ясачных, в это время проживало несколько более 1 600 душ крестьян. В 60-х годах помещики ощущали громадную нехватку рабочих рук, так как земледельцы хотя и прибывали, но на помещичьих землях селились в последнюю очередь. Большинство крестьянского населения устраивалось на государевых и дворцовых землях, а также в монастырских вотчинах, ибо тут они обладали большей хозяйственной свободой, чем на землях помещичьих. Населенность крестьянского двора была незначительной: в Казанском уезде у 196 помещиков было 878 крестьянских дворов, в которых жило 1 063 души. Выходит, что на каждого помещика в среднем приходилось 4,5 двора, а во дворе не было в среднем и полутора душ крестьян. В дальнейшем, в связи с прибытием новых масс русских крестьян, населенность дворов увеличилась, и в 1646 г. в Свияжском уезде на крестьянский двор приходилось, уже в среднем почти 3,5 души, а на бобыльский — 2,64 души. Таким образом, мы могли констатировать весьма значительный рост населения. За первое столетие русского владения краем увеличилось и число помещиков: так, в Свияжском уезде в 1646 г. было 119 помещиков вместо 34 в 1565 г. Правда, на долю 64% всех помещиков приходилось 546 душ крестьян и 90 душ бобыльских, во всех их имениях был 171 двор крестьян и 37 дворов бобылей, то есть на каждого помещика приходилось 2,72 двора, а на двор — немногим более трех душ крестьян и бобылей. Это была самая малообеспеченная крестьянами группа помещиков. Если же взять другую группу помещиков, из которых каждый имел свыше 41 двора, то в эту группу попадает семь помещиков с 738 душами крестьян и бобылей (более 105 душ на каждого помещика).

Хозяйство помещиков все в большей степени становилось товарным. Если в XVI в. товарную продукцию давало луговодство и лесоводство, то в XVII в. товарными становятся и хлебопашество, и некоторые промышленные сельские производства, как поташное, кожевенное, винокуренное и ткацкое. Имея в своем распоряжении десятки тысяч пудов сена, помещики обращали его в товар, обладая значительной пашней и крепостными, помещики продавали хлеб купцам-скупщикам, а монастырские власти обзаводились даже грузовыми судами и сбывали хлеб вниз по Волге. Зажиточная часть государственных, дворцовых и монастырских крестьян тоже была вовлечена в товарно-денежные отношения, хотя, конечно, и в весьма ограниченном размере по сравнению с помещиками. Обширный Казанский край в XVII в. был заметным производителем товарного хлеба и фуража, причем потребителями этих товаров были не только отдаленные области, но и местное бобыльское население в деревнях и посадское — в многочисленных городах. Казанский край представлял собой значительный местный рынок, органически вошедший в систему всероссийского рынка.

В городах Камско-Волжского края, и особенно в Казани, в XVII в. наблюдается заметное развитие мелкотоварного производства. Переписная книга по гор. Казани 1646 г. поименно указывает 299 наемных работников, тогда как крепостных указано лишь 158. Свободный труд в мелкотоварном производстве использовался почти в два раза больше крепостного. Рядом с мастерскими в XVII в. возникли и небольшие мануфактуры — кожевенные, кирпичные, медеплавильные, мельничные, питейные, "зелейные" и селитряные, хотя, правда, на некоторых из них, особенно военного характера, использовался крепостной труд.

Развитие производительных сил требовало свободы хозяйственной инициативы, ломки крепостнических порядков, политика же правительства была направлена на усиление и распространение крепостничества. Эти противоречия в экономике и политике приводили к усилению классовой борьбы в городе и деревне.

Прежде чем перейти к характеристике татарской деревни того времени, остановимся на одном существенном вопросе, который поставил Ш.Ф. Мухамедьяров в статье "Малоизвестная писцовая книга Казанского уезда 1602—1603 гг.", где он отметил, что в книге очень часто упоминаются чуваши. Статья отмечает 802 двора чувашей в 73 селениях Казанского уезда. В течение второй половины XVI и всего XVII в. в писцовых и переписных книгах рядом со служилыми татарами действительно упоминается "ясачная чуваша". Получается, что татары были только служилые, а чуваши — только ясачные. Хотя такое деление заведомо весьма сомнительно, но это мало смущало исследователей, причем один из них, П.В. Денисов, считает, что жившие в Казанском уезде чуваши в XVI и XVII вв. были ассимилированы татарами и омусульманились. В доказательство этого он ссылается на документ — грамоту 1612 г. на угодья в починке Трюк-Тямти по Зюрейской дороге. Эта грамота была дана на ясак "чувашину абызу Кучкею Мереткозину, а от него перешла к сыну его служилому татарину Досмаметку". Так примитивно П.В. Денисов объясняет отатаривание чувашей Казанского уезда. Мы с такой постановкой вопроса согласиться не можем — прежде всего потому, что в писцовых книгах XVI в. по левому берегу Волги по соседству с татарскими упоминаются марийские волости, а не чувашские; во-вторых, в начале XVII в. татары в Казанском уезде не могли быть в меньшинстве среди чувашского населения; в-третьих, некоторые места писцовой книги позволяют считать, что служилые татары называли чувашами ясачных татар. Так, в писцовой книге Свияжского уезда Д. Кикина 1565 г. говорится, что в дер. Большой Новой Хозяшеве "жили в войну казаки и чуваша казанские люди... и те казаки — служилые и чуваша — ясачные люди". В писцовой книге Болтина 1602 г. по Казанскому уезду читаем: "В той же деревне (Большой Елге) служилой татарин чуваша Ия Микеев, оклад его 9 руб.". Эти записи вполне ясно показывают, что под "чувашами" имелись в виду ясачные татары, причем служилый татарин Ия Микеев был раньше ясачным, поэтому он и обозначался словом "чуваша". Даже в первой половине XVIII в. в документах встречается выражение "из чуваш новокрещен ясачный татарин". Словом "татарин" здесь обозначается национальность; этот татарин принял православие, а раньше, как ясачника, его именовали "чувашей". В дозорной книге №153 указываются понятые "чуваша" дер. Нурмы и Кобек, но межа учинена "от татарского прясла дер. Кебеч на дуб". Следовательно, понятыми были ясачники из татарских деревень — не чуваши, а татары.

Все это приводит к заключению, что под словом "чуваша" надо разуметь ясачных татар. Нет никакого сомнения, что ясачных татар называли "чувашами" служилые татары, со слов которых писцы и назвали ясачных татар чувашами. Все это позволяет нам в дальнейшем изложении "чуваш" Казанского и Свияжского уездов считать ясачными татарами.

Татарская деревня второй половины XVI в. весьма слабо отражена в исторических источниках. Писцовые и межевые книги Борисова и Кикина по Казанскому и Свияжскому уездам перечисляют некоторые татарские деревни, которые граничили с землями русских помещиков, и это дает основание отметить, что служилые татары в Свияжском уезде в 1565—1568 гг. имели поместья лишь в 15 деревнях — Албабе, Товулине, Моллине и др. Ясачных татарских деревень в Свияжском уезде указано значительно больше (25 селений), но это только те, земли которых были смежны с землями русских помещиков, — Большое и Малое Итяково, Малое Хозяшево, Бузаева и др.

В Казанском уезде упоминается 13 селений со служилыми татарами и 28 селений с ясачными татарами, земельные угодья которых были смежными с землями русских помещиков. Из 13 селений со служилыми татарами в восьми селениях жили и ясачные. Много селений было пустых, а еще больше не попало в описи.

Национальное угнетение и классовые взаимоотношения, имевшие место в Камско-Волжском крае во второй половине XVI в., мало содействовали укреплению хозяйства татарского населения — этому мешала передача татарских земель русским помещикам и служилым татарам, число которых за вторую половину XVI в. сильно возросло. Укреплению татарского хозяйства не способствовала и система налогового обложения, а также слишком большой объем натуральных повинностей тяглого населения, увеличиваемый к тому же злоупотреблениями воевод, приказных и стряпчих, вымогавших "многие посулы", результатом чего были продолжительные волнения тяглого населения.

Самыми привилегированными из татарских помещиков были принявшие православие и состоявшие на военной или административной службе. В числе других таковыми были два брата Мансур и Иван Товарищевы. Их общее хозяйство по размерам своим было больше среднего, но еще не крупное. Мансур имел оклад в 225 четей, а Иван — в 200 четей пашни.

В этом феодальном хозяйстве мы наблюдаем частично признаки товарного производства: об этом говорит не только денежный оброк, но и значительное луговое хозяйство, дававшее до 30 тыс. пудов сена, которое частью реализовалось на рынке. Вполне возможно, что вследствие недостатка крестьян и часть пашни сдавалась в аренду за денежный оброк или за часть урожая. Значительно меньше было хозяйство шести других служилых татар — Отая, Яныша, Ямая, Шарапа и Дружины детей Федора Нармацкого и Семена сына Дмитрия Нармацкого. В дер. Бурты и в пустоши Кармачи у них было 115 четей пашни, 120 — перелога, 30 десятин зарослей и дуба, 500 копен сена и 5 кв. верст леса. В их распоряжении было лишь три крестьянских двора, обслуживавших шесть помещичьих дворов. Земля же обрабатывалась, скорее всего, арендаторами или испольщиками, поскольку доходы от нее Нармацкие собирали. В дер. Кильдешевой, расположенной неподалеку от дер. Бурты, были поместные земли других Нармацких — Хотена и Мизина.

Некоторые служилые новокрещеные татары имели совсем незначительные поместья. Так, Улан Тимерев Износков в дер. Смолдеяровой на р. Чирпе имел всего 10 четей пашни в поле, 50 четей перелога, 400 копен отхожего сена на р. Каме и 2 кв. версты леса. Это был помещик, только что начавший свою хозяйственную деятельность, так как до половины оклада ему еще нужно было отвести 131 четь. Крестьян в распоряжении Улана не было совсем, и это побуждало его привлекать посторонних лиц за часть урожая или за денежный оброк.

Писцовая книга по Казанскому уезду Д. Кикина указывает, что земли служилых татар были в 12 деревнях — Ички-Казани, Молнине, Юскокче, Малой Тебек-Кози, Сенгиле, Бачаге, Енгильдеевской и др.; размеры этих владений не отмечены. К поместным отнесены земли 12 толмачей в дер. Сенклеря и четырех толмачей в дер. Мал. Бимери, расположенных вблизи р. Сулы. Ясачники-татары отмечены в 28 деревнях; они были объединены в сельские общины, возглавляемые старостами. Как известно, в распоряжение русских помещиков переходили не только запустевшие татарские деревни, но и деревни, населенные татарами. Так, Степ. Мих. Койсаров с детьми Иваном и Суслом, кроме дер. Сабуголь, где было четыре двора русских крестьян, имел еще дер. Ковали с восемью дворами татар, из них пять дворов ясачных и три двора из служилых. Эти татары эксплуатировали 10 четей пашни в поле, 30 четей перелога в поле, 30 десятин зарослей в поле, 400 копен сена и 1,5 кв. версты леса. Их земля с угодьями отведена была С. Кайсарову, который договорился с татарами получать с них ежегодно 1,5 рубля без гривны. Татары крепостными не стали, но татарская земля стала помещичьей. Писцовая книга умалчивает, имела ли здесь место феодальная аренда или оброк, но это не было барщиной. Заметим еще, что дворы служилых татар ничем не отличались от ясачных, а в конце описания все дворы названы "чувашскими" (то есть ясачными).

У помещика Б.И. Чепеслина в дер. Ксаире было два полоняника, видимо, из татар, так как они называются еще "новокрещенами". У помещиков Онучиных в с. Сокур-Кадыш жили крестьяне-новокрещеные — "чуваша" (то есть татарские ясачники) и "русаки, которые родились в полону, пять дворов". У них было 70 четей пашни, 146 — перелога, 15 десятин зарослей, 300 копен сена и 9 кв. верст леса и за р. Мешей 300 копен, но косил их сын боярский Дм. Малышев. В то же время два двора "новокрещенов" помещика Шубина в с. Елани запустели, так как татары не хотели считать себя крепостными. Та же картина имела место в с. Елани у помещиков Бобаниных: "В том же селе жили новокрещены Емельян Чемылов да Федор да два Ивана, и те новокрещены из того села порозошлись жити в новокрещенские села и деревни и по пустым местам самовольно", чтобы не стать крепостными. То же можно сказать и про "новокрещенов" помещиков Ивана Пояркова-Квашнина в дер. Новые Меньшие Естачи.

С появлением помещиков из русских служилых людей целые татарские деревни переселялись на другое место за пределами помещичьих земель. Так поступили татары-ясачники во главе со старостой Кучуком Атлеутовым в дер. Большой Темерлик, переселившись вниз по р. Каме в дер. Меньшой Темерлик. Нет сомнения, что переселение было вызвано боязнью закрепощения. Но большей частью татары, зная, что помещикам могут понадобиться их рабочие руки, уживались и рядом с ними, как это было в случае, когда в дер. Салман явились помещики Маматов и Якшин, а татары жили неподалеку в дер. Долгой.

Писцовая книга Казанского уезда отмечает, что некоторые помещики незаконно отмежевывали татарские земли. Писцовая книга Д. Кикина отмечает спорную землю в дер. Айше, захваченную помещиком у татар по ложному сообщению приказчика Аф. Глядкова. За счет тех же аишенских татар поживился помещик М.Т. Барсуков в дер. Чюразиной. Помещик Ф.В. Игумнищев завладел землей татарской деревни Малые Нурмы. Спорная земля так и оставалась в руках помещиков.

Больше всего сведений о татарских крестьянах писцовая книга Д. Кикина по Казанскому уезду дает в той части, которая касается архиерейских и монастырских владений. Некоторые деревни и села была населены русскими крестьянами, другие — татарами (табл. 1).

В с. Караишево на один двор приходилось 2,6 чети пашни в одном поле. Если не считать перелога и зарослей как доходных статей, то сена приходилось на один двор почти 58 копен; наличие мельницы приводило к экономии некоторых средств. Все же нельзя сказать, чтобы материально крестьяне были достаточно обеспечены.

Дер. Селик-Кабан имела 20 дворов, на каждый из них падало 5,5 чети пашни в одном поле, но сена на двор приходилось 32,5 копны. В селе Каракчей-Кабан на двор приходилось 5 четей в одном поле и по 75 копен сена, в сельце Куюк — 5,3 чети в одном поле, но сена только 13 копен.

Остальные селения как будто только что начали свою хозяйственную деятельность. Такое положение наблюдается в Смоилевом Займище и в починке Елшейкове. Тут не может быть даже сомнения в том, что угодий у них пока было недостаточно, чтобы обеспечить продовольственные нужды.

Татарские крестьяне в архиерейских деревнях, да и русские крестьяне тоже обязаны были всякими повинностями; только в починке Елшейкове служилые татары в это время не пахали на архиерея, так как жили "на льготе". Зато бывшие служилые с 14 дворов платили ясак "в оброку место" по полуполтине со двора, всего 3,5 руб. Ясачные татары с 33 дворов давали ясак "в оброку место медом с четвертей по торговой цене"; всего за мед с них собиралось деньгами 8 руб. 50 алтын 2 деньги. А кабанские и караишевские ясачники совместно с тарлашевскими платили ясак медом — 27 батманов, или "40 пуд с полупудом". Таким образом, татары на монастырских землях были оброчниками и ясачниками, обрабатывали землю на себя и барщины не знали, а, следовательно, на них не отражался крепостнический гнет, который испытывали русские крестьяне-барщинники.

*Редакционная коллегия: доктор исторических наук И.К. Загидуллин (научный редактор), кандидат исторических наук И.З. Файзрахманов, кандидат исторических наук А.В. Ахтямова.

**Татарская деревня второй половины XVI и XVII в. Опубликовано в сборнике "Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы" (Рига: Издательство АН Латвийской ССР, 1963. С. 174—183).