Личная жизнь шпиона. Глава 10
(Продолжение. Начало здесь)
Глава 10
Поутру душу стали томить странные тревоги и сомнения. Понятно, что Разин не учел или не сделал нечто важное. Он вошел в ванную, лег на пол и поковырял ножом три нижних плитки над бордюром. Плитки лежат аккуратно, между ними почти не было зазора, но все-таки это не то, что хотелось увидеть: он сам клал плитку, используя импортную светлую мастику, а сейчас все держалось на каком-то желтоватом клее. Он встал и вернулся с инструментом, отделил плитки от стены, засунул руку в пустое пространство, потянул на себя металлическую коробку, уже определив по весу, что она пуста.
Коробка из-под конфет с рисунком Большого театра была немного мятой, будто выдержала два-три удара молотком. Он сел, поднял крышку, - пусто. Татьяна не могла знать об этой коробке. Нашла тайник не она, иначе зачем бегать по знакомым с протянутой рукой.
Разин долго возился со вторым тайником, устроенным в стене между спальней и маленькой комнатой. Он отодвинул бельевой шкаф, отделил от пола кусок плинтуса. Когда-то сюда была помещена коробочка из-под чая, хранившая купюры, скатанные в твердые рулончики, прихваченные резинками. Коробку ему оставили, видимо, - как сувенир собственной беспечности. Увы, нельзя прятать в стенах металлические коробки, их легко найдут. Ясно, что это сделали люди не из конторы, они бы не взяли деньги, украл тот, кто был вхож в этот дом. Этот человек или эти люди забрали все, что было, и замаскировали кражу, чтобы хозяин не сразу хватился.
Господи, где в этой стране прячутся люди с деньгами? Их не так много в СССР, но где-то они есть, живут и работают, вот бы встретиться и спросить: граждане, где вы храните капиталы, ваши доходы, не учтенные государством? В Сберкассе? Дома? У Родственников? На даче, в герметичной емкости, закопанной под кустом роз? Кажется, он перебрал все варианты. Давно наступила глубокая ночь, а он все сидел на кухне, курил, глядел на пустую банку и думал: если один человек потерял почти все деньги, значит, другой человек неплохо заработал. Просто и гениально. Видимо, это один из тех немногих разумных законов, который работает сейчас, в наши дни, при советской власти, когда в этой стране уже почти ничего не работает.
* * *
Вскоре появился еще один персонаж, который ухитрился ссудить Татьяне две с половиной тысячи рублей. Это был общий знакомый, некий Леонид, который когда-то работал в Министерстве иностранных дел, знал три языка и объездил почти всю Европу, но вдруг из МИДа его вежливо попросили, пошли разговоры, что он деспот, издевается над женой и детьми, говорили еще что-то неприятное.
После увольнения и развода Леонид успел позабыть дипломатический этикет, стал небрежно одевался и употреблять непечатные выражения. Как бы то ни было, он выложил расписку на две с половиной тысячи рублей и сам предложил съездить к нотариусу. Но не к тому, с которым Разин уже познакомился, к другому, этот сидит у Речного вокзала. Разин сказал: если подождешь хоть две недели, верну полторы тысячи. Леонид ответил: верни тысячу прямо сейчас, - и мы квиты. Разин пошел в спальню, отодвинул шкаф, за которым прятал деньги.
Леонид долго считал и пересчитывал червонцы, сложил их стопками, завернул в газету и бережно опустил в спортивную сумку.
- Она обещала накинуть сверху, - сказал он. - Но вот как вышло… Можешь радоваться.
- Я каждый день только и радуюсь. Иду по улице и, кажется, подойдет первый же проходимец. И сунет под нос долговую расписку.
Последним кредитором стала немолодая женщина, почти старуха, в сером коротком пальто и промокших войлочных сапогах. Трясущимися, не совсем чистыми руками, она достала договор займа на шестьсот рублей, оформленный у того, прежнего нотариуса. С женщиной Разин никуда не поехал и никому звонить не стал, отдал шесть сотен и проводил до двери. Женщина расплакалась.
Разин устроился за кухонным столом, плеснул водки в стакан, сосчитал деньги, что оставались в бумажнике. Утром он поднялся с тяжелой головой, принял душ, выпил чашку горячего чая, почти чифиря, набил чемодан вещами покойной жены и поехал в комиссионный магазин.
* * *
Через пару дней Разина вызвали на работу в Ясенево, собеседование было назначено с начальником, который ни за что, ни перед кем не отвечал, и было не совсем понятно, чем вообще занимался человек, просиживая целыми днями в кабинете с видом на березовую рощу. Возможно, он и сам этого не знал. Человек носил дорогой импортный костюм и курил «Мальборо». Он поговорил с Разиным за жизнь, как говорят друг с другом не коллеги по работе, не начальники с подчиненными, а родственники или старые приятели. Уже прощаясь, дал бумажку, список людей, которых Разин должен посетить в ближайшие две недели.
Неприятным открытием стала слежка, плохо скрытая, которая продолжалась целыми днями. Он догадывался, почему и зачем устроили слежку, и успокоил себя мыслью, что это лишь страховка, которое нужна маразматикам с генеральскими погонами, чтобы поставить галочку в ведомости и сказать: мы все предусмотрели, даже самые плохие варианты. Если Разин уже не наш, не свой, не советский, если переметнулся к врагам, если снюхался с цэрэушниками, если продался госдепу, пусть знает, - мы контролируем ситуацию и не подарим ему ни единого шанса.
Разин позвонил полковнику Ивану Андреевичу Колодному из уличного таксофона, сказал не напрямую, а какими-то образными, общими выражениями, что за ним целыми днями следят оперативники из конторы, как минимум на двух-трех машинах. Колодный онемел от изумления, и ответил: если слежку ведут из конторы, Колодный постарается разобраться, как и что, но по открытой линии они об этом говорить больше не будут.
В воскресенье Разин поменял дверные замки, занавесил окна и, вооружившись отверткой, проверил есть ли в квартире записывающие устройства или микрофоны. Отечественная аппаратура большая, ее легко найти, особенно когда знаешь, как и где искать, - но ничего такого не попалось.
* * *
Несколько раз по вечерам Разин звонил старой подружке жены, некоей Вере Игнатовой, у которой муж, как она говорила, без пяти минут академик, но трубку никто не поднимал. В прежние времена Вера ждала его возвращения из-за границы, точнее, ждала не его, а своих заказов, которые Разин выполнял, привозил сапоги, дубленку, кожаный плащ, несчетное множество костюмов и платьев, косметику. Вера нашлась-таки через неделю, сняла трубку, сдавленным голосом сказала, что в данный момент у мужа, без пяти минут академика, шалит сердце, а она при нем как «скорая помощь». Вере приходилось напрягать голос, прикрывала трубку ладонью, но все равно были слышны чьи-то голоса и музыка.
Вера перезвонила следующим вечером, звонок был, разумеется, из телефонной будки, принесла соболезнования, и на этом хотела все закруглить, но Разин сказал, что у него есть кое-какие вопросы. Он может прямо сейчас приехать к ней домой, однако опасается, что его визит растревожит академика. Вера смягчила тон, сказала, что приедет сама, раз такое дело.
Уже через час она переступила порог его квартиры, сбросила модную дубленку с вышивкой на груди, осталась во французском костюме, который он привез ей прошлый раз. Села за кухонный стол и спросила, нет ли в этом доме холодной водки. Разин отметил про себя, что Вера с каждым разом молодеет, хорошеет и одевается так, словно работает в Доме моделей на Кузнецком мосту. Она выпила рюмку, закусила хлебом и попросила снова налить. Потом немного поплакала и сказала, что лучше Танечки у нее подруг не было и, видимо, уже не будет. На этом лирическая часть выступления закончилась.
Разин задал свои вопросы. Вера сказала «да», она знает, что Танечка, бедняжка такая, нуждалась в деньгах, очевидно, это связано с дачей, там в одном месте развалился фундамент, надо было что-то делать: искать хороших мастеров, доставать машину кирпича, а в наше время купить кирпич, даже самый паршивый, который в руках рассыпается, - невозможно. Ни за какие деньги.
Он ответил, что на дачу уже съездил, дом в приличном состоянии. Один местный мужик, на все руки мастер, оценил весь ремонт, включая машину кирпича, купленную за три цены, несколько мешков цемента и саму работу в полторы тысячи рублей. Может быть, Танечка хотела что-то купить, скажем, старинный гарнитур: золотую цепочку с кулоном, браслетик и кольцо. Таня сама заезжала к ней на работу и показывала ей эти вещи, хотела узнать мнение подруги, цену не называла, но наверняка эти цацки дороже дачного ремонта.
Браслет из желтого и белого золота, бриллиантики и большой сапфир, в колечке наоборот, бриллиант довольно крупный, а сапфирчики мелкие. Кулон на цепочке - почти копия колечка, только поменьше. Вера и сама мечтала купить что-то вроде этого гарнитура, но с мужем почти академиком это невозможно. Нужен солидный любовник, какой-нибудь подпольный ювелир, на худой конец заместитель председателя Внешторга. Таня не сказала, собрала ли она деньги, чтобы купить те штучки, или нет. Больше у старой подруги никакой информации не было, хоть ножом режь. Они помолчали, Вера выкурила сигарету, ей надо было уходить. Тогда он сказал, что последние два года много времени отнимали разъезды, командировки, жена надолго оставалась одна, а женщины не любят одиночества. Возможно, нашелся человек, который скрасил досуг Татьяны?
- Господи, как ты легко задаешь сволочные вопросы, - Вера прижала ладони к груди, сыграв возмущение. - Не смей… Ты сам знаешь, что никаких мужчин у нее не было. И быть не могло. Поэтому не смей…
- Я просто задал вопрос.
- Ты по себе меряешь.
- Что значит: по себе? Что ты хочешь сказать?
- Ничего не хочу. Но мне трудно поверить, что ты в своих долгосрочных командировках обходишься без женщин. Так сказать, хранишь верность. Алексей, это же смешно.
Разин хотел сказать в ответ пару колкостей, но решил, что устраивать здесь базар, - противно, и сил на это нет. Игнатова налила себе рюмку, выпила и задержала дыхание.
- Ты просто сумасшедший, - сказала она. - Никого кроме тебя у Тани не было. Вот так. Кстати, запомни, если вдруг появятся какие-то новые вещи на продажу, звони прямо мне. Я с удовольствием возьму все, ну, на память. Нет, не для себя. Для бедных родственников.
Она еще немного поворчала и ушла. Вера умела мастерски сочинять, переплетая правду с вымыслом, используя все приемы, доступные красивой женщине. Определить, где кончается ложь и начинается правда, было невозможно. Наверное, тут даже полиграф был бы бессилен.
(продолжение здесь)
