Звезда монаха Киприана. Как Герой Советского союза, полковник авиации Валерий Бурков принял монашеский постриг

Полковник авиации Валерий Бурков лишился в Афганистане обеих ног, подорвавшись на мине, в 1991 году был удостоен звания Героя Советского Союза, а в 2016 году принял монашеский постриг и теперь носит имя Киприан. Монах Киприан сейчас снова находится на передовой - в зоне спецоперации на Донбассе. "РГ" публикует фрагменты беседы с этим удивительным человеком, записанные в 2017 году.

"Вот и свиделись, батя..."

В сентябре я вернулся на Дальний Восток со справкой, что медики не возражают против моей службы в странах с жарким и неблагоприятным климатом, а примерно через месяц пришел приказ о направлении меня в Республику Афганистан. Это была большая победа!

В последнюю неделю перед отлетом мы с отцом каждый день обменивались телеграммами. Он должен был возвращаться в Союз, уже замена пришла, батя ждал меня, чтобы, как говорится, передать эстафету. Я оформил все документы, рассчитался с частью, оставалось получить команду и стартовать. 13 октября 1982 года мне говорят: "Сходи напоследок в патруль, пока не уехал". Думаю: ну ладно. Возвращаюсь в полночь в офицерскую общагу, поднимаюсь по лестнице, а снизу дежурный окликает: "Товарищ старший лейтенант, к телефону". Беру трубку и слышу: "Ваш отец полковник Анатолий Бурков геройски погиб при выполнении интернационального долга..." Голос продолжал что-то говорить, но я мало понимал. С трудом разобрал: "Срочно прибыть к командиру полка, оформить отпуск на похороны". Опустил трубку на рычаг и стою с глупой улыбкой. Почему-то в трудных ситуациях всегда улыбаюсь. Может, это защитная реакция организма, но люди удивляются и даже обижаются...

Той же ночью я вылетел в Свердловск, где находился штаб Уральского военного округа. Чуть позже приземлился самолет с гробом отца. Я встречал его на летном поле, сам помогал выгружать. Открылся люк, а в глубине салона - цинковый ящик, обитый досками. Сверху надпись: п-к Бурков. Положил я руку на эти буквы и сказал вполголоса: "Вот и свиделись, батя..."

Мы же несколько лет не встречались, каждый служил в своей части. Думали, что в Афгане пересечемся. Не довелось.

"Положил рапорт на стол"

- В полку предупредили: "По твоему поводу звонили из Москвы. На тебя готовят отдельный приказ. Никакого Кабула. Забудь". Я все же написал рапорт на Афганистан, и командование воздушной армии меня поддержало, комдив даже напутствовал: "Проси два автомата, чтобы посчитаться с "духами" за батю". Но главком ВВС категорически запретил мою командировку, сказал: "Хватит одного Буркова". В принципе руководство понять можно. А вдруг сгоряча наломал бы дров, бросился мстить?

На самом деле, ни разу не мелькнула мысль, чтобы с кем-то свести счеты, поквитаться. Единственный вопрос, который с момента похорон не давал покоя: а стоила ли жизни поездка туда? Все-таки не на нашу родину напали... Ладно, когда выполняешь приказ, военные в такой ситуации не рассуждают, но батя ведь уехал в Афганистан добровольно, его не заставляли. И меня тоже... Но поскольку о поездке в Афган мы договаривались с отцом, я должен был реализовать задуманное, довести задачу до логического конца и получить ответ на свой вопрос. Вот и все.

Вынесли меня из самолета, прошу: положите на землю родную, на травку зеленую...

В главном штабе ВВС сказали: "Служи, Валера, о плохом не думай". Я уточнил: "Через год можно вернуться к теме Афганистана?" Говорят: "Вот тогда и посмотрим". Я запомнил эти слова...

Служить меня отправили в Челябинск, к маме. В районном центре управления воздушным движением назначили на подполковничью должность, хотя я по-прежнему носил погоны старшего лейтенанта. Не армейский режим: сутки отдежурил, трое отдыхаешь. Никаких тревог, учений, построений... Для списанного летчика не найти места уютнее, служи и в ус не дуй. Но я сразу предупредил командира части: надолго не задержусь. И в ноябре 83-го опять запросился в Афган. Узнал, что нужен авиационный наводчик, положил рапорт на стол: "Прошу направить... хочу быть достойным отца... согласен на нижестоящую должность..." Бумага ушла в Свердловск, оттуда - в Москву. На время повисла пауза. Наконец, пришел положительный ответ, правда, без указания конкретной должности.

"Оторвало обе ноги"

- На минном поле закон такой: если один подорвался, все остаются на местах. Вдруг рядом еще лежат заряды, готовые сработать? Пострадавшему помогает лишь тот, кто находится ближе других. Подоспел боец с радиостанцией, взглянул на мои ноги и принялся повторять, как заведенный: "Товарищ капитан! Товарищ капитан! Потерпите!" Говорю ему: "Рви антенны на жгуты, раны перевязывай". Одна антенна - штыревая, вторая - проводная, по ремешку заклепанная. И вот представьте: солдат голыми руками сначала отодрал провод, а потом порвал его на три части. Попробуйте как-нибудь разорвать проволоку. Такое возможно лишь в состоянии аффекта. По-моему, боец переживал за меня больше, чем я сам. Лежал и думал не о себе, а о маме: сначала муж погиб, теперь вот единственного сына покалечило. В Панджшер я не взял белый платок, который мама дала мне после похорон бати. Примета такая есть. Всегда носил платок с собой, а тут забыл, не переложил в новую жилетку...

Фото: Павел Кривцов

Потом первый шок прошел и навалилась боль. Спросил у солдатика: "Обе ноги оторвало?" Отвечает: "Правую. Левая раздроблена. Сильно". Я приподнялся, посмотрел... Зрелище не для слабонервных. Уж лучше бы лишился сразу обеих, может, не так мучился бы! Самопальную мину начинили гвоздями, которые и пошли в левую ногу. Она превратилась в кровавое месиво и болталась на жилах. Будто кто-то толок ее в ступе. Когда бойцы несли меня к вертолету, нога стукалась о камни и каждый удар отзывался по всему телу.

Впрочем, до вертолета еще надо было дожить...

"Заново учился ходить"

...В Кабуле я пролежал чуть больше месяца, 30 мая меня отправили в Военно-медицинскую академию в Ленинграде. Летели мы вдвоем: я и цинковый гроб с погибшим летчиком. В последний раз в Питере я был во время Олимпиады-80. И вот новая встреча. Вынесли меня из самолета, прошу: положите на землю родную, на травку зеленую. Непередаваемое ощущение! Счастье!

В Питере я на полгода задержался. Учился ходить. Когда впервые надел протезы, шагу не мог ступить. Даже держась за параллельные поручни. Ноги разъезжались в стороны. И просидеть полчаса был не в состоянии. Зажатые ремнями культи начинали неметь, ныть, болеть. Но организм потрясающе устроен Господом, человек ко всему может привыкнуть. Вопрос лишь в том, хватит ли сил выдержать эту борьбу. Мы не можем себя не жалеть, это заложено в людскую природу. Никто не хочет терпеть боль и физические страдания...

Я не завязал, а исцелился. Чувствуете разницу? С тех пор не тянет ни на алкоголь, ни на табак...

Я пытался привыкать к протезам ночью. Думал: сон все равно когда-нибудь сморит. Дико уставал, но результата не добился. Сплошная мука! Стал заставлять себя ходить днем. Без помощи костылей. До сих пор не умею ими пользоваться. Сажал кого-нибудь в кресло-каталку, а сам пристраивался сзади. Толкал и держался одновременно. Народ смеялся: битый небитого везет. Так мы и кружили по коридорам госпиталя. Научился держать равновесие, на том этапе это было самым важным. И еще проблема: не ощущал расстояние до пола, особенно в темноте. Это сейчас прикасаюсь к педали тормоза или газа и все чувствую, как живой ногой. А раньше хоть дави, хоть не дави - ноль эмоций.

"Я объявил войну бесам"

- Первый признак оздоровления души - видение грехов своих. Бесчисленных, как песок морской. Господь вывел меня на финишную прямую в 2009м, хотя крестился я пятнадцатью годами ранее, в 94м. Тетя Галя, сестра отца, неожиданно предложила: "Давай мы тебя, Валерка, крестим!" Ну, я и согласился, не видя причины для отказа. Конечно, я не был готов морально. Да и Галя совсем не религиозный человек.

Не знал я и того, что, повесив на шею крест, объявил войну бесам, будучи не лучше их. Вот они и сунули меня физиономией в грязь. За пять лет извозили по полной программе. Это я о водке "любимой". О ней "родимой". Раньше я руководствовался принципом бабушки. На любом празднике в какой-то момент она клала руку на рюмку и говорила: "Душа - мера". Осенью же 94го, вскоре после крещения, я потерял меру, а мог и душу.

Появился синдром похмелья, без которого прежде обходился, начались провалы в памяти, затем - даже запои. По наклонной. Классика жанра! Поехал к врачу, который в Афгане меня оперировал. Кузьмич четко сказал: "Тебе нельзя пить. Столько наркоза плюс последствия контузии... В твоем случае спиртное - яд". Но я думал, что всегда возьму себя в руки, если захочу. Бывало, по полгода не употреблял, после чего опять срывался.

Так и болтался на качелях до лета 99го, а потом - бац! - бросил. Прекрасно помню обстоятельства. Я лежал в ЦКБ на плановом медобследовании. Первого августа решил, что со следующего дня, годовщины нашей с Ириной свадьбы, перестаю пить и курить. Одним махом! Мы поженились в 86м. Ира натерпелась со мной, вот и надумал сделать ей подарок, приятный сюрприз. Не кодировался, не зашивался - ничего. Такие методы ведь основаны на страхе: выпьешь - умрешь. А я любой страх ненавижу. Бесовские приучалки!

Поэтому я не завязал, а исцелился. Чувствуете разницу? С тех пор не тянет ни на алкоголь, ни на табак. Хотя несколько лет назад в порядке эксперимента ухлопал за вечер бутылку коньяка. Даже по голове не ударило. Никакого удовольствия, только отвращение. Все, больше не притрагивался. Отрезало!

"Должна быть проповедь подвига"

- У меня всегда Звезда Героя на подряснике. Монашеская одежда не вязалась в моем сознании с государственной наградой, но на второй день после пострига отец Макарий сказал: "Приколи и больше не снимай". Должна быть проповедь подвига и монашества. Люди обязаны знать героев в лицо, а Звезда сама за себя говорит.

Вот вы в курсе, что на моих глазах 12 киргизов крестились, приняли православие? Мне посчастливилось помочь им увидеть свет Христов, найти Господа, как когда-то сам нашел. Теперь проповедь - мое послушание. На все воля Божья...