Леонид Радзиховский: Чем жили советские писатели во время Великой Отечественной

07 февраля 2023, 23:19

Какое место занимала советская литература во время ВОВ? Общий ответ очевиден: важный элемент пропаганды. Понятно, что во время Войны (да еще ТАКОЙ!) ни о чем, кроме прямой помощи фронту (и тылу), речи быть не могло. Все прочее автоматически откладывалось "на потом", а сейчас "нужна Победа - одна на всех, мы за ценой не постоим". ЧТО могло здесь и теперь помочь людям на войне?

Леонид Радзиховский: Чем жили советские писатели во время Великой Отечественной — © Российская Газета

Много что. Легче назвать, что НЕ НУЖНО. Не нужна жалость к врагу ("тоже люди"). Вот какая необходима "техника расчеловечивания" противника - другой вопрос. Но что точно оказалось абсолютно невостребованным - одна из базовых скреп советской идеологии, "пролетарский интернационализм". Хотя отказывалась от нее неповоротливая бюрократически-пропагандистская машина очень трудно. Я уже писал в одной из прежних статей, с каким размахом велась антифашистская пропаганда (листовки, радиовыступления) на фронте - и какой ничтожный результат она дала. Классовая идеология "братства рабочих" сгорела в пожаре Войны буквально в первый день. Но Пропаганда долго отказывалась это понимать.

Обычно во время войны цензура резко усиливается. В СССР случилось наоборот: цензура, а по сути просто вульгарная ложь в искусстве и литературе, была до войны такова, что возникла просто вторая "соцреалистическая реальность". 22 июня ровно в 4 часа она была разгрохана артиллерией. В образовавшиеся воронки весомо-грубо-зримо свалилась настоящая реальность. Вместо сказок про "могучий удар на чужой территории" и "восстание рабочих в тылу врага" случилось то, что случилось: немец под Москвой и миллионы наших военнопленных. Соцреалистический мир обратился в бегство, и хотя бы временно (1941-1942) внутренняя и даже официальная цензура дрогнула. Например, в начале войны резко уменьшились бесконечные славословия Сталину - не до того вдруг стало. Вот как говорил известный своим лизоблюдством Алексей Толстой на встрече с писателями в Алма-Ате в октябре 1942 г.: "В Ташкенте мне один генерал стал рассказывать теми же словами, как тот лейтенант, и только правду, суровую правду, как бы ни была она сурова. Правды хочет наша Красная армия, и правды хочет наш народ, а лжи литературной не надо. Они говорят так, что, вот если к нам в часть приедет еще раз товарищ Стальский (Ставский? С. Стальский умер в 1937 г. - Л.Р.), мы устроим ему темную. Так лгать, так лакировать нельзя. Это был король лакировки и лжи. На каждой странице буквально написано, что бойцы, идя в атаку, восклицали "За Родину, за Сталина!", на каждой странице". Значит, что же - НЕ восклицали?! Попробовал бы А. Толстой так воскликнуть в году этак 1937-м, да и в 1941-м - до 22 июня. Да, Кулак Судьбы накренил декорации Гослжи - на какое-то время.

Но чем же все-таки писатели могли помочь фронту? Нужна была пропаганда ненависти к немцам, без политкорректного прилагательного "фашистским". С этим связан один из полускрытых, но вполне реальных споров времен ВОВ.

Симонов. "Убей его!". 18 июля 1942 г. - "Красная звезда", 19 июля - "Комсомольская правда", 20-го - "Окна ТАСС". Его передавали по радио, сбрасывали с самолетов, напечатанным на листовках. Стихотворение слишком известное, чтоб его приводить, да и все содержание дано в названии. 24 июля 1942 г. "Красная звезда". Эренбург. "Убей!". То же самое стихотворение Симонова - практически дословно - только в прозе. В общем-то солдаты и офицеры и без Симонова с Эренбургом знали, что немцев надо убивать. Но человек - не машина. В словах этого стихотворения, этой статьи билась энергия, заражающая читателя злобой, местью, гневом, яростью. Такое не подделаешь. Пропаганда? 100%. Но абсолютно искренняя - в том и сила.

И что интересно. 28 июля в войсках зачитан знаменитый "приказ 227" Сталина - "Ни шагу назад". Невозможно представить, что Симонов и Эренбург заранее знали об этом приказе (кстати, опубликован через десятки лет после войны). Но совпадение понятно: просто они чувствовали - не по инструкциям ЦК и ПУРа, а по тому, чем был пропитан воздух, - то самое крайнее напряжение, когда только "мобилизация гнева" могла спасти ситуацию, удержать страну над пропастью. А другие видели оборотную сторону медали.

В 1941 г. Н. Асеев с Фадеевым был после Битвы за Москву в прифронтовой полосе, в деревне, освобожденной от немцев. И увидел там, как дети катаются с горки, как на санках, на замерзших трупах немцев. Пораженный этой картиной, он написал стихотворение "Надежда".

"Насилье родит насилье, / И ложь умножает ложь. / Когда вас берут за горло - / Естественно взяться за нож. / Но нож называть святыней / и, вглядываясь в острие, / начать находить отныне / лишь в нем отраженье свое, - / нет, этого я не сумею, / и этого я не смогу: / от ярости онемею, / но в ярости не солгу!".

В 1941 г. такое стихотворение было - как ни крути - мягко говоря, "не ко времени", оно невольно обвиняло во лжи тех, кто пропагандирует ненависть! Понятно, что опубликовано оно было только в 1962-м. А в 1943-м Президиум ССП "констатирует, что стихотворение Н. Асеева "Надежда" является выражением глубоко чуждой и враждебной советскому строю идеологии и может служить на пользу только нашим врагам". Особенно неистовствовал Вал. Катаев: "Очень тяжелый случай. Я переживаю болезненно. Это философская программа оголтелого мещанина, который стал на пацифистски-буржуазно-демократические позиции. Нужно заставить Асеева объяснить свою позицию, заставить его, ознакомивши его со всем, что здесь говорили, обязательно прийти и ответить за свои поступки...".

Очень похожее по смыслу стихотворение Пастернака "Русскому гению" ("Правда"): "Чего бы вздорного кругом / Вражда ни говорила, / Ни в чем не меряйся с врагом, / Тебе он не мерило".

Оно опубликовано в "ЛГ" в октябре 1941 г., но то ли потому, что в октябре 1941-го никому уже было не до стихотворений, не то потому, что там не было упреков тем, кто называет нож "святыней", но, так или иначе, "прошло без последствий" для автора.

Но все-таки самым действенным - причем именно в практическом, военном смысле, в смысле "поднятия боевого духа" - было совсем другое стихотворение Симонова. Не призывающее к борьбе, убийству немцев, мести и т.д., а написанное совсем на другую тему.

"Жди меня". Измерить реальный эффект стихотворения невозможно, конечно, но известно, что его бессчетно переписывали солдаты и офицеры и слали домой - как молитву о Возвращении и Любви. Симонов по-снайперски попал в самое яблочко - выбил 10 из 10. Тоска разлуки, надежда на любовь, вера в то, что Жизнь продолжится, что все - не зря. Это так точно выражало самые главные чувства солдат, что стало тем случаем, когда поэт все сказал за них.

Интересно, что по другую линию фронта популярнее всего был не "Хорст Вессель", "Дойчланд юбер аллес" или "Германия наша сегодня - а завтра Вселенная вся", а немудреная песенка о любви, "Лили Марлен". Большинство людей инстинктивно хотят любви - какие бы ужасные вещи они при этом ни делали. Правда, это желание их не удерживает от ужасных вещей.

Цитаты из сорок первого